– А вы?
Хелен сказала, что беспокоится о малыше Эрни, затем достала телефон и показала Маргарет фотографии своих внуков; надев очки, которые она носила на шее на черном шнурке, Маргарет щурилась в телефон, восклицая: «Ой, какие лапочки!»
– Наверное, я слишком много о них говорю, – сказала Хелен.
Маргарет сняла очки:
– Ничего страшного.
Тогда Хелен показала ей еще два снимка и лишь затем убрала телефон.
– Так мы идем?
Маргарет взяла сумку, и они вышли из дома.
Стоило им выехать из Кросби и оказаться на узких местных дорогах, ведущих в Ширли-Фоллз, как Боба обуяла радость, взявшая верх над дурными предчувствиями, что не давали ему покоя уже некоторое время, – но теперь он просто радовался. За рулем был его брат.
– Джимми, как здорово, что ты приехал, – сказал Боб.
Брат улыбнулся ему и снова уставился на дорогу.
– У тебя ведь все хорошо, да? – спросил Боб, внезапно ощутив некую перемену в Джиме, в чем именно заключалась эта перемена, он не мог сказать, но старший брат держался с ним немного как чужак.
– Я в порядке, – ответил Джим. – Скажи лучше, как у тебя дела.
И Боб рассказал – то, что Джиму было уже известно, – как он по-прежнему ездит в Ширли-Фоллз три раза в неделю на слушания в суд; Джим спросил, много ли у него клиентов среди сомалийцев, и Боб ответил, что кое-кто из них к нему обращается, но редко. Сомалийцы прибыли в штат Мэн почти двадцать лет назад и поселились в Ширли-Фоллз, решив, что там они будут в безопасности. Недавно Боб вел дело одной сомалийки, обвиненной в мошенничестве с социальным пособием, и Джим, казалось, слушал его с интересом.
Джим, окончивший Гарвардскую юридическую школу, где ему выплачивали стипендию, прославился, защищая певца Уолли Пакера, обвинявшегося в убийстве своей подружки. Тогда Джим был на пике своей карьеры, но в последнее время его практика обмельчала, и когда Боб спросил, чем он сейчас занят, Джим, поморщившись, лишь махнул рукой. Вместо ответа он спросил:
– Как тебе Хелен? По-твоему, она хорошо выглядит?
– Она прекрасно выглядит, – сказал Боб. – Она всегда прекрасно выглядела. Слегка похудела, но не постарела.
– Она похудела, потому что я потолстел, – сказал Джим. – Мило с твоей стороны делать вид, что ты этого не замечаешь.
– Ты выглядишь вполне прилично, Джим.
– А что с волосами Маргарет? – спросил Джим после паузы.
– Уф, – вздохнул Боб. – Говорит, ей надоело возиться с ними, поэтому она постриглась и прекратила краситься, мол, пусть растительность на ее голове будет естественной.
Джим взглянул на брата:
– Ладно. – И усмехнулся: – А ты думал, я скажу, что она походит на лесбиянку?
– Я думал, – честно ответил Боб, – что первым делом, стоит нам остаться наедине, ты точно так и скажешь.
– Не-а, ей идет. Да и кому какое дело. Я, знаешь ли, стал характером помягче. А что Сьюзан?
– Отлично. Сам увидишь. Выглядит замечательно. Ну, для Сьюзан, то есть.
– Поверить не могу, ее полоумный сынок собирается жениться, – сказал Джим. – Он казался практически нормальным, когда приезжал в Нью-Йорк в прошлом году.
– Вот видишь, – Боб смотрел в окно на поле с торчавшими из земли камнями, трава ярко зеленела, солнце щедро светило. – Все поправимо, Джимми. – Он повернулся к брату.
Джим не сводил глаз с дороги:
– Ладно.
Хелен устала бродить по улице, останавливаясь у каждой палатки из белой холстины. Палатка за палаткой, битком набитые картинами, акварели вперемешку с масляной живописью. Хелен все эти работы казались ужасной любительщиной, на многих было изображено море, а также белые, обшитые досками дома и закутки во дворах, часто с розовым кустом.
– Взгляни-ка, – сказала она Маргарет. – Разве не прелесть?
Маргарет кивнула.
Хелен беспокоил внешний вид Маргарет. Она и забыла, какая у невестки большая грудь. Огромная, по меркам Хелен. Маргарет надела длинный синий балахон, но грудь все равно выпирала. А ее волосы! Кому только взбредет в голову сделать такую прическу? Обкорнать себя. О боже, думала Хелен, поглядывая на Маргарет сквозь темные очки. О, Бобби, на кого ты променял Пэм! Его первая жена была модницей – чуть-чуть с перебором, на вкус Хелен, – но Боб уже лет десять живет с этой другой женой. И что с этим поделаешь? Ничего.
– Эй, привет, привет, – поздоровалась с Маргарет какая-то женщина, на вид ее ровесница, и почти с такой же прической.
– А, привет, – ответила Маргарет и разговорилась с женщиной, спросив о ее сестре, дела у которой вроде бы шли на лад, и лишь к концу разговора Маргарет сказала: – Ой, а это моя невестка, Хелен.
Хелен протянула руку; женщина, кажется, удивилась, но руку пожала, и на этом они расстались.
Ситуация не раз повторилась – люди останавливались, чтобы поговорить с Маргарет. И все были явно рады встрече с ней. Маргарет расспрашивала о детях, работе, чьей-то матери, но она больше не знакомила с ними Хелен, и та просто стояла рядом, изображая заинтересованность. В конце концов, когда Маргарет разговаривала с мужчиной, Хелен сказала:
– Привет, я Хелен, невестка Маргарет, – и протянула ему руку, и мужчина – такой полный мужчина – вынул руку из кармана и вяло пожал ладонь Хелен. – Ты очень популярна, – сказала Хелен невестке, когда они зашагали дальше по улице.
– Я служу в церкви, – объяснила Маргарет. – Когда мы переехали сюда несколько лет назад, мне крупно повезло найти работу на неполный день в унитарианской церкви.
– В какой? – переспросила Маргарет.
– Унитарианской.
Хелен призадумалась на секунду:
– Ладно, но ты все равно популярна.
Маргарет глянула на Хелен сквозь темные очки и рассмеялась, и Хелен засмеялась вместе с ней. Они прошли мимо кафе с широко распахнутыми дверьми. Хелен вынула из сумочки соломенную шляпку, свернутую в трубочку, развернула ее и надела.
– Ты похожа на туристку, – сказала Маргарет.
– А я и есть туристка.
Навстречу им шел человек с седой бородой, и Хелен не могла не заметить, что на нем вместо штанов – юбка. Она отвернулась, но затем опять посмотрела на него. Нет, это килт, сообразила она, хотя, пожалуй, коротковатый для килта. Кроме коричневого килта на седобородом были серая футболка и коричневые кроссовки.
– Привет, Ферджи, – поздоровалась с ним Маргарет.
– Привет, Маргарет, – ответил он.
Когда он удалился на достаточное расстояние, Хелен спросила:
– Почему он так одевается?
– Наверное, ему нравится, – сказала Маргарет.
– Я живу в Нью-Йорке пятьдесят лет и никогда не видела, чтобы мужчина разгуливал по улицам в юбке. В килте то есть, – поправилась Хелен.
Маргарет посмотрела на невестку, и та подняла указательный палец:
– Упс, я кое-что упустила. Был один мужчина, который совершал пробежку по Третьей авеню в черном нижнем белье. Но все-таки не в юбке.
– Твоя взяла, – сказала Маргарет. – Насколько я знаю, у нас тут никто не бегает в черном нижнем белье.
– К тому же он был старым. Тот тип в черном бельишке, – не унималась Хелен. Маргарет молча шагала вперед. – Было неприятно смотреть на него. Ну, ты понимаешь.
Маргарет не ответила, но остановилась у очередной палатки с картинами.
Хелен было жарко, не спасала даже шляпка, оберегавшая голову от прямых солнечных лучей; стоя за спиной Маргарет, она сказала:
– Я и не знала, что в Мэне бывает так тепло.
– Однако бывает.
И тут Хелен решила купить какую-нибудь картину. Чтобы Маргарет не подумала, будто она сноб, а может, Маргарет уже считает Хелен снобом.
– Погоди, – изящным движением она дотронулась до рукава Маргарет, – дай-ка я взгляну на эти картины.
Морские пейзажи в основном, уйма пурпурных волн и пенистых брызг. Хелен выбрала одну картину маслом, маленькую, подвешенную высоко на белой холстине, – скала, а вокруг бушующие волны.
– Я ее возьму, – сказала Хелен и достала кредитную карту.
Продавец выглядел очень довольным.
– Не надо заворачивать, я ее так заберу, – остановила Хелен продавца, уже схватившегося за рулон крафтовой бумаги.
С картиной в руках Хелен отступила от прилавка и столкнулась с высокой полной старухой, громко говорившей своему спутнику:
– С меня хватит, я сыта по горло этой фигней! Идем, Джек.
– Привет, Оливия, – сказала Маргарет.
– О, привет, Маргарет, – ответила старуха. И оглядела Хелен с головы до ног сквозь темные очки. О том, что ее разглядывают, Хелен догадалась по тому, как старуха медленно наклоняла голову. – Вы кто? – спросила старуха.
– Невестка Маргарет, – ответила Хелен и, поскольку старуха не двигалась с места и молчала, добавила: – Мой муж – брат Боба, мы приехали сюда из Нью-Йорка, отвозили внука в лагерь.
– Отлично, – сказала старуха и указала пальцем на картину в руках Хелен: – Поздравляю с приобретением. – Она развернулась, помахала рукой над головой и вместе со своим спутником зашагала прочь.
– Она пичкает меня антидепрессантами, – сказал Джим и улыбнулся брату и сестре своей фирменной кривой улыбкой. – Что я могу поделать?
– У тебя депрессия, Джимми? – Сьюзан сидела за кухонным столом напротив Джима. Она работала окулистом и на полдня взяла отгул, чтобы повидаться с братьями. Солнце светило за окном, расчерчивая стол желтыми квадратами.
– Ну, не сейчас, – рассмеялся Джим.
Сьюзан и Боб не смеялись.
– Но была раньше? – допытывалась Сьюзан.
Джим положил руку на руку и отвел глаза:
– Не знаю. – Он разглядывал кухню – маленькую, но и дом у Сьюзан был маленьким. На окнах висели оранжевые занавески, и одна из них трепетала под ветерком у приоткрытой створки, но в комнате было жарковато. – Похоже, она считает, что со мной легче жить, когда я на таблетках, вот я и… на таблетках. – Джим улыбнулся Бобу. – Максимальная доза, поэтому я не пью. Что меня устраивает. Но Хелен явно пристрастилась к бутылке. По вечерам она то и дело подливает себе вина, я заметил.