А сколько слепого высокомерия и хамской бравады в этих приказах. Коммунисты в этих приказах возводились в степень существ неземных, одного большевистского небожителя Ишимский уисполком оценивал в десять крестьянских душ, а Тобольский (северный) ревком в двадцать крестьянских семей, значит в сотню мужичьих душ, не считаясь ни с возрастом, ни с полом. Дивно ли после этого, что крестьяне ненавидели коммунистов, вымещая на них весь свой гнев, всю свою обиду на военный коммунизм и распроклятую разверстку.
Губернские руководители чурались откровенного, честного разговора с мужиком. В листовке о суде ревтрибунала над продработниками-мародерами и палачами Лаурисом, Крестьянниковым и прочими почему-то не сказано о смертном приговоре, вынесенном им, об отношении коммунистической партии к подобным «злоупотреблениям». Губернские власти не информировали восставших крестьян о X партийном съезде, заменившему продразверстку продналогом. Более того, в циркулярном письме Тюменского губкома РКП (б) № 41 от 30 апреля 1921 года решение X партсъезда о продналоге расценивается как «уступка мелкобуржуазным стремлениям крестьянства, замедляющая наше движение к социализму».
Нет, не хотели, не умели большевики убеждать крестьян, особенно сибирских – «самых сытых, ничего не получивших от революции». Крестьяне нужны были Ленину и К° как бездонный источник и неиссякаемый резерв живой силы для Красной Армии; как безропотные крепостные, обязанные кормить страну, поставлять сырье промышленности, хлеб – на зарубежный рынок; как поставщик даровых рабочих рук для поднимающейся тяжелой промышленности.
Чего только не понапридумывала Ленинская партия большевиков, чтоб сбить спесь с крестьянства, обуздать его вольнолюбивый норов, согнуть и поработить его навеки. По мнению вождей большевитской партии, на крестьянском поте и крови, на его рабском труде и должна была произрасти мировая революции и Всемирная Республика Советов. Уготовив российскому крестьянству роль навоза Истории, большевики в обращении с ним манипулировали только такими понятиями, как ТЮРЬМА, ССЫЛКА, КОНЦЛАГЕРЬ, КОНФИСКАЦИЯ, РАССТРЕЛ и конечно же, ЗАЛОЖНИЧЕСТВО.
Трудно представить что-либо более постыдное и гадкое, более унижающее достоинство человека, чем заложничество. Между прочим, изобретателем этой гнусной формы унижений и принуждения крестьян является «вождь и учитель мирового пролетариата» В. И. Ленин.
Еще 10 марта 1918 года, в записке Цюрупе по поводу очередного продовольственного декрета, Ленин предлагал – «в каждой хлебной волости 25 – 30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков... Именно богачи, как они отвечают за контрибуцию, отвечают жизнью за немедленный сбор и ссыпку излишков хлеба». Право выбора заложников Ленин предоставлял комбедам и всем продотрядам.
Читаешь эти чудовищные строки, начертанные рукой «великого гуманиста», разбрасывающегося мужичьими жизнями в угоду своим бредовым утопическим идеям, и оторопь берет. Не жалел, не щадил «великий вождь» ЧЕЛОВЕКА, оттого и готов был сгубить, уничтожить 80% россиян ради победы мировой революции...
Тюменские продовольственники, равно как и опекающие их партсовдеятели, следуя Ленинским советам, широко использовали систему заложничества. По данным ГубЧК, только в Ишиме в феврале 1921 года томились в Домзаках (временные тюрьмы) 2000 заложников. Чтобы в городе с семитысячным населением разместить такую уйму заложников, пришлось наскоро переоборудовать под Домзаки купеческие склады. Делалось это быстро и легко. Облюбуют самый просторный амбар либо склад, чтоб стены потолще, двери понадежней, накидают на пол соломы, и загоняют людей, как скот. Ни света. Ни тепла, ни воды. Ни отхожего места. Согревайтесь, мужики, «пердячим паром». Сидите, на чем стоите. Лежите, на чем сидите. А на дворе февраль. Мороз и ледяной ветер. (И снова в памяти воскресают прилипчивые строки из письма Караульноярского волвоенкома Щепетова: «А на дворе метель и сильно падает снег...»).
Через такие Домзаки прошли десятки тысяч ни в чем неповинных крестьян-заложников. Сколько из них не вернулись к семье, скольких вызволила железная крестьянская спайка? – не знает и никогда не узнает никто.
Ленинский совет о заложничестве тюменские большевики восприняли с удовольствием. Ни забот, ни хлопот. Не надо объяснять, убеждать, спорить да доказывать. Хватай тех, кто поавторитетней, побогаче, повлиятельней, и гони за десять, за пятьдесят, за сто пятьдесят верст в Домзак. Спаянные незыблемыми заповедями общин, односельчане схваченных заложников исполнят любое требование. А не исполнят, пусть заказывают панихиды по тем, кого выхватил из села закуражившийся комбедовец иль разъяренный продотрядовец. Потому и не хотели, не умели, не учились губернские власти разговарить с крестьянами на равных, доказывать и убеждать.
Пламя восстания разгоралось с невероятной быстротой и силой. 31 января – 1 февраля оно охватило Чуртанскую и Челноковскую волости Ишимского уезда; 3 февраля – Ингалинскую и Емуртлинскую волости Ялуторовского уезда; 3 – 4 февраля – Тобольский, 5 февраля – Туринский, 8 февраля
Тюменский уезды.
Из села в село скакали гонцы с приказами, наспех написанными карандашом на клочках бумаги.
«Истошинской волости.
Приказываю: немедленно организовать штаб повстанцев по свержению власти грабителей-коммунистов. Коммунистов арестовать... Организовать отряд, мобилизовать всех способных носить оружие в ряды войск и выслать их в село Голышманово. Нам в Ражево давать сводки. От себя передавать другим волостям.
Начальник штаба Кутерев.
7 февраля 1921 года»...
«Боевой приказ №2 Евсинскому сельсовету.
С получением сего предлагаю Вам в течение трех Часов организовать отряд, арестовать всех коммунистов и истребить. Одновременно с этим дать знать Гагарьевскому сельсовету...
Комендант Васильев.
9 февраля 1921 года»...
К середине февраля восстание охватило все семь уездов Тюменской губернии, Петропавловский, Кокчетавский, Тюкалинский, Тарский уезды Омской губернии; Курганский уезд Челябинской губернии; Шадринский уезд Екатеринбургской губернии. Оказались перерезанными железные дороги Омск – Тюмень и Омск – Челябинск. Только за 17 дней остановки движения по дороге Омск – Тюмень, центр недополучил 2600 вагонов продовольствия. Это встревожило Ленина, и он шлет записку наркому путей сообщения Фомину: «Очищен ли путь Омск – Челябинск?»
Есть сведения, о подавлении крестьянского восстания в Сибири не однажды шла речь на заседаниях Совета труда и обороны, на Оргбюро и Политбюро ЦК РКП (б). Но что и как решили там? – не ведомо. Известна лишь Ленинская записка Каменеву и Сталину: «Прошу обратить внимание на сообщение Дзержинского о Сибири. Опасность, что с сибирскими крестьянами наши не сумеют поладить, чрезвычайно велика и грозна»...
Складывается впечатление, восстание застало губернские власти врасплох. Ни в политическом, ни в организационном, ни в военном отношениях губерния оказалась неподготовленной к этому трагическому событию. Вроде бы предвидели, предчувствовали крестьянский бунт, писали и говорили о возможном и близком восстании, по вот грянуло оно, и ни у шубы рукав. Чтобы убедиться в этом, познакомимся хотя бы с одним эпизодом – падением бывшей столицы Сибири – города Тобольска.
В ночь со 2-го на 3 февраля председателя Тобольского уездного исполкома Демьянова разбудил заведующий почтово-телеграфной конторой Кайгородов. Недовольному, невыспавшемуся Демьянову заведующий вручил телеграмму, перехваченную телеграфистами на линии Голопутово – Черное.
Председателю сельсовета.
Приказываю немедленно арестовать коммунистов. Власть большевиков свергнута. Формируйте боевой отряд. Мобилизуйте всех способных носить оружие. Невыполнение приказа объявляетесь врагами народа. Приказ перешлите нарочными соседние деревни».
Через час у Демьянова собралось секретное заседание у исполкома. Заседали до позднего зимнего рассвета, спорили до хрипоты. Решили: в село Черное (на границе с Ишимским уездом) послать красноармейский отряд Бивальда с агитаторами.
Утром состоялось расширенное заседание уисполкома, оно одобрило намеченные меры и образовало секретный штаб для подавления восстания.
Губернские власти штаб распустили, поручив возглавить карательные операции уездному военкому Хрусталеву.
Рыхлый, трусливый, выпивоха и бабник, Хрусталев рисковать головой не хотел, в пекло лезть не собирался, отсиживался в Тобольске, проводя время в бесплодных совещаниях с Демьяновым и секретарем укома партии Медведевым, и надоедал Тюмени просьбами о подкреплении. Тюмень обещала. Тюмень подбадривала. Но реального ничего не делала.
События меж тем разворачивались следующим образом.
Отряд Бивальда (120 бойцов) по пути к селу Черному слился с отрядом Циркуна (27 бойцов) и с ходу повел наступление на деревню Дрепьянскую, в пяти километрах от Черного. Атака началась без разведки. Повстанцы попрятались по дворам и ни одним выстрелом не ответили на залп красноармейцев. Бивальд решил, что противник отступил, и красноармейцы шумной ватагой ввалились в пустое, будто вымершее село. Тут распахнулись ворота дворов, и оттуда на опешивших красноармейцев вылетели повстанцы. Поднялась паника. Восставшие без выстрелов захватили в плен половину отряда с пулеметом. Остальные красноармейцы бежали. Бивальд ночью тайком удрал в Тобольск, бросив на произвол судьбы поредевший отряд.
Надо бы Демьянову, Хрусталеву и Медведеву заняться подготовкой обороны Тобольска. Имеющийся в нем гарнизон был малочисленен, разболтан, деморализован. Среди бойцов распространялись провокационные слухи о могуществе и неодолимости повстанцев, о их победах; по рукам ходили антисоветские листовки. Хрусталеву было известно об этом, знал он и главного смутьяна Ахминеева, однако терпел его враждебные выходки. Ахминеев прислуживал Хрусталеву с дружками во время их пьяных оргий. На глазах Ахминеева обалдевшие от водки собутыльники ненароком застрелил