Сьюзан и Боб молча переглянулись. Затем Сьюзан сказала:
– Но ты в порядке. Так ведь?
– Конечно. – Джим перевел взгляд с сестры на брата.
Бобу показалось, что он видит брата словно через стекло, и понял, что изменилось в Джиме. Живость, напористость пропали. Характером он мягче не стал, просто был одурманен лекарствами. Боб ощутил покалывание в груди и выпрямился.
– Теперь у нас огромный дом, с иголочки, – продолжил Джим. Лицо его поблескивало от пота.
– Тебе не нравится? – спросила Сьюзан, обмахиваясь воротом блузки в бело-голубую полоску.
Лицо Джима стало серьезным.
– Знаешь, – произнес он так, будто только сейчас понял, – на самом деле нет. Я скучаю по прежнему дому, это был необыкновенный дом, а теперь… – Он оглядел кухню Сьюзан словно в поисках подсказки.
– Дворец, – сказал Боб. – Он похож на современный дворец.
– Ага, – протянул Джим и кивнул Бобу.
– Может, тебя так наказывают за измены, – сказала Сьюзан.
И Джим подхватил:
– Ну да, несомненно.
Джим и Хелен жили в Парк-Слоуп, в старинном темно-коричневом особняке из песчаника, и когда Боб впервые после ремонта и переделок ступил внутрь, он подумал, что ошибся адресом. Лепнина, деревянные панели, цветные обои – все исчезло, дом выглядел вылизанным, как дворец. «Как тебе?» – спросила Хелен, едва не задыхаясь от волнения. «Потрясающе, – ответил Боб, – это что-то». «Тебе не нравится», – сказала Хелен, но Боб заверил ее, что это неправда, хотя так оно и было.
Сьюзан вскипятила чайник, и пока она заваривала чай – в трех кружках по одному пакетику в каждой, – Джим сказал:
– Я скучаю по Мэну.
– Что? – встрепенулся Боб.
Джим повторил.
– Вот как? – повернулась к Джиму сестра. – Я часто вспоминаю маму в последнее время.
– Забавно, – откликнулся Джим, – потому что и я тоже.
– Что тебе вспоминается? – спросила Сьюзан, поставив две кружки на стол и взяв себе третью.
– Ну, разное. Как трудно ей жилось, – ответил Джим. – Знаешь, о чем я еще часто думаю с некоторых пор? Мы ведь росли в бедности.
– До тебя только сейчас дошло? – хохотнула Сьюзан. – Джимми, бог ты мой, разумеется, мы были бедны.
Джим посмотрел на Боба:
– Ты это понимал?
– Э-э… да. Я понимал, Джим.
– Наверное, я так долго был богачом – то есть жил как богатый человек долгое время, – что вроде как забыл, в какой бедности мы росли.
– Да, Джим, все верно, – сказала Сьюзан. – Но как такое можно забыть? Мы спасались от холода, затыкая окна газетами.
– Я не забыл. Просто давно об этом не вспоминал.
Сьюзан села за стол.
– Но мы же не были несчастны на самом деле. – Она смотрела на братьев. – Или были?
«Не-а» Боба и «да» Джима прозвучали одновременно.
– Джимми, ты был несчастен? – Сьюзан уже поднесла кружку ко рту, но теперь поставила ее обратно.
– Конечно, был. Я думал, что убил папу, и думал об этом каждый день. И о том, как позволил Бобу взять вину на себя. Каждый день я об этом думал.
Сьюзан медленно покачала головой:
– Джимми, мне так жаль.
– Джим, – сказал Боб, – давай поставим на этом крест. Мы были детьми. И представления не имели, что может случиться.
Джим долго смотрел на брата, наконец сказал:
– Что ж, тебе легко говорить «поставим крест», но это не отпускало меня всю мою жизнь ни на один день. – Он тряхнул головой и закинул ногу на ногу. – Ни на один чертов день.
– Послушай, если бы это случилось с нами сейчас, – заговорил Боб цитатами из Маргарет, – нас бы отправили на терапию, где мы бы выговорились. Но это случилось пятьдесят с лишним лет назад, и все помалкивали, никто ни звука не проронил, только не в Ширли-Фоллз, – ни звука. А тебе пришлось хуже всех… Мне правда очень жаль, Джимми.
– Нет, это я сожалею, Бобби, – очень серьезно ответил Джим.
Сьюзан положила ладонь на руку Джима, в которой он держал кружку с чаем:
– О, Джимми. Вот мы собрались тут здесь втроем, мы все состоялись, никто не потерялся по пути.
Печаль отразилась на лице Джима, и Боб пытался придумать, как развеять его грусть, но Сьюзан спросила его о Пэм:
– Как у нее дела? По-моему, веселее лета, чем то, что она провела с нами в том доме, у нас никогда не было. Она была просто молодец. Мало кто из студенток колледжа захотел бы провести летние каникулы в крошечном доме, а она согласилась. Наверное, дом ее родителей тоже был маленьким. Ты, Джим, тогда уже уехал. (Джим кивнул.) Словом, я ее хорошо помню. Как она?
В свой последний приезд в Нью-Йорк Боб позвонил бывшей жене Пэм, и они встретились в кафе рядом с ее домом в Верхнем Ист-Сайде.
– Бобби! – воскликнула Пэм и обняла его. Она не изменилась, только выглядела старше, и он сказал ей об этом. Она рассмеялась: – Зато ты выглядишь классно!
– Я скучаю по тебе, – сказал он и не соврал.
– Ой, а как я по тебе скучаю, Бобби. – Пэм отбросила волосы назад; выкрашенные в приятный рыжий цвет, волосы падали ей на плечи. – Все время думаю, как ты там, в этом ужасном штате Мэн. Ладно, не ужасном, просто Мэн такой…
– Ужасный, – закончил за нее Боб, и они засмеялись. – Я в порядке, Пэм. Со мной все нормально.
Вспоминая об их встрече сейчас, Боб чувствовал прежнюю головокружительную любовь к Пэм. Они поженились сразу после колледжа, практически детьми, и прожили в браке почти пятнадцать лет. В глубине души Боб верил, что не узнай Пэм – не узнай они оба, – что он не может иметь детей, Пэм не ушла бы от него. Для Боба это было страшным ударом. И лишь позднее он понял, что и Пэм тяжело переживала развод. Но она нашла себе другого мужа, родила двоих сыновей, со временем Боба с ними познакомили, отличные ребята, да и муж ее казался нормальным парнем, Пэм ни разу на него не пожаловалась. Он работал топ-менеджером в фармацевтической компании, и Пэм купалась в деньгах, но когда они с Бобби встречались, оба превращались в детей, какими были в самом начале, только более взрослыми с виду, и всякий раз они подшучивали над этой метаморфозой.
– У Пэм все хорошо, и даже очень, – ответил Боб сестре.
Маргарет не полюбила Нью-Йорк, чему Боб был свидетель, когда один-единственный раз они приехали туда вместе. Она боялась спускаться в подземку, и как бы он ее ни успокаивал и как бы она сама ни старалась – а она старалась – освоиться в этом большом городе, визит не задался; Боб постоянно чувствовал, насколько ей плохо, и это его удручало, потому что он любил Нью-Йорк, где прожил тридцать лет, прежде чем встретил Маргарет в штате Мэн.
– Передашь ей привет от меня? – попросила Сьюзан, и Боб обещал. – Скажи, что я о ней спрашивала.
– Маргарет тебе больше подходит, – сказал Джим.
– Почему ты так думаешь? – заспорила Сьюзан.
Но Боб знал, чем ее отвлечь:
– Сьюзан, расскажи, как дела у Зака. Джим нашел его в хорошей форме, когда он приезжал в Нью-Йорк.
– Зак. – Сьюзан провела пятерней по волосам, седым, волнистым и обрезанным по плечи. – Он меня радует, Джим. Занимается компьютерным программированием, но ты наверняка об этом знаешь, и собирается жениться на девушке, с которой познакомился в Массачусетсе.
– Она тебе нравится? – спросил Джим, отхлебнул чая и поставил кружку на стол.
– Да.
– Ясно. – Джим повертел головой, словно его что-то беспокоило. – Знаете, ребята, я хотел бы приезжать сюда чаще. Я скучаю по этим местам. Скучаю по Ширли-Фоллз и по вам обоим.
Боб и Сьюзан переглянулись, Сюзан округлила глаза:
– Так приезжай! Мы только за!
– Я набрал десять фунтов за год, – сказал Джим. – Заметно?
– Не-а, – соврал Боб.
– Боб, а ты все так же пьянствуешь? – Джим, прищурившись, смотрел на брата.
– Нет. Самое большее – бокал на ночь. И я не выкурил ни одной сигареты с тех пор, как женился на Маргарет.
Джим покачал головой:
– Обалдеть. – Затем посмотрел на Сьюзан: – Как твой глазной бизнес?
– Процветает. Я могла бы выйти на пенсию, но не хочется. Мне нравится работать.
– Ну вы даете, оба, – сказал Джим.
Вернувшись в тесную квартирку Маргарет, Хелен спросила:
– Как насчет бокала вина?
Маргарет не ожидала такого вопроса – по крайней мере, Хелен так истолковала выражение ее лица, – но сказала «ладно», достала из холодильника бутылку белого вина, купленную Бобом, откупорила и налила чуточку в банку из-под джема. Банку она вручила Хелен.
– Отлично. – Хелен решила не подшучивать над странным бокалом. – А ты не выпьешь?
Помотав головой, Маргарет уселась в кресло-качалку с треснувшей обивкой. Хелен села на диван – нога на ногу, одна ступня непроизвольно дергалась вверх-вниз.
– Итак, – сказала она.
– Итак, – отозвалась Маргарет.
– Ой, давай я покажу тебе еще кое-какие фотографии моих внуков. – Хелен вынула телефон. – Я все время думаю о малыше Эрни. Не уверена, что он достаточно взрослый, чтобы оставаться в лагере без присмотра, но его родители настаивали, да и сам Эрни рвался в лагерь, но домик, куда его поселили, настолько деревенский, что просто жуть.
Маргарет не ответила. Найдя фотографии в телефоне, Хелен принялась показывать Маргарет один за другим снимки трех своих внуков, попутно рассказывая о каждом. Оказалось, что крошка Сара уже разговаривает – почти связными предложениями, хотя ей только-только два исполнилось, и разве можно такое вообразить?
– Нет, – сказала Маргарет, глядя на экран телефона сквозь очки, привязанные к шнурку.
Затем она откинулась на спинку кресла и вздохнула.
Тогда Хелен отправилась на кухню, вернулась она с бутылкой вина. Подлила себе в банку, снова уставилась в телефон и продолжила знакомить Маргарет со своим потомством:
– Ты только посмотри на Карен! Ей три годика. Но как она отличается от своего брата, он – уверенный в себе, общительный, а Карен… тебе нравится имя Карен? Какое-то оно простецкое… а она – ну просто прелесть… – Хелен подняла глаза на Маргарет: – Я слишком много говорю о сво