и красноармейца. Задабривая Ахминеева, Хрусталев назначил того заведовать оружейным складом уездвоенкомата, Как И следовало ожидать, впоследствии Ахминеев стал командиром роты у повстанцев.
Вся деятельность Хрусталева по укреплению обороноспособности города свелась к изданию четырех путанных приказов да к отправке в разные концы уезда мелких, небоеспособных, разобщенных отрядов, – беспомощных и обреченных.
Советские и партийные власти уезда и города сделали единственный реальный шаг к усилению обороноспособности Тобольска – перевели на казарменное положение всех коммунистов. Их вместе с красноармейцами оказалось 560 человек.
А восстание растекалось по уезду неукротимо и скоро как таежный пожар. После того, как 15 февраля прервалась связь с Тюменью, Демьянова и К° охватила паника; возродившийся штаб Демьянова беспрерывно заседал, принимал какие-то решения, издавал какие-то приказы, нагнетал и нагнетал панику. По непонятным причинам штаб прекратил информировать коммунистов о положении в уезде и тем самым усилил панику. На заседаниях штаба все чаще раздавались голоса не о том, как оборонять, а как эвакуировать город. Втайне от коммунистов и рабочих военно-политическая «головка» Тобольска замыслила позорное бегство. Спасая свою шкуру, Демьянов и Кº решили без единого выстрела сдать повстанцам стольный град Сибири.
Ободренные бездействием штаба, отряды повстанцев обложили город. С севера они подошли к Сузгуну (8 километров от Тобольска), с запада – к Карачино (25 километров). Выставив заградотряды Тростинского и Муркина, штаб начал складывать вещички.
19 февраля по Тобольску разнесся слух: перерезана последняя дорога на Тюмень. Рабочие пришли в штаб за оружием, чтоб защитить родной город. Но Демьянов даже не вышел к ним: он сочинял листовку, оповещая тоболяков об уходе Советской власти из города и передаче его в руки профессиональных союзов. В тот же день Тобольский исполком через Обдорск – Москву – Челябинск передал в Тюмень следующую радиограмму:
«Вся связь потеряна. Повстанцы в 19 верстах от города. Принимаем самые энергичные меры охраны Тобольска. Принимаем меры спасения положения».
Это была ложь. Никаких «энергичных мер» по обороне Тобольска Демьянов и К° не предпринимали. Они были настолько перепуганы и растеряны, что и к отступлению-то не изготовились как следовало бы, а вместо организованного четкого отхода, произошло паническое бегство.
20 февраля Демьянов вызвал руководителя тобольских профсоюзов, эсера А. Е. Корякова и передал ему «ключи от города Тобольска».
Не предупредив заградотряды Тростинского и Муркина, Демьянов, Хрусталев, Медведев и начальник политбюро уезда Васильев со своими семьями и активистами и с отрядом красноармейцев бежали из Тобольска, оставив город на произвол судьбы. Бегство было столь поспешным, что впопыхах забыли снять часовых с постов, оставив в городе 80 бойцов гарнизона, бросили типографию на полном ходу с запасами бумаги; не уничтожили следственные дела, секретную переписку, списки коммунистов, «забыли» в банке 8 миллионов рублей и полные склады продовольствия.
«Не могу понять, – писал член президиума Тобольского исполкома Вахмаи, – что заставило наш штаб дать распоряжение о бегстве из Тобольска... Даже пушнина и медикаменты не были взяты».
Красноармейцев оставили в городе якобы из-за недостатка обмундирования, а в обозе Демьянова лежали тюки полушубков и сапог. Следователь реввоентрибунала, характеризуя бегство Демьянова с компанией, говорил, что «они спасали Советскую власть в своем лице».
По оставленным в укоме делам 40 сельских и волостных ячеек РКП (б) повстанцы быстро выловили и уничтожили всех коммунистов.
Тобольск пал не 21 февраля, как это утверждает М. Богданов, и не «в начале 1921 года белогвардейско-кулацкие силы совершили контрреволютионный переворот в Тобольске», как доказывает И. Белимов, и не «20 февраля бандиты заняли Тобольск», как заверяли М. Беляшов и Тюменский губком РКП (б) в своем политотчете.
В ночь с 20-го на 21 февраля Демьянов бежал из города так шибко, что впервые остановился перевести дух лишь отмахав полсотни верст от Тобольска.
21 февраля в Тобольске правил созданный Коряковым временный городской Совет. И лишь днем 22 февраля без единого выстрела в город вошли крестьяне, предводительствуемые будущим начальником Тобольского гарнизона эсером В. М. Желтовским. (Тот самый Васька Желтовский, о котором говорила нам в детстве бабка).
Может быть, постыдное бегство – случайный эпизод в деяниях Демьянова и Хрусталева?
После появления в Тюмени, «оперативный штаб» Демьянова расформировали, самого Демьянова назначили командиром роты Тарской группы. Тот оскорбился столь низким назначением и сгинул куда-то на три дня, за что его объявили дезертиром.
Впоследствии Демьянов, Хрусталев, Медведев и Васильев предстали перед губревтрибуналом по обвинению в дезертирстве и шкурничестве.
И хотя на судебном разбирательстве преступные деяния Демьянова не отнесли к злонамеренным и оправдали его «за отсутствием состава преступления» (остальных приговорили к разным срокам заключения), с Демьянова не снимается вина за сдачу Тобольска, гибель многих коммунистов, разор, страдания и беды тоболяков.
Падение Тобольска – еще одно свидетельство растерянности губернских властей. Вместо того, чтоб готовиться к идеологическому и военному противостоянию назревающего восстания, губком делал все возможное, чтоб скрыть от Москвы и собственного актива истинное положение дел. Сохраняя хорошую мину при плохой игре, губернские руководители равнодушно взирали на явные симптомы назревающей катастрофы, и не гасили, напротив, раздували и раздували занимающийся пожар.
На 1 февраля 1921 года в Тюменской губернии имелось 24 тысячи красноармейцев и 1452 бойца числились в коммунистическом полку. К ним следует добавить несколько сот милиционеров, бойцов отрядов ЧОНа, ЧК и продотрядов. Губернская партийная организация в то время насчитывала 7116 человек.
Как видите, силы внушительные. Если бы губком сызначалу взял курс на мирное урегулирование конфликта; пошел на прямой, открытый, честный разговор с крестьянами; для вооруженной борьбы своевременно отмобилизовал все свои боевые силы, поднял бы бойцов, а главное убедил в правоте своей линии; ему не пришлось бы впоследствии рвать на себе волосы, посылать панические телеграммы в ЦК и Правительство республики.
Член президиума губкома РКП (б), один из активнейших партийных работников губернии, А. Симаков, находясь во главе отряда, ведущего жестокие бои с повстанцами на Тобольском направлении, 21 марта 1921 года послал из Соминских юрт (Вагайский район) на имя Аггеева, Новоселова и Петрова следующую телеграмму:
«Считаю Вашей стороны тягчайшим преступлением то молчание, которое вы проявляете по отношению ко мне... Все вы вместе взятые мне отсюда с фронта (кажетесь) мертвыми мумиями без всякого движения... Ведь это и есть по-моему разумению разрушение Советской власти. Коммунисты гибнут и нуль внимания. Мы... в отчаянии говорим, что у нас в верхах не коммунисты, а контрреволюционеры. Удивляет и поражает та медлительность и спокойствие, с которым относятся к восстанию в тылу. Я уверен, что центру вы из-за своего самолюбия еще все рисуете в радужных красках. Наша же медлительность создает у бандитов уверенность в победе и увеличивает их силу. Действуйте решительнее и смелее… Что вы там стоите на Тюменско – Тобольском тракте около Ярково уже полтора месяца… Своим бездельем и медлительностью вы доводите нас до отчаянья. Всю ответственность за жертвы возлагаю на вас...»
В самый разгар восстания в Екатеринбург прибыл Троцкий. Его ждали и в Тюмени, надеялись, что предреввоенсовета, наркомвоенмор поможет руководителям губернии разобраться в обстановке, выработать правильные методы борьбы, помочь оружием и боеприпасами (в них ощущалась острая нужда).
Троцкий в Тюмени не показался. Правая рука Ленина, крестный отец концлагерей и заградотрядов, архитектор всероссийской казармы, в которую надлежало обратить Республику Советов, Лев Троцкий воспринял крестьянское восстание в Сибири, как желанный долгожданный повод пожечь, порубить, потоптать своевольного, дремучего сибирского мужика, накинуть на него большевистское ярмо, впрячь в колымагу военного коммунизма, раз и навсегда превратить в бессловесного, покорного, забитого раба.
Вслушайтесь в тон резолюций и приказов Троцкого: «испепелить», «разрушить до основания и разбросать камни», «предать смерти до третьего поколения», «залить кровью и свинцом», «обескровить», «додушить» и т.п... Знакомые Ильичевские интонации. Свинья не родит бобра – это точно. Большевистская диктатура пролетариата могла породить руководителей и вождей только Ленинского типа. И вернее всех к этой роли подходил, конечно, Троцкий...
Вместо того, чтобы укрепить Тюменскую парторганизацию опытными пропагандистами для агитационной работы среди взбунтовавшихся крестьян, Троцкий обязал Тюменский губком немедленно направить на лесозаготовки 250 самых активных коммунистов.
Ленинско пренебрежительное отношение наркомвоенмора Троцкого к крестьянству сказалось и на выборе армейских подразделений для подавления восстания сибирских крестьян и на уровне идейной обработки красных карателей. Троцкий не сомневался: облаченный в красноармейскую шинель, крестьянин не посмеет ослушаться большевистского приказа, станет беспощадно стрелять и колоть такого же крестьянина.
К счастью, жизнь конструируется не по-большевистским догмам, не по учению Ленина, не по велению Троцкого. Их расчеты одним взмахом красноармейского кулака пришлепнуть взбунтовавшихся сибирских крестьян не оправдались. Красноармейцам не доставало убежденности в разумности и необходимости вершимого. Особенно ярко это проступило в действиях Казанского полка, прибывшего на подавление восстания.
В бою под Ярково четвертая и пятая роты этого полка в полном составе, с оружием и пулеметами, перешла на сторону восставших, а остальные красноармейцы были так распропагандированы противником и настолько деморализованы, что их пришлось отводить в тыл.