И Джек сказал:
– Давай отвезем тебя на педикюр.
Оливия повела себя так, словно ей предложили нечто непотребное.
– Да ладно тебе.
Джек усадил ее в машину и повез в педикюрный салон.
– Смелей, – велел он, когда Оливия, выбравшись из машины, принялась топтаться на месте.
Ничего не оставалось, как последовать за ним в салон, где Джек сказал администратору:
– Эта женщина хотела бы сделать педикюр.
– Да-да, конечно, сюда, пожалуйста, – засуетилась крошечная азиатка.
– Я вернусь за тобой.
Джек помахал ошалевшей Оливии, но как же она улыбалась, когда он приехал забирать ее.
– Джек, – заговорила она почти с придыханием, стоило им сесть в машину. – Джек, у них одна емкость с водой для одной ноги, другая для другой, такие крошечные ванночки, и ты просто суешь туда ногу, а эта женщина, о-о, какая же она мастерица!..
– Тебе легко угодить, – заметил Джек.
– Ты первый, от кого я это слышу, – парировала Оливия и продолжила: – Она растерла мне икры, и ногам сразу полегчало. Нет, массировала, вот как это называется. Она массировала мне икры. Чудесно. – И вдруг сменила тему: – Ты ведь знаешь такую писательницу, ну, ту, что сочиняет все эти книжки-страшилки… как же ее зовут?.. Шарон Макдональд. Так вот, она девушка из Беллфилд-Корнерс, и этим все сказано.
– Что именно?
– А то, что много лет назад, когда она начинала, она как раз обреталась в Беллфилд-Корнерс. И больше о ней и сказать-то нечего, только «девушка из Беллфилд-Корнерс».
– Ну, вероятно, поэтому она умеет так хорошо описывать всякие ужасы, – предположил Джек.
– Хорошо писать она в принципе не способна, – отрезала Оливия.
– Да ты сноб!
– А ты олух, если читаешь подобную макулатуру.
– Я не прочел ни одной ее книжки, – заверил Джек.
Он не упомянул о том, что его покойная жена Бетси читала все, что выходило из-под пера Макдональд, – какой смысл сообщать об этом Оливии? Они ехали вдоль реки, широкой серой лентой тянувшейся параллельно дороге и впечатлявшей своей суровостью.
– Мне нравится эта дорога, – сказал Джек.
– Мне тоже, – подхватила Оливия. – Слушай, у меня для тебя еще есть одна история. Банни с мужем ужинали на днях в «Яблочной пчеле», сидели они не у стойки, а в зале, и кроме них там была только одна пара, оба толстые, спасу нет, и в какой-то момент мужчина закашлялся, а потом его начало рвать…
– Господи, Оливия.
– Нет, ты послушай. Его тошнило и тошнило, а женщина подставляла ему пластиковые пакеты и держала их, пока его выворачивало, и непрерывно извинялась перед Банни.
– Надо было вызвать «скорую», – сказал Джек.
– Банни предлагала то же самое, – ответила Оливия. – Но оказалось, что у мужчины редкое заболевание, и называется оно… ох, как же оно называется?.. Дивертика цинка? Нет, дивертика Ценкера – что-то в этом роде, по словам его жены, так что Банни с мужем расплатились и ушли, а несчастная толстая пара сидела там, пока мужчина не перестал блевать.
– Господи, – повторил Джек. – Черт знает что, Оливия.
– Но я же это не выдумала, – пожала плечами Оливия.
В Ширли-Фоллз они въехали через старый район. Строения, сперва редкие, постепенно складывались в улицы, высокие деревянные дома, построенные много лет назад для фабричных рабочих, стояли почти друг на друге, к ним по холму вела деревянная лестница. Джек прищурился, глядя в окно, – по тротуару шествовала группа черных женщин в хиджабах и длинных платьях.
– Ого! – вырвалось у Джека, удивленного этим зрелищем.
– Ты совсем как моя мать в стародавние времена, – прокомментировала Оливия. – Она терпеть не могла, когда люди в городских автобусах разговаривали по-французски. Понятно, многие говорили по-французски, они приехали из Квебека, чтобы работать на фабриках, но моя мать – как же она бесновалась. Что ж, времена меняются, – весело заключила Оливия. – Просто приглядись к этим людям, – добавила она.
– Диковато на первый взгляд. – Джек вертел головой то вправо, то влево. – Ты не можешь с этим не согласиться. Черт, похоже, мы въехали в их гетто.
– «Их гетто»? – переспросила Оливия.
– Именно.
– Это оскорбительно, Джек.
– Разумеется. – Но все же он слегка устыдился: – Ладно, я не должен был так говорить.
Они ехали по городу – на взгляд Джека, крайне удручающему, пересекли реку и оттуда двинули по пологому холму с жилыми кварталами.
– Поверни, поверни прямо здесь, – приказала Оливия, и Джек повернул направо, на не слишком широкую улицу, и Оливия показала ему дом, где в детстве и юности жил Генри.
– Симпатично, – сказал Джек.
Его совершенно не волновало, где и как рос и мужал Святой Генри, но он заставил себя посмотреть на дом и счел, что лучшего места для юного Генри не найти. Куцая двухэтажная постройка темно-зеленого цвета с огромным кленом на лужайке перед крыльцом.
– Генри посадил это дерево, когда ему было четыре года, – с гордостью сообщила Оливия. – Просто нашел маленькую ветку и решил воткнуть ее в землю, а его мать – старая ведьма – вроде бы помогала ему поливать деревце, пока оно было маленьким, а теперь оно вон какое вымахало.
– Очень симпатично, – сказал Джек.
– Тебе неинтересно, – заметила Оливия. – Что ж, это нормально, едем дальше.
Джек старательно оглядел окрестности:
– Мне интересно, Оливия. Куда мы теперь направимся?
В Уэст-Аннетт, велела она, туда, где она выросла; Джек вел машину, а Оливия прокладывала маршрут. Они ехали по узкой дороге мимо полей, странновато зеленых для ноября и пугающе бескрайних под косыми лучами солнца.
Они ехали и ехали, и Оливия рассказывала Джеку о школе, где преподавала ее мать и где все ученики сидели в одном классе, и как матери зимой приходилось вставать ни свет ни заря, чтобы протопить школу к началу уроков; рассказывала о финке, нянчившей ее, – «это меня-то!» – когда Оливия была еще слишком мала, чтобы ходить в школу; рассказывала о дяде Джордже, пьянице, женившемся на женщине много моложе его, и эта женщина влюбилась в соседа – «вот там стоял его дом, прямо там», – а потом сосед… в общем, Оливия не знала, что на него нашло, но та молодая женщина повесилась в погребе под лестницей.
– Господи, – сказал Джек.
– Ага. Ребенком я боялась спускаться в погреб, и как же меня трясло, когда меня посылали туда за картошкой или еще чем.
– Боже, – сказал Джек.
– А дядя Джордж, – продолжала Оливия, – снова женился, но через десять лет после смерти его первой жены он тоже повесился на том же самом месте.
– Боже мой! – сказал Джек.
Так они и колесили по дорогам в одну полосу, беседуя о том о сем. Джек рассказывал Оливии о своем детстве, и уже не в первый раз, но, увидев дом, где она выросла, не удержался от воспоминаний о доме своих родителей на окраине Уилкес-Барр, в Пенсильвании, и о том, каким маленьким казался ему этот дом, даже когда он был ребенком, и хотя он был побольше, чем бывший дом Оливии, Джек чувствовал себя там смятым в комок.
– Ох-ох-ох, – отозвалась Оливия, внимательная слушательница. – И немного спустя: – Нет, ты только посмотри!
Джек как раз свернул, и им явилось ноябрьское заходящее солнце на фоне темнеющего безоблачного неба. Горизонт ярко желтел. Голые деревья упирались голыми черными ветвями в небо.
– Ну потрясающе, – сказал Джек.
Вверх-вниз катилась машина, вверх по одному небольшому холму, вниз по другому, по длинному объезду, по короткой дуге; автомобиль то нырял, то взлетал, пока солнце медленно опускалось за горизонт.
– Давай наведаемся в тот новый ресторан в Ширли-Фоллз, – сказал Джек. – Мэриэнн Ратледж о нем упоминала. Вроде бы это лучший ресторан в городе. Как он называется?.. Какое-то смешное название.
– «Горючее», – ответила Оливия.
– Точно. – Джек глянул на нее: – Откуда ты знаешь о модном ресторане «Горючее» в Ширли-Фоллз? Ты меня удивляешь.
– А ты меня. Ты что, ничего не читаешь? В газете несколько месяцев назад была о нем статья. Надо же, назвать ресторан «Горючим». В жизни ничего подобного не слыхивала.
Джек припарковался за квартал от ресторана, название заведения сияло неоновыми огнями. Заперев машину, Джек огляделся. Уже час, как стемнело, и тьма в это время года всегда казалась ему реально темной; не хотелось бы – причем категорически, – чтобы его автомобиль угнали или разбили стекло в поисках, чем бы поживиться. Оливия стояла на тротуаре.
– Да брось, Джек, – сказала она, словно могла читать его мысли (и порой Джеку чудилось, что так оно и есть на самом деле), – ради бога, с машиной все будет в порядке.
– Знаю, – ответил он.
Ресторан на первый взгляд напоминал пещеру. Высокие потолки, бар с мерцающими бокалами и стройные ряды бутылок напротив огромного зеркала, за баром были расставлены столики. На других стенах также висели большие зеркала, и на каждом столике горел фитилек в круглом стаканчике. Официантка усадила их за столик в центре почти пустого зала, и Оливия, развернув салфетку, сказала:
– Надеюсь, у них есть стейк. Хочу мяса.
– Конечно, есть, – заверил ее Джек и, подмигнув, добавил: – Я угощаю.
Джеку подали виски, Оливии – бокал белого вина, и вскоре они сделали заказ. Оливия попросила стейк, Джек – моллюсков, и когда официантка принесла заказанные блюда, Джеку и Оливии, увлеченно разговаривавшим, пришлось откинуться на спинки кресел, иначе некуда было бы поставить тарелки, но беседу они не прекратили. Оливия рассказывала Джеку о сомалийцах, которые прибыли сюда лет пятнадцать назад, и какой поначалу поднялся переполох, ведь Мэн всегда слыл таким белым, белым штатом.
– И старым, с традициями, – подчеркнула Оливия.
Однако сомалийцы оказались ужасно предприимчивыми и занялись разнообразным бизнесом.
– Это же здорово, – сказал Джек совершенно искренне, хотя сомалийская тема была ему не близка. Но Оливия умела сделать любую тему интересной, причем интересной имен