их внуках.
– Да, – сказала Маргарет. – Много.
Хелен опешила: чего-чего, но такого она не ожидала – и залилась краской. Спрятала телефон в сумочку, а когда снова взглянула на Маргарет, обнаружила, что и у невестки щеки порозовели.
– Прости, – сказала Хелен. – Пожалуйста. Конечно, у вас с Бобби никогда…
– Верно, бездетные люди иначе относятся к таким вещам. Мы не прочь посмотреть фотографии, но как же утомительно выслушивать… – Маргарет махнула рукой, не закончив фразы. – Мои извинения. Не сомневаюсь, твои внуки просто замечательные.
Сделав два изрядных глотка, Хелен почувствовала, как теплеет у нее в груди.
– Интересно, когда наши мальчики вернутся? – обронила она. Маргарет ее бесила, страшно бесила. Она поднялась: – Ты не возражаешь, если я воспользуюсь вашей ванной?
– Разумеется, нет.
Прихватив вино с собой, Хелен прикончила содержимое банки, стоило ей запереть дверь ванной. Но затем сообразила, что если позвонит Джиму, ее наверняка будет слышно в комнате, поэтому она села на унитаз и настучала сообщение: «Джимми, где ты? С М. я РЕХНУСЬ». Она выждала, но ответа не последовало. Тогда она опять написала: «По-моему, она ИЗУВЕРКА». Телефон молчал. «Ну давай, Джимми, – мысленно подгоняла его Хелен, – давай же», – и вдруг забеспокоилась: нельзя, чтобы Маргарет не услышала, как она писает, и хотя ей не хотелось, она сделала над собой усилие и от натуги тоненько пукнула. Как это некстати, Маргарет наверняка подслушивает под дверью! Она встала, тщательно вымыла руки – полотенце показалось ей грязноватым – и вернулась в гостиную; Маргарет сидела в кресле-качалке в той же позе, и невозможно было понять, вставала она или нет.
Хелен налила себе еще вина.
– Я правда чувствую себя виноватой, прости, – снова извинилась Маргарет.
– Нет-нет, все нормально. – Хелен выпила до дна.
По дороге обратно в Кросби Джим сказал:
– Видишь ли, Бобби, дело в том, что после того, как Хелен переделала наш дом, я стал любить ее сильнее. – Он глянул на брата, тот не шевельнулся. – И знаешь почему?
– Нет, – ответил Боб.
– Потому что она верила, что это поможет. Верила, что, ободрав стены и полы, она выкорчует все плохое, что там скопилось, учитывая, что как раз год назад я расклеился и принялся жрать таблетки горстями. И Хелен уверила себя в том, что, если поменять обстановку, то все станет по-другому.
Джим опять посмотрел на Боба и снова уставился на дорогу:
– Но, разумеется, ничего не изменилось, и теперь мы живем в совершенно новом доме, который некогда был нашим старым домом, где с нами происходило много чего замечательного. И когда я понял, зачем она это затеяла, эти несусветные переделки, я полюбил ее сильнее, Бобби. Она стала мне как-то ближе. И с тех пор я люблю ее больше, чем прежде, вот так.
– Ладно, – сказал Боб. – Я усвоил.
Джим продолжил после затянувшейся паузы:
– Хелен не заставляла меня принимать антидепрессанты. Я сам начал.
Боб понял сказанное, но слова не укладывались у него в голове.
– Она не заставляла тебя? – переспросил он. – Тогда зачем ты это делаешь?
– Мне страшно, – медленно произнес Джим, глядя перед собой.
– Чего ты боишься, Джимми?
– Умереть. – Джим сухо улыбнулся брату. – Я до смерти боюсь умереть. Правда. Я чувствую, как это надвигается на меня – со скоростью урагана! Черт, сейчас все происходит так быстро. Но знаешь что?
– Что?
– В то же время мне, в общем, наплевать. На смерть то есть, и это так странно, Бобби. С одной стороны, на меня вдруг накатывает – точнее, накатывал до того, как я принялся за таблетки, – дикий страх. Жуткий. И одновременно у меня такое чувство… вроде «ага, ладно, давай, я готов». – Джим помолчал, глядя в зеркало заднего вида, и позволил какому-то автомобилисту обогнать себя. – Но мне страшно. Точнее, было страшно. До лекарств.
Настал черед Боба испугаться. «Джимми, – хотелось ему крикнуть, – ты не можешь бояться, ты – мой капитан!» Но, если начистоту, Боб понимал – и как же это его печалило! – что старший брат для него больше не капитан. И он спросил:
– Если Хелен не заставляла тебя принимать эти лекарства, почему ты сказал Сьюзан, что это была инициатива Хелен?
Джим поразмыслил, прежде чем ответить:
– Потому что Сьюзан не любит Хелен, вот я и свалил вину на Хелен. – Он повернулся к брату, глаза его были широко открыты: – Слушай, Бобби, вау, какой же я говнюк.
– Знаешь что, Джим? – Боб с удивлением отметил, до чего же сердито звучит его голос. – Прекрати. Ты уже совершил глупость десять лет назад, когда Зак попал в беду, выступил глупее некуда, и чувство вины прямо-таки поперло из тебя – и ты запсиховал. Ты изменял жене. Возможно, не раз, я не считал. Но это не делает из тебя говнюка, Джим. Это делает тебя человеком. Так что кончай дурить, ладно?
– Ты прав, ты прав, – мгновенно отреагировал Джим. – Прости. Прошу тебя. Господи… какую же мелодраму я развел. Не обижайся на меня, Бобби.
И Боб вдруг ощутил себя беспредельно одиноким. Никогда в жизни он не разговаривал со старшим братом в таком тоне, и уж тем более Джим никогда не извинялся перед ним столь прочувствованно.
Хелен качала ногой, не выпуская из рук стеклянную банку с вином.
– В прошлом году, – сказала она, – мы с Джимми ездили в круиз по Аляске. – Она не понимала, зачем это говорит.
– Да, – откликнулась Маргарет. – Я слыхала.
– Дождь шел каждый день. Когда мы добрались до того ледяного места, до Ледниковой бухты, предполагалось, что нас посадят в вертолет и мы сверху полюбуемся ледниками, но стоял такой туман.
– Досадно, – сказала Маргарет.
– Нет, ни капельки. Кому он нужен, этот лед?
Маргарет взглянула на Хелен:
– Я думала, вы огорчились. Ведь вы заплатили столько денег, чтобы посмотреть на это место.
– А, меня это не волнует, – бросила Хелен и сделала еще два больших глотка. И вдруг на ее щеках вспыхнули красные пятна. – Я скажу тебе, что меня волновало тогда, – индонезийцы, работавшие на том круизном судне. Команда там была вся из Индонезии, и как-то вечером мы разговорились с одним из них, он десять месяцев в году работает на судне, а потом на два месяца уезжает домой, на Бали. И спорим на что угодно, – она ткнула указательным пальцем в сторону Маргарет, – эти ребята спят вповалку в трюмах, где и окон-то нет, и когда я это поняла, почти все удовольствие от круиза пропало. Получалось, что мы путешествуем на спинах этих людей.
Маргарет не ответила, хотя открыла было рот.
– О чем ты думаешь? – спросила Хелен.
– Я подумала, как это либерально с твоей стороны.
Хелен эти слова озадачили, и ответила она не сразу:
– Ну конечно, Маргарет, ты же ненавидишь меня.
– Не говори глупостей.
Но Хелен загрустила. Разве церковники не обязаны быть людьми приятными? Хелен облизала губы:
– Мне грустно.
– Может, ты немного опьянела, – предположила Маргарет.
Щеки у Хелен опять запылали. Она схватила бутылку и наполнила до краев эту дурацкую банку из-под джема.
– Пьем до дна! – провозгласила Хелен.
И тут в подъезде послышались мужские голоса, спустя минуту дверь со скрипом открылась, закрылась – и вот они, входят в гостиную.
– Ой, мальчики! – воскликнула Хелен. – Как же я рада видеть вас обоих. – Она пригляделась к ним: – С вами, ребята, все хорошо?
Глаз Джима она не видела, но то, как мужчины держались, навело ее на подозрение, что с ними не все хорошо.
– Посмотрите-ка, – сказала Хелен, – какую фигню я купила. – Она указала на маленькую картину, валявшуюся на полу рядом с диваном.
Боб поднял картину, и Джим из-за спины брата взглянул на нее.
– Господи, Хелен, зачем ты это купила? – спросил он.
– Не так уж плохо, – сказал Боб.
– Ужасно, – возразила Хелен. – А купила я ее, чтобы было понятно: я – приятная особа. Как звали ту женщину? – Морща лоб, Хелен повернулась к Маргарет: – Ту, маринованную. Как же ее… – Она попыталась щелкнуть пальцами, но пальцы скользили. – Ну ты понимаешь… их еще маринуют.
– Оливия, – холодно ответила Маргарет.
– Точно, Оливка, – кивнула Хелен.
– Оливия Киттеридж, – поправила ее Маргарет.
– В общем, она сказала, что это фигня.
– У Оливии все фигня, – заметил Боб. – Она просто такой человек.
Маргарет поднялась с кресла:
– По-моему, нам пора идти ужинать. Хелен необходимо поесть.
Лишь встав, Хелен осознала, до чего же она пьяна.
– Упс, – тихо сказала она и огляделась: – Куда Джимми делся?
– Он в ванной, – ответил Боб. – Минута-другая, и мы отправимся.
И тут взгляд Хелен упал на лестницу, ведущую из гостиной куда-то наверх:
– Бобби, ты там спишь? Наверху?
Боб подтвердил ее догадку. И Хелен начала подниматься по лестнице.
– Я только взгляну одним глазком, – сообщила она со ступенек. Ее качнуло, и она оперлась рукой о стену. Лестница была крутой, да еще изгибалась под прямым углом. Хелен ступила на площадку перед поворотом. – О-ой, как тут страшненько. – Она занесла ногу на следующую ступеньку и упала спиной назад, и как же долго она падала, ее тело колотилось и колотилось о ступеньки, и это длилось целую вечность, вызывая боль и оторопь. А потом она остановилась.
– Не трогайте ее! – закричала Маргарет.
Джим поехал в машине «скорой помощи» вместе с Хелен; Маргарет и Боб следовали за ними в своем автомобиле.
– Боб, Боб, – сказала Маргарет, – это моя вина. – Глаза у нее были покрасневшими и словно невидящими. – Да, моя. И больше ничья. Боб, я ее терпеть не могла. И она это знала. Я вела себя отвратительно, даже не попыталась хоть как-то наладить с ней отношения. И, Боб, она это понимала! Люди всегда понимают такие вещи, поэтому она и напилась.
– Маргарет…
– Нет, Боб. Я чувствую себя ужасно. Она просто бесила меня, хотя поводов беситься, по сути, и не было, но она… знаешь, она такая богатая.