Разрушил бы до основания банк, —
Подумал с горечью крестьянин. —
Мошеннику набил бы харю».
Банкир предстал умелым аферистом,
Сельчан гнобя, он стал латифундистом.
А скот, коров отправил на убой,
Партнер остался в яме долговой.
От дел крестьянских Фермера избавив,
Продолжил отдых в солнечном Дубаи.
Так пахаря угробил мироед
И на него давно управы нет.
БУМЕРАНГ
Подвержены ударам бумеранга
Не только те, кто без чинов и рангов.
В повестке дня Госдумы – капремонт
За граждан счет на их жилищный фонд.
На здания, что старились с годами,
Их красили и кое-как латали.
Косметикой фасады украшали,
Но стены, крыши трескались, ветшали.
Ведь это же не храм из камня-бута,
А зачастую просто халабуды,
Не «сталинки», «хрущевки» их панелей,
Где прутья арматуры проржавели.
Коррозия конструкции разъела,
Но до жилья чиновникам нет дела.
Тарифы поднимая, взыщут плату,
Подъезды ремонтируют по блату.
Того гляди, обрушится строение
Не от пожара или наводнения.
Другая и стихия, и причина,
Коль в ЖЭКах окопались ловчилы.
Хронически-убогий дефицит
Авариями зданиям грозит.
Поэтому госдумцы – синекуры,
Похоже с Бодуна или же сдуру
Навесили на граждан капремонт.
Мол, сами ремонтируйте свой фонд.
С фундамента, подвала и до кровли,
А нас от этих тягостей увольте,
Платите ваши денежки, не нойте.
Гарантии, что накоплений счет
К жулью в карман не попадет,
Никто из чинодралов не дает.
Коль крысы не растащат фонд,
То выстоит, не рухнет дом.
Лукавый думец приобрел квартиры.
И по закону сам обязан дыры
Латать и отчислять на капремонт,
А ведь голосовал за этот фонд.
Теперь с досадой локоть он кусает,
И жаба жадности гнетет и давит.
Страдает он за «интеллект» высокий,
Когда законы принимают скопом.
Другой чиновник приобрел поместье.
Не соток пять, гектаров двести.
Там лес и сад, и площади для гольфа,
Но позабыл служивый только,
Что накануне обложил налогом
Крестьянские участки и дороги.
Изрядно покомандовал парадом:
Пять соток для людей накладны.
Налог на землю выше, чем доход,
Покинет дачи массово народ.
Считать умеют, с ясными мозгами
И зарастут участки сорняками.
И в селах люди тоже разорятся,
Нет смысла за лопаты, грабли браться.
Латифундист почешет тоже репу
Попал с поместьем под закон свирепый.
Бесспорно, компенсируют затраты,
На то они и думцы – депутаты.
Себе назначат премии и льготы,
Чтоб сохранить и блага, и доходы.
На сытное кормление от державы
Засели в креслах кнопкодавы.
Одной бедой огорчены они —
Возникнут на фалангах мозоли
Но на судьбу напрасно не пеняйте,
Поочередно пальцы применяйте
В резерве есть еще и ноги,
Поэтому давите без тревоги.
Конечности вполне позволят,
Насытиться, обогатиться вдоволь.
Иные очень быстро научились,
Играть на «пианино» наловчились.
Они козлами скачут по рядам
И давят кнопки тут и там
За тех, кто от работы почивая,
Зарплаты за мандаты получает.
Что до ума, то он не шибко нужен,
Ведь по отмашке голосуют дружно.
Парламент – фабрика, конвейер,
В законы превращающий идеи
Богатым, чтоб сильнее разбогатеть,
А гражданам трудиться и потеть.
Госдумцы, хоть по облику и люди,
Но роботы по функциям и сути.
Безлики, однородны, будто масса,
Подчинены не совести, приказам!
И лезть из кожи им не надо,
Ведь под рукою клерки аппарата:
Советники, помощники, эксперты,
Они творят проекты и прожекты.
А у «слуги» одна забава —
Давить на кнопки лихо, браво.
Да получать презенты и зарплаты
За кресло и наличие в палате.
Забыли, обитая средь невежд:
Семь раз отмерь и лишь тогда отрежь.
Такие принимай «слуга» законы,
Чтобы они не порождали стоны.
Ведь, невзирая на чины и ранги,
Тебя же бьют упругим бумерангом.
За твердолобость, глупость– поделом!
Чтоб помнил о народе трудовом.
ФУРАЖНЫЙ ХЛЕБ
Хлеб, как известно, голова всему
И нет замены на земле ему.
Господь продукт сей сотворил,
Чтоб каждый сытно и достойно жил.
Какая воля, красота и мощь,
Когда пшеница или рожь
Под солнцем на просторе колосятся
И жаворонки в высоте резвятся.
Поют во славу хлеборобов,
Тех земледельцев, что в рабочих робах
Работают с рассвета до заката,
Прекрасные и крепкие ребята.
Янтарное созреет вновь зерно,
Дороже золота и жемчуга оно.
Идиллия. Сурова нынче проза,
Когда землей владеют кровососы.
В ходу у них угрозы и обман,
Чтоб обобрать и разорить крестьян.
Не для того, чтоб выжить,
Змея-нажива дармоедом движет.
И потому латифундисты
Подобны крохоборам и садистам.
Холеные их клешни, а не руки,
Не знают плуга, только ноутбуки.
Мелькают цифры, суммы на экране
С семью и девятью нулями.
Нет, не рублей, а долларов и евро.
Сдают, порою, у безумцев нервы.
И прячут деньги в тайные оффшоры.
О, эти ненасытные обжоры.
У фермеров в экстазе беспредела
В судах продажные скромные наделы
Цинично и жестоко отжимают,
Ни доброты, ни жалости не зная.
Помещики они? Латифундисты.
А для крестьян, бесспорно, аферисты.
ТV ликует, славословит пресса,
Что собран урожай чудесный.
Сто миллионов тонн, даже свыше,
Амбары все загружены по крыши.
От пристаней уходят сухогрузы
С пшеницей в трюмах, а не кукурузой.
От станций убывают эшелоны
С пшеницею элитною в вагонах.
Рвачи-барыги, руки потирая,
На экспорт отправляют урожаи.
Гребут, гребут лопатою валюту,
Крестьян при этом презирая люто.
На Западе и на Востоке тоже
Халтура не пройдет, она негожа.
На Севере и Юге настороже.
Там квоты на пшеницу экстра-класса
И из России уплывает масса
Добротного, отличного зерна.
А что же остается в закромах?
Пшеницы доля небольшая
От высшего по классу урожая.
А в основном – фураж,
Который за валюту не продашь.
И по логистике нет резона
Гнать за рубеж по морю и в вагонах.
А значит, в элеваторах хранится
Повсюду пятисортная пшеница.
Когда мычал на фермах скот,
Налаженный зерна был оборот.
Быков кормили, хрюшек до отвала,
Пшеница не гнила, не пропадала.
Без импортного обходились мяса, сала.
А в птичниках рябило от несушек.
Им было что склевать и скушать.
Буренки прежде на селе мычали,
А нынче села просто одичали.
И после сокрушительной разрухи
Остались там лишь старцы и старухи.
Свой доживают в ветхих избах век,
Срываться с места, посчитав за грех.
А молодежь попадалась в города.
Растут в дворах лопух и лебеда.
А раньше сняв пшеницы урожай,
В печах пекли чудесный каравай.
Духмяный аромат, как мед, струился.
И хлеб дышал, румяный, золотистый.
Куда же подевать теперь фураж?
Чиновников вдруг охватил мандраж,
Его сменил служебный раж.
Решили снизить госстандарт,
Чтоб для пшеницы не было преград
По качеству без ограничений.
Пусть мукомолы не ворчат, а мелют
Муку из сорняков, зерна отходов,
Во имя благоденствия народа.
Кустарно хлеб тот испечен,
Зовут его небрежно «кирпичом».
Он мягкий, рыхлый, словно вата.
Жуй, как мочалку, и зубов не надо.
Так дрожжи, разрыхлитель и краситель
Вкушает часто «химии» любитель,
Что поневоле хлеб фуражный ест
И консерванты тоже есть.
Ни вкуса, минимум калорий.
И едоку не избежать запоров.
От мякоти, бумажной, легкой
Как кирпичи, хранятся долго,
Его пекут, сбывая ловко.
В селе другого хлеба нет,
Возьмут и этот на обед.
В кишечнике возникнет пробка.
Бесплодие и прочие болезни
На человека, как клопы, полезли.
Одышка, ожирение, лишний вес,
Когда в желудке дьявольский замес.
А на витрине выложены в ряд
Не натуральный хлеб, а суррогат.
Наш хлеб буржуи за бугром едят.
А зачерствеет, твердый, как булыжник,
Им можно гвозди забивать на крыше.
Мука ведь из фуражного зерна
По клейковине, качеству бедна.
Списать ее бы стоило в отходы
Скоту на корм, чтобы иметь доходы
От молока, приплода и привесов,
А не кормить людей пустым замесом.
Из щуплого зерна, считай половы,
Что для овец сгодится и коровам,
Животных сократилось поголовье
И фуражом теперь двуногих кормят.
Когда нет денег на элитный хлеб,
Мол, слопают, чтоб организм окреп.
И с видом озабоченно-печальным
Жует бедняк «кирпич» свой социальный.
Желудок полон, сытости ни грамма.
Такая вот кормления программа.
Случалось, что в порыве нервном
Опустошали хлебные резервы.
Все отправляли за рубеж буржуям
По дурости и глупости рискуя,
Солидным недобором урожая,
Впоследствии свой хлеб и покупая.
Но по двойной, завышенной цене
И золотым тот становился хлеб.
Доступной для людей была цена,
Россия все же хлебная страна.
Вожди на сей продукт не посягали,
Менталитет народа понимали.
А в царские былые времена
Ломились от пшеницы закрома.
Кормилицей тогда была Россия
Для россиян и еще полмира.
А нынче, когда власть в одних руках
Верховный жрец по статусу монарх.
Любые будут приняты законы.
Не трон ведь, а народ для трона.