задумывалась о том, что будет дальше, и не строила никаких стратегий о том, что собираюсь делать. Это не имеет значения. Мариус гораздо лучший Волшебник, чем я, и никакая подготовка, которую я могла бы предпринять, не сыграла бы роли, только не за одну ночь. Все, что мне остается, это надеяться, что мне удастся сымпровизировать и застать его врасплох.
Мне казалось, что в этом есть смысл, в тот момент, когда я бросила ему вызов, и вчера вечером во время разговора с Марленой, и сегодня утром, когда я шла сюда. Но, стоя там, на дуэльной арене, я чувствую, как дрожат мои колени, как потеют ладони и как сердце ударяется о ребра. В моей голове звучит назойливый голос, который я стараюсь игнорировать, но он становится все громче и громче и задает один и тот же вопрос: о чем, черт возьми, ты думала?
Я глубоко вздыхаю, собираюсь с духом и поворачиваюсь к трибунам. Все они там, все. Зигмунд и Тиш сидят в первом ряду секции Нетро и машут мне. Профессор Калфекс слегка кивает. Талин тоже кивает. А Марлена смотрит, на ее лице смесь сложных чувств: страха, гордости и любви одновременно.
Я могу это сделать. Я должна это сделать. Ради них. И ради себя.
На другом конце арены поднимается шум. Это Мариус. Он делает шаг вперед, смелый и самодовольный, занимая свою позицию на другом конце дорожки. Я одета просто, в свободную удобную одежду, но он одет безупречно, великолепно: красно-золотой костюм, длинные кожаные перчатки, высокие сапоги с серебряными пуговицами. Его локусы с оленьими головами сидят на его бедрах, и он одаряет меня ослепительной улыбкой, улыбкой, которую я хочу стереть с его лица сильнее, чем когда-либо. Авангард громко ликует при виде его, и я вижу, как по рядам Нетро пробегает нервный смешок. Это не утешает.
– Дуэлянты! – раздается голос, и все замолкают. Директор Абердин шагает по арене между нами, его длинная черная мантия развевается за ним. Он выглядит более собранным по сравнению со вчерашним днем, и сейчас он говорит твердо, своим привычным голосом благодушного и мудрого аристократа. Может, у него было время прийти в себя после вспышки гнева. Или, может, он просто уверен, что я умру здесь, и все его проблемы исчезнут. – Я надеялся, что разногласие между леди Девинтер и лордом Мэдисоном разрешится мирно, в духе товарищества, – произносит он, и мне интересно, есть ли здесь хоть один человек, который верит ему. – Но этому не дано было случиться. Так что мы разрешим все древнейшим из способов, кагни-варом. Дуэль насмерть, здесь, на этой арене, где когда-то стояли Отцы-основатели. Здесь, кровью, этот конфликт наконец будет разрешен.
Он поворачивается ко мне, и я изучаю его лицо на предмет хотя бы малейшей эмоции, но все они сокрыты в глубине.
– Алайна Валенсия Девинтер! Отступитесь ли вы, навлекая на свой род позор Богов?
– Я не отступлюсь, – отвечаю я, и точка невозврата пройдена. Вот оно. Все на самом деле.
– Мариус Бенедикт Мэдисон II! – продолжает Абердин. – Отступитесь ли вы, навлекая на свой род позор Богов?
– Я не отступлюсь, – отвечает он громко и играя на публику. – Я буду сражаться во имя моей семьи, и я почту моих предков!
– Так пусть все свершится, перед взором Богов и людей. – Абердин отходит в сторону с линии огня к своему месту у основания одной из трибун. Он ударяет в ладоши, звук подобен грому. – Да начнется кагни-вар!
Я двигаюсь первой. Другого выхода нет. Лучше всего, если я смогу как-нибудь обогнать его на том моменте, когда мы обнажаем локусы, сразу же подловить его, пока он будет вырезать что-то замысловатое. Я ухожу в Пустоту, локусы уже в руках, в груди перехватывает дыхание. Пустота здесь тихая, неподвижная, пепел застыл в воздухе, словно остановился в ожидании. Густой туман закрывает трибуны, так что все, что я могу разглядеть в сотне наблюдающих, – это далекие, едва различимые удары их сердец, как звезды, вспыхивающие на далеком небе.
Я двигаю правым локусом вперед, высекая первые линии для основы Земли, и мои инстинкты решают за меня, что я буду творить. Каменное копье, такое же, как то, которое Мариус бросил в Фил. Быстро, смертельно и поэтично. Мне просто нужно обогнать его до того момента, как он достанет свои локусы.
Но когда я смотрю на него, он ничего не делает. Просто стоит напротив в Пустоте, скрестив руки на груди, с непонятной ухмылкой на лице. Этого достаточно, чтобы я замерла и мое дыхание сбилось. Что он задумал? Что это значит?
Он видит, как я замираю, и от этого только сильнее ухмыляется. Он протягивает руку, бесконечное движение в пространстве Пустоты, и делает мне приглашающий жест. «Давай, действуй».
Две линии моей основы Земли вспыхивают коричневым перед моим лицом. Черт! Я сейчас же все переосмысливаю, пытаясь разобраться в происходящем, но уже поздно. Я могла бы попробовать другую форму, например щит или инфузию, но я начинаю паниковать и сомневаться, и я даже не уверена, какая форма щита работает с Землей. У меня нет времени думать. Вздрогнув, я быстро вырезаю форму Копья и позволяю ей полететь.
Мое копье гораздо менее элегантно, чем было у Мариуса – зазубренный и крошащийся осколок камня, но от него все равно должно быть чертовски больно. Копье летит вперед, проносясь над землей с этой ленивой, паточной скоростью Пустоты, и его кончик нацеливается точно ему в сердце.
Теперь он начинает двигаться. Мариус ловко достает свои локусы, вращая их в воздухе, а затем вырезает с запредельной скоростью, при этом обе его руки переплетаются, как танцующие птицы, а его кинжалы рассекают воздух с невероятной точностью. Мое копье приближается к нему дюйм за дюймом, но он, кажется, не замечает его и не заботится об этом. Мое беспокойство перерастает в настоящую панику. Он не просто хорош, он невероятен.
Перед ним вспыхивает глиф, который я не могу распознать, это изящная переплетенная пурпурная звезда в обрамлении пульсирующей волнистой линии, мерцающей бело-желтым светом. Глиф расширяется, сеть, окутывая мое копье, прожигает его, оставляя глубокие красные борозды в черном камне. И в футе от него копье крошится и разламывается, десятки камешков падают на землю, и все, что достигает его, – это легкий бриз.
Этот ублюдок самодовольно кланяется.
Я стискиваю зубы, отпрыгивая назад, когда понимаю, что именно он задумал. Он не беспокоится о победе. Нет, он уверен, что выиграет. Что он пытается сделать, так это унизить меня, сделать победу настолько дерзкой и жестокой, чтобы все это запомнили, чтобы это нейтрализовало любой ущерб его репутации, нанесенный моей вчерашней победой. Эта дуэль войдет в учебники истории, а это значит, что он сделает мое поражение как можно более позорным.
Мне нужно начать действовать от защиты и выиграть время для планирования. Я делаю шаг назад, и теперь он прыгает вперед, энергично размахивая локусами. На этот раз я узнаю основу, длинную вспышку огня, поэтому, не задумываясь, поднимаю свои локусы и начинаю творить лед. Но, как бы быстро он ни защищался, каким-то образом атакует он намного быстрее. Его глиф уже высечен, идеальный кружащийся огненный шар, и он движется быстро, быстрее, чем это возможно в Пустоте, несется ко мне, как крошечный метеор. Туман кружится вокруг него, закрученная спираль следует за его хвостом. Я отступаю, изо всех сил высекая самый небрежный щит, который я когда-либо делала. Он всплывает передо мной в виде пульсирующего синего шестиугольника буквально за секунду до того, как в него ударяется огненный шар. Щит разлетается взрывом холода, и осколки льда рассекают мои щеки, а сила удара сбивает меня с ног.
Я ударяюсь о землю и на одну ужасную секунду оказываюсь в Реальности. Я лежу на твердой глине. В Пустоте толпу не было заметно, но теперь я слышу их возгласы, крики и вопли. Мариус стоит на другом конце, по-прежнему в Пустоте, его глаза напоминают угольно-черный звездный пейзаж, а руки движутся в невозможном вихре. Он вырезает еще один глиф. Дерьмо!
Я вскакиваю на ноги и возвращаюсь обратно в Пустоту, но уже слишком поздно. Его следующая атака мгновенно поражает меня, скользящий столб земли врезается в меня, подобно лавине, и с силой отшвыривает меня на спину. Боль пронизывает все тело, мой взор застилают звездные вспышки, а затем что-то туго опутывается вокруг моих лодыжек, крепко сжимает их и пронзает шипами. Лоза. Я поднимаю взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мариус скалится шире, чем когда-либо, а затем виноградная лоза поднимает меня вверх, размахивая мной в воздухе, как тряпичной куклой, а затем бьет меня лицом о твердую глину. Я чувствую, как раскалывается мой зуб, ломается нос, чувствую, как кровь наполняет мой рот. Я задыхаюсь, хватая ртом воздух, отплевываясь алыми пятнами, и приподнимаюсь на руках. Теперь я слышу толпу даже сквозь Пустоту, далекий крик и грохот, подобный стаду газелей.
Исчезла всякая способность мыслить, любая стратегия, любой смысл. Я животное, которое просто пытается выжить, вырваться наружу, сбежать. Мои локусы каким-то образом все еще в моих руках, мое оружие, мой спасательный круг. Мне просто нужно провести одну хорошую атаку. Один удар. Я пытаюсь повернуться к нему, чтобы начертить что-то, но моя рука дрожит, пальцы ослабли, а зрение размыто. Я его не вижу. Я вижу лишь лучи света, устремляющиеся в мою сторону.
Взрыв происходит прямо передо мной, и я чувствую, как его жар обжигает мне лицо, а после я ничего не вижу, не могу видеть ничего, кроме горячего, пылающего белого цвета. Я понятия не имею, какая у него следующая атака, или какая будет после, или после нее. Горящее копье пронзает мою голень. Тысячи игл впиваются мне в бок. Что-то твердое и массивное ударяет меня в грудь, и я чувствую, как ломается ребро. Локусы вылетают из моих рук, улетая прочь по арене. В этот момент я не вижу, не слышу, не кричу. Я вся состою из агонии, стука крови и привкуса меди во рту. И я вся – мысль, мысль, застрявшая во времени, как пепел в Пустоте, парящая в моей голове.
«Вот оно, – думаю я. – Вот так я и умру».
Затем все останавливается. Больше нет ударов, огня, льда. На мгновение все неподвижно. Думаю, я все еще жива, несмотря на то что все мое тело болит и горит и я почти не могу дышать. Я пытаюсь открыть глаза, и почему-то я все еще нахожусь в Пустоте, но пепел гуще, чем когда-либо, густая дымка, окутывающая меня, как покрывало. Все болит, так сильно болит. Я почти ничего не вижу. Я едва могу пошевелиться.