27 февраля в Софийском соборе Николай служил благодарственный молебен в ознаменование победы над красными. Огромный архиерейский двор был забит народом. Хотели от служить молебен раньше, да двое суток перед этим буйствовала метель.
Мороз 35 градусов, а солнце такое яркое, что от его света глаза резало. По ветвям деревьев расселись щеглы. Холодно птахам. И людям холодно. Переминались, теснились, лезли в собор. А там не то что яблоку – ореху негде упасть. Головы, головы, головы... Благочинные, постные лица. Смиренные взгляды.
На первом плане перед алтарем расположились «партизане». В нагольных полушубках, в добротных пимах или сапогах. Они со вниманием слушали слова молитв, истово крестясь.
Впереди «партизан» – их военачальник. Тут и командир Западного фронта Данилов, и один из самых неукротимых закоперщиков восстания бывший колчаковец, лесничий Привалов, и вся верхушка Главного штаба – Желтовский, Силин, Замятин, Красулин, Горюнов, Азаркевич, оба председателя Временного и «постоянного» Советов, братья по партии – Коряков и Степанов, именитые купцы, заводчики.
Главари выглядели внушительно: устало сложенные руки на животе, строгие задумчивые лица, отмеченные напряжением мыслей и чувств, вызванных непосильной ношей, которую взвалила на их плечи матушка История.
Горели сотни свечей. Сверкали золото и серебро драгоценных риз; переливались огнями бриллианты в митрах и нагрудных крестах высшего духовенства.
С песнопением под сенью хоругвей и икон двинулся крестный ход к Главному штабу повстанцев. Весь город сбежался поглазеть на шествие. У дверей штаба снова молебен. Николаи произнес краткую, но пламенную проповедь, благословляя на ратные подвиги православных воинов, и в знак особого расположения всевышнего к восставшим даровал им икону «Знамение божьей матери». Приняв большую в золотом окладе икону, Силин выступил с ответной речью, которую закончил страстным призывом к беспощадной борьбе с большевиками.
Невиданные по торжественности и пышности похороны устроили церковники племяннику Гермогена, сыну священника, руководителю «контрреволюционной организации» Сергею Долганеву, расстрелянному ЧК накануне падения Тобольска. Его объявили великомучеником. Местные дамы не пожалели комнатных цветов для букетов и венков на гроб «невинной жертвы коммунизма». Долганева похоронили в кремле, возле Софийского собора.
Ныне нет и следов этой могилы. Этот пятнадцатилетний гимназист достоин нашей памяти. Племянник и сын замученных священнослужителей, вышвырнутый революцией из Петрограда, он не заполз в темный закоулок, не затаился там, а бросил открытый дерзкий вызов большевистской диктатуре и был уничтожен ею, как тысячи тысяч подобных смельчаков. Мальчишескую организацию Сережи Долганева можно считать предтечей «Молодой гвардии» Олега Кошевого...
По команде архиепископа со всех церковных амвонов загремели могучие голоса, призывая верующих с оружием в руках свергать власть «христопродавцев коммунистов», обещая отпущение всех грехов на земле и вечное царствие Божье на том свете тем, кто прольет кровь или отдаст жизнь свою за «веру православную и заповеди Христовы».
Но не только молились за победу повстанцев святые отцы. Были в их среде и активные участники восстания, как ярковский священник Леньков или агарский священник Булатников.
Булатников являлся членом, а впоследствии председателем волостной следственной комиссии повстанцев. По его предложению приговаривались к расстрелу коммунисты и беспартийные советские служащие.
Когда во время одного из боев повстанцам удалось захватить в плен 27 красноармейцев и среди крестьян разгорелся спор о их судьбе, Булатников, узнав об этом, немедленно явился на место судилища и сразу вынес приговор:
– Всех тюкнуть.
– Не твое это дело, батюшка. Уходи, – вступился за пленных один крестьянин.
Но батюшка все же настоял на своем, красноармейцев казнили.
Выступая вершителем судеб пленных коммунистов и красноармейцев, Булатников на следствии определял виновность попавших в его руки людей по глазам.
– У-у, какие дерзкие глаза! – и махал рукой.
Этот взмах означал смертный приговор. Приговоренных Булатниковым учителей, избачей, коммунистов убивали специальным молотком с напаянными зубьями и вилами с зазубренными концами.
При штурме села красноармейцами Булатников забрался на колокольню и оттуда швырял в наступающих самодельные бомбы...
Очагом повстанцев в Ялуторовском уезде стало село Емуртлинское, а идейным вдохновителем местных повстанцев – священник Герасимов. Каждый отряд, уходивший на бой с коммунистами,- он провожал горячей напутственной речью, обещая воинам отпущение всех грехов.
В Емуртлинское сгоняли пленных коммунистов и красноармейцев со всей округи. Здесь над ними вершили жестокий и беспощадный суд (в состав суда входили три священника) и зверскую расправу. Палачи лютовали и изуверствовали во всю, не страшась божьего гнева: батюшка Герасимов не раз говаривал, «обагривший руки свои поганой кровью коммунистов очищается от грехов». Вокруг Емуртлинского, в снегах, в близлежащем лесу, в оврагах, потом обнаружили около 700 трупов, замученных мужчин и женщин, стариков и подростков...
Одним из организаторов и вожаков восстания в Ишимском уезде являлся уже упоминавшийся нами бывший кротовский лесничий, колчаковец Привалов. После разгрома повстанцев в Ишиме он переметнулся в Тобольский уезд, взбаламутил крестьян в двух волостях, повел их штурмовать город. Привалов прославился диким изуверством и надругательством над пленными. В феврале 1921 года он приказал раздеть донага захваченных коммунистов, посадить в сани и, поливая колодезной водой, возить по селу до тех пор, пока люди не превратились в ледяные статуи.
Когда палача убили в бою, тело его привезли в Тобольск. Здесь 28 марта в 4 часа дня в кафедральном соборе состоялась пышная панихида, на которой были и Силин, и Желтовский, и прочие члены Главного штаба. Панихиду служили протоиерей Смирнов и два священника. В надгробном прощальном слове Смирнов сказал:
– Нет больше заповеди, нежели заповедь Господа Иисуса Христа; нет большей любви, как та, чтобы душу свою положить за други своя... Покойный герой выполнил заповедь Господа своего полностью, он погиб за нас и за наше счастье. Великий подвиг Михаила Осиповича Привалова обязывает нас следовать его примеру. Все мы, оставшиеся в тылу и не могущие принимать участие в священной войне против тех, кто попрал имя Великого Христа, заповедавшего нам любить друг друга, должны также принимать горячее участие в этой борьбе, кто чем может: пожертвованием, государственной и общественной работой, личной заботой о раненых и больных воинах и, наконец, нашими молитвами...
Когда подразделения Красной Армии и добровольческие коммунистические отряды неудержимо рванулись к Тобольску, архиепископ Николай, чтобы поддержать дух отступающих повстанцев, вопреки многолетней традиции решил на месяц раньше установленного срока внести в Тобольск чудотворную икону Абалакской Божьей матери и отслужить массовый молебен «О свержении ненавистного ига коммунистов и о даровании победы над ними».
Но никакие молебны уже не могли предотвратить крах восстания. Тому немало способствовали решения X съезда партии об отмене продразверстки. Да и весна властно поманила крестьянина к земле. Истосковавшиеся по работе руки без колебаний расставались с оружием. Чтоб поскорее воротиться к привычному делу, труженик не только спешил покинуть повстанческие полки, но и помогал Красной Армии поскорее затушить пламя восстания. Те же, кто запятнал себя невинной кровью, торопились убраться восвояси, сгинуть с глаз свидетелей.
С каждым днем таяли ряды и силы повстанцев.
Народ запалил восстание.
Народ его и гасил.
Крестьянское восстание было подавлено.
СВЕЧА НА ВЕТРУ
Во время восстания Тюменская губернская партийная организация потеряла почти половину своего состава – около 3 тысяч человек. А сколько было замучено беспартийных советских активистов, учителей, избачей, продработников, милиционеров!..
«Десятки тысяч убитых повстанцев, и, таким образом, лишенные иногда большинства мужского населения деревни... Кровавый хаос и разрушение» (Политотчет Тюменского губкома РКП (б)).
Многие села и целые волости будто бы вымерли: мужики либо погибли, либо, бросив все, бежали с насиженных мест. В Красногорской волости, например, до восстания числилось 400 трудоспособных мужчин, а после подавления восстания их осталось только 30!
Посевные площади Ялуторовского и Тюменского уездов в 1921 году составили лишь 39 процентов к 1916 году. Поголовье скота здесь сократилось: лошадей – на 40177 голов, коров – на 69355 голов.
И еще один горький итог восстания – повальное бегство крестьян из большевистской партии. То ли это от страха перед возможностью новой вспышки крестьянского недовольства, то ли боязнь нежданной встречи с рыскающими по лесам бандами, а может глубокое раскаяние за свою причастность к той партии, которая повинна во всех бедах и горестях, павших на сибирского мужика, ответственна за муки и кровь, обильно пролитую в незабываемые дни восстания.
« Аббатской волкомячейке
Заявление
...Прошу исключить меня из РКП (б). Более состоять в партии не могу, потому что в дальнейшем может отразиться на семейной розни, что считаю как глава семейства, до такого скандала семейного очага недопустимо. Ввиду имеющихся у меня малых ребят, которых я обязан как отец воспитать и поставить на ноги...
«...По случаю моих уважительных причин не могу состоять в доблестной партии так как я человек совсем неграмотный не знаком с программой... Матвеев».
«...Мои нервы не дозволяют состоять в РКП (б). Я неграмотный и характер мой очень слабый... Гражданин деревни Станичная Маслянской волости Федор Шадрин».
«Челноковскому волкому от гражданина Екименкова.