— Час — это много, господин полковник… Не знаю, хватит ли наших жизней… Но будьте уверены, я сделаю все возможное…
— Я обнимаю тебя, Григоре… всех вас…
— Помните о нас, господин полковник!
В наушниках засвистело, что-то затрещало, потом все смолкло. Мощный взрыв потряс долину. Солдаты суетились вокруг машины, тарахтевшей под деревьями, но Матеяну задержался на несколько мгновений, прижавшись грудью к стенке окопа и устремив взгляд в сторону долины. Там больше ничего нельзя было различить: долину закрыло черное облако пыли и дыма. Солнце, уже низко опустившееся над холмами в западной стороне, окрасило вечерний горизонт багрово-красными пламенеющими полосами, Лес, поредевший от взрывов, успокаивался. Но долина ревела сильнее прежнего, охваченная адским кипением.
— Мы слишком задержались, господин полковник… — осмелился напомнить лейтенант Войня.
Матеяну вздрогнул, будто очнувшись, и вытер глаза. Машина связистов тронулась вперед. Какое-то время в ушах звенела торжественная тишина покинутой земли. А перед глазами еще долго стояла, окутанная дымом и пылью, клокочущая долина, огненное пекло в конце ее, где закопались в землю танки Олтяна…
II
Выйдя из лесу, он вскочил на мотоцикл и, проехав в голову колонны, увлек ее за собой на вершины холмов, так как уже не осталось времени следовать окольным путем по долинам. Он должен был перейти Серет при дневном свете и боялся, как бы советские танки не настигли его раньше моста в Миклэушешти. Видимо, Олтян действительно выстоял в течение целого часа, потому что колонна сумела оторваться от преследования. Но на вечернем небе над вершинами холмов Матеяну заметил четкие силуэты советских самолетов. Те несколько раз с ревом пролетели над колонной, сбросив бомбы и обстреляв ее из пулеметов. Настигнутые прямым попаданием, три грузовика дымили высокими факелами на вершине холма. Мертвых наскоро похоронили тут же на месте, раненых погрузили на зарядные ящики, колонна построилась и двинулась дальше, окутанная пылью, постепенно скрываясь в серо-красных сумерках. К ночи голова колонны вступила на покинутый охраной мост через Серет с разбитым, висящим в воздухе парапетом. Проход местами был завален разбитыми орудиями и повозками, уткнувшимися в парапет автомашинами. Въезд на мост сделали сбоку, поскольку прямо перед мостом на шоссе зияла огромная воронка от взрыва бомбы, а по краям ее валялись трупы солдат. Матеяну выставил по обеим сторонам моста по танку для охраны, а остальные быстро вывел на мост, чтобы скорее отвести их в безопасное место. Потом сел в коляску мотоцикла и в течение двух часов мрачно наблюдал, пока не прошла, скрытая сумерками, вся колонна. После танков по мосту прошли зенитные и противотанковые орудия, тяжелые минометы, прицепленные к машинам, потом грузовики, битком набитые горными стрелками и саперами. Поток перепуганных пеших солдат, достигших моста, поглощенный сгустившейся темнотой и пылью, ворвался на мост вслед за машинами, как скопище странных призрачных теней. И как раз в этот момент вышли к мосту первые машины авангарда советских войск. Последние автомашины с охраной моста с ревом прошли перед Матеяну, подгоняемые его жестами. На долгие и редкие автоматные очереди советских танков, одиноко прозвучавшие в ночи, вначале ответили пулеметы двух охранявших мост танков. Потом, когда и Матеяну въехал на мост, коротко прогрохотали несколько выстрелов из орудий. Советские танки, возможно, сочли, что мост охраняется, и остановились. Когда, однако, по мосту загрохотали гусеницы последних двух танков из охраны моста, вслед им ударили несколько орудий. Снаряды упали большей частью в воду и только два — прямо на мосту. Не получив ответа, орудия замолчали. Тогда Матеяну понял, что авангард остановился в ожидании утра.
Проезжая на мотоцикле вдоль колонны, он все время подгонял людей, стараясь выиграть время и уйти как можно дальше от Серета. Только когда колонна пересекла железную дорогу у Мирчешти, он немного успокоился и устало откинулся в коляске, почти ничего не видя вокруг. В ушах стоял и приглушенный лязг гусениц, и шуршание колес по шоссе.
Очнувшись через некоторое время от тряски, он не сразу собрался с мыслями. Матеяну не знал, сколько времени прошло после того, как они пересекли Серет: час, два, а может, три? Шум колонны стал все же тише, и он не мог понять, слух его притупился или танки, машины и люди пошли медленнее… Он повернул голову и различил силуэты машин и танков, тени солдат, с трудом продвигающихся в густом облаке темноты и пыли. Взглянув на светящиеся стрелки часов, Матеяну с удивлением констатировал, что до рассвета осталось всего два-три часа. От своего связного, пристроившегося сзади на сиденье мотоцикла, он узнал, что последним селом, которое они прошли, было Рэзбоени. Матеяну развернул на коленях карту и при желтоватом свете фонарика с удовлетворением отметил, что они сделали крюк в сторону, а теперь дорога идет прямо на юг. «Мы оторвались достаточно!» — решил он и подал знак мотоциклисту остановиться у обочины. Потом послал связного, и вся колонна со скрежетом остановилась в темноте. Некоторое время задние еще напирали на передних, потом все замерли на месте. В первые минуты он ничего не различал в скоплении темных теней, только чувствовал, как ему на шею, на ресницы, на губы ложится пыль. Долгая ночь постепенно светлела.
Солдаты рухнули как подкошенные в канавы поближе к танкам и машинам, от раскаленных двигателей которых несло жаром. Но солдаты не обращали на это внимания, боясь, по-видимому, отстать от колонны. Матеяну тоже вытянулся на плащ-палатке, распрямившись наконец после многочасового сидения в коляске и устремив взгляд на звезды, мерцавшие в светлеющем небе. Группы солдат расположились по другую сторону канавы, готовые подняться при первом же звуке работы танкового двигателя. Только теперь Матеяну имел возможность трезво оценить сложившуюся обстановку в целом. Возможно, все дороги Молдавии сейчас забиты солдатами. Может, еще накануне весь фронт распался. Но до нового района сосредоточения уже не так далеко. Завтра утром он может прибыть вместе с танками в распоряжение командования армии. Но кто знает, что принесет с собой завтрашний день?.. «Нужно в любом случае найти в себе хоть сколько-нибудь силы, которая могла бы нас спасти. Может, в этом и есть скрытый смысл приказа спасти от уничтожения эти последние танки!»
Вокруг места привала установилась глубокая тишина. Подходили все новые группы солдат и валились на землю рядом с лежащими вповалку ранее прибывшими группами. Если бы он мог, то захватил бы их всех со своей колонной, поспешно отходящей от прежней линии фронта к югу. Но кто может знать, что теперь творится по ту сторону фронта, в стране, в Бухаресте? Он вспомнил о Ноне и о детях, которых не видел с июня. После стабилизации фронта в Молдавии он на несколько дней вырвался в Бухарест в штаб механизированного корпуса с документами относительно снабжения дивизии. Нону он застал напуганной, обеспокоенной за его жизнь, взволнованной приближением к Бухаресту фронта, который за период с марта по май перешагнул через Днестр и Прут. Поскольку школы давно закрылись, а опасность бомбардировок увеличилась, он наконец сумел убедить ее эвакуироваться и ночью на военной машине перебросил их всех троих в Куртя-де-Арджеш, к сестре Ноны… «Теперь, — грустно жаловалась Нона, — ты все дальше от нас…» «Это, конечно, так. Но я всегда выберу время навестить тебя, когда буду приезжать в штаб корпуса», — успокаивал он Нону. Получилось, однако, так, что с тех пор он так ни разу и не побывал в Бухаресте. В конце июля германское командование сняло свои бронетанковые дивизии с позиций, чтобы бросить их на прорыв фронта на Висле. Румынское командование тогда было встревожено, так как ему предстояло закрыть образовавшуюся брешь на фронте своими силами. И вот теперь, за несколько дней до начала советского наступления, пользуясь затишьем, которое длилось все лето, он добился разрешения генерала послать его в учебный центр Тырговиште за новыми танковыми экипажами. Но навестить семью он опять не смог, так как начиналось наступление. «В любом случае, — сказал он себе, думая об обстановке на фронте, — в Куртя-де-Арджеш они в большей безопасности. А вдруг Нона не смогла выдержать там столько времени и вернулась в Бухарест?» Мысли его остановились на этом, и он заснул, убаюканный мерцанием звезд. Его словно поглотили свинцовые воды, и он не имел представления, забылся он лишь на несколько мгновений или на целый час. Очнувшись, он услышал рядом с собой непрерывный глухой шелест. На небе не осталось ни единой звезды. Оно казалось пористым, застывшим в дымчато-синеватой прозрачности. Был час перехода от ночи ко дню. Рядом, на краю канавы, упершись локтями в колени и зажав сигарету между пальцами, сидел, задумавшись, майор Михуляк. Он был чем-то встревожен, напуган и рассматривал испачканные кровью листки бумаги, лежавшие на земле у его ног.
— Что это? — поднялся со своего места Матеяну. — Где ты их взял?
— Нашли у одного из солдат, убитых вчера на шоссе.
Листки, засаленные и пожелтевшие, выпали из брошюры, которая неизвестно каким путем попала к солдатам. Матеяну взял их, поднес к самым глазам, чтобы разобрать не испачканные кровью места.
«…Может случиться, — с содроганием прочитал он, — что эти страницы увидят свет слишком поздно. Каждый день, каждый час, каждую минуту происходят грозные события. Германия Гитлера терпит сокрушительные поражения на всех фронтах. Мы переживаем последний час, может, последнюю минуту войны…
Все, от Антонеску до любого младшего лейтенанта, знают, что на пути вооруженной сокрушительным оружием Красной Армии нет препятствия, которое могло бы ее остановить. Преследуя разложившиеся гитлеровские банды, Красная Армия пройдет и за Яссы, и за Галац, и за Бухарест…
Красная Армия приближается!»
Да, конечно, это было известно. Все знали, что крушение близко и его нельзя предотвратить. Немцы сами приблизили этот конец, сняв с фронта свои бронетанковые дивизии и бросив их к Висле, не посчитавшись с требованиями румынского командования по-другому организовать оборону. С этих дней уже началось крушение. Поговаривали, что предпринимаются попытки найти выход из этого отчаянного положения. Однако такие шаги были бы невозможны без того, чтобы не учуяли немцы…