Я распрямился и снова поглядел на стариков. Ни один из них не сказал ни слова и не шелохнулся. Кое-кто смотрел на меня, но таких было мало.
Я пригляделся к ближайшему ко мне старику. Скорее всего, ему перевалило за семьдесят, но их возраст не всегда определишь. Он был примерно тех же лет, что и другие старики с дробовиками. В комбинезоне, в джинсовой рубашке, в ветхой серой шляпе, в полуботинках с кожаными шнурками, на босу ногу.
— Это я его, — говорит.
Без злобы. Без угрозы. А если и с гордостью, то без бахвальства. Не дожидаясь моего вопроса, прямо так и сказал: "Это я его".
Я перевел взгляд на другого старика. Он сидел на корточках у огородного плетня, покуривал. Приклад его дробовика упирался в землю, ствол лежал на коленях, он разглядывал трактор на дороге. Треклятый трактор занимал старика настолько больше меня, что я едва удержался, чтобы самому не обернуться на трактор.
— А как насчет тебя?
Он кивнул. У него, видно, было замечательно развито боковое зрение — и не глядя на меня, он понял, что я обращаюсь к нему.
— Я его убил, — говорит.
Я оглядел еще одного старика — повесив голову, он сидел на крыльце. Постукивал прикладом о лежавший на земле кирпич. Интересно, думаю, заряжен его треклятый дробовик или не заряжен?
— А как насчет тебя там, на крыльце?
А он все стучит прикладом о кирпич. Голову и то не поднял.
— Да, сэр. Это я его убил.
Понятно, думаю, понятно. Смельчаки все как один, вот оно что.
Перевел взгляд на священника — он стоял на отшибе. Жалкий, лысый, замотанный, тщедушный. Из них всех только у него был испуганный вид. Он обливался потом — упарился, наверное, споря с ними.
— Ваше преподобие, не могли бы вы объяснить мне, что здесь происходит?
— Вы уж лучше ее спросите, мистер Лу, — говорит и кивает на Кэнди. — Она велела мне помалкивать, а нет — идти восвояси.
Я обернулся к Кэнди — она стояла позади меня всего в двух шагах.
— Так как?
— Что — так как? — говорит, и подняла на меня глаза.
— Ты что, не слышала их?
— Слышала.
— И ты все еще будешь утверждать, что это ты его убила?
— Буду.
— Ты лжешь, Кэнди. И сама понимаешь, что я знаю, что ты лжешь.
Тут она как взовьется. Плевать ей, говорит, верю я ей или не верю. Чарли и Бо, говорит, подрались в поле, и Чарли примчался к Мату. Она как раз была во дворе, разговаривала с Мату. Чарли и двух минут здесь не пробыл, как за ним примчался Бо с дробовиком. Она ему сказала, чтобы не смел входить во двор, а он все равно вошел, и тогда она схватила дробовик Мату и застрелила его. И плевать ей, кто ей верит, а кто нет, говорит, потому что это правда.
— А эти старики зачем сюда пришли? — спрашиваю.
— Чтобы меня защитить, так я думаю.
— С каких это таких пор ты у них ищешь защиты?
На это она не нашлась что сказать. Я поглядел на Бо, на мух, обсевших его грудь.
— Может, кто принесет чем его накрыть? — говорю.
— Коринна, — крикнула Кэнди женщине, сидевшей на галерее в качалке. — Принеси из дому простыню или что-нибудь еще.
Коринна, в буром платье, вылинявшем до того, что не разберешь, какое оно раньше было, синее или лиловое, встала с качалки и прошла в дом. Чуть погодя вынесла покрывало, вылинявшее до того, что не разберешь, какое оно раньше было — зеленое, розовое, синее или лиловое. Теперь оно было такое же блекло-бурое, как и Кориннино платье. Передала покрывало одному из стариков, сидевших поближе к галерее, а уж он принес его мне. Я смотрел на него, пока он шел ко мне, но он прятал от меня глаза. Передал покрывало и вернулся на свой пост на галерее.
— Ты позвонила Мейпсу? — спрашиваю Кэнди.
— Мисс Мерль приезжала сюда, — говорит. — Я просила, чтобы она позвонила Мейпсу, как только ты проедешь мимо ее окон.
— Кэнди, Христа ради, прежде чем Мейпс приедет, скажи правду. Это Мату?
— Я тебе уже сказала, — говорит. — Это я.
— Кэнди, Фикс не успокоится, пока не прольется негритянская кровь. Ты же это понимаешь?
Она подошла ко мне поближе — она была мне по грудь, — глаза полыхают, губы трясутся: просто рвет и мечет.
— Этого подонка убила я, — говорит. — Так я заявлю Мейпсу, так заявлю и радио, и телевидению. Этого подонка убила я. А тебя я позвала, потому что мне нужна твоя поддержка. Потому что у меня, кроме тебя, никого нет. Никого. Но если ты не хочешь оставаться, возвращайся в Батон-Руж. Я тебя удерживать не стану.
Мы сверлили друг друга глазами. Она понимала, что я не верю ни одному ее слову, и чем дольше мы глядели друг на друга, тем сильнее она злилась. Губы в ниточку собрала. Ее так и подмывало меня ударить, но она сдерживалась. Понимала, что ей без меня не обойтись.
Я отвернулся от нее, посмотрел на старых дураков вокруг. Не знаю, кого мне было больше жаль. Я знал, что не она убила Бо и что ей ничего не будет. Но кому-то придется поплатиться за то, что Бо здесь лежит.
Они завидели пыль на дороге раньше меня. Я повернулся, когда Мейпс уже остановился перед домом. Он сидел рядом с водителем, черный "форд" вел один из его помощников. Еще с минуту они посидели в машине, посмотрели на нас, потом вылезли. Мейпс еле двигался — видно, устал. Он был примерно моего роста, метр девяносто или что-то около того, но килограмм на сорок с гаком потяжелее. Ему давно перевалило за шестьдесят. На нем был легкий серый костюм, серая шляпа и белая рубашка с красным галстуком. Помощник его — в бежевом костюме и при галстуке, но без шляпы — вылез с другой стороны. На вид ему можно было дать чуть больше двадцати. Росту в нем было около метра семидесяти, и весил он от силы килограмм шестьдесят. Даже издалека бросалось в глаза, как он напуган. Вылез он без пистолета, но тут же нырнул за ним назад в машину. Мейпс кинул ему пару слов через плечо, и он положил пистолет на место.
Мейпс снял шляпу, обтер ее платком изнутри, потом лоб, шею, затылок, водрузил шляпу обратно, а платок сунул в карман — и все это не сводя с нас глаз. Потом, повернув одну голову, обежал глазами трактор, у которого никто так и не удосужился заглушить мотор. С полминуты разглядывал его и снова перевел глаза на нас. Сунул пальцы в рот, извлек конфету — наверное, остатки мятного леденца. Обозрел его, потом стряхнул и прошел во двор. Открывшаяся глазам картина ничуть его не удивила. Ручаюсь, что ни с чем подобным он до сих пор не сталкивался. Но он был человек тертый, на своем веку повидал много чего странного и, вполне возможно, вообще перестал удивляться. Помощник прошел за ним во двор, ни на шаг от него не отступая, как перепуганный малыш за отцом.
Мейпс кивнул нам, но ничего не сказал. Я кивнул в ответ, Кэнди — та воздержалась. Мейпс вперил в меня тускло-серые глаза, но тут же перевел взгляд на покрывало. И снова кивнул. На этот раз не мне, своему помощнику. Но помощнику было не до него, он глазел на стариков с дробовиками.
— Гриффин, — позвал Мейпс.
Помощник не откликнулся.
— Гриффин, — снова позвал Мейпс.
Гриффин отвернулся от стариков, поглядел на Мейпса, он, видно, был не уверен, что Мейпс его звал.
— Вы что-то сказали, шериф?
Мейпс кивком головы указал на землю. Прежде чем наклониться и сдернуть покрывало, Гриффин еще раз оглянулся на стариков. Увидев окровавленную рубаху, перепачканное лицо и перепачканные темные волосы Бо Бутана, он тут же отвернулся. Мейпс, тот не отвернулся, он добрых полминуты разглядывал труп, затем приказал Гриффину снова накрыть его покрывалом. Но Гриффин не слышал. Ему было не до того, он разглядывал стариков с дробовиками.
— Гриффин, — повторил Мейпс.
Гриффин поглядел на Мейпса, но Мейпс уже отвернулся от него. Не глядя на труп, Гриффин накрыл его покрывалом.
— Иди заглуши его, — говорит Мейпс.
— Что заглушить, сэр? — спрашивает Гриффин.
— Трактор, — уже потеряв терпение, говорит Мейпс.
Гриффин двинулся к дороге.
— Гриффин, — позвал его Мейпс. Спокойным, ровным, но не терпящим возражения тоном.
— Да, сэр, — отозвался Гриффин.
Мейпс не обернулся, и Гриффину пришлось возвратиться с полпути, чтобы предстать перед Мейпсом.
— Свяжись по радио. Передай, чтобы Расс — только Рассел, и никто другой — вернулся к протоку и задержал там Фикса. Никому, кроме него, этого не поручай — пусть задержит Фикса и все его кодло, пока не получит приказ от меня. А Герману вели приехать за покойником. Но за кем — не говори.
Гриффин кивнул и снова двинулся к дороге.
— Гриффин, — окликнул его Мейпс все так же спокойно. Гриффин остановился.
— Во-первых, выключи трактор, — распорядился Мейпс. Он говорил с Гриффином как с умственно неполноценным. — Во-вторых, позвони Рассу. В-третьих, Герману. Вели ему забрать покойника. Имени не называй. В-четвертых, у тебя не вылетит из головы все, что я тебе говорил, пока ты дойдешь до машины?
— Как можно, шериф?
Пока Гриффин шел к трактору, Мейпс не спускал с него глаз. Потом переключился на стариков с дробовиками.
— Я насчитал человек семнадцать-восемнадцать, — говорит. — Не просчитался?
— Я их не пересчитывал, — говорю.
— А вы? — спрашивает он Кэнди. Но к ней не поворачивается, так, стоя боком, и разговаривает. У него, похоже, уже зароились подозрения, что она приложила руку к тому, чтобы все эти люди сошлись здесь.
— Не могу сказать вам, сколько их, — говорит она. — Но что случилось — сказать могу. Я убила его.
Мейпс чуть повернул голову влево и покосился на нее. Он еще больше укрепился в подозрении, что созвала всех сюда она, но он явно не верил, что она убила Бо Бутана.
— За что? — спрашивает.
— Бо Бутан жил в прошлом, — говорит она. — Ему все казалось, что он может так же избивать людей, как его папаша тридцать-сорок лет назад. Бо в поле накинулся на Чарли с побоями, и Чарли прибежал к Мату. Я в ту пору как раз была во дворе — разговаривала с Мату. Мы спросили Чарли, что стряслось, а он говорит, Бо отколотил его тростниковой палкой. А спустя несколько минут Бо с дробовиком примчался за ним на тракторе. Когда Бо остановил трактор, я ему сказала, чтобы он не смел переступать канаву. Не раз и не два сказала. Бо, говорю, не смей переступать канаву. Но он меня не послушал. Разве можно избивать человека тростниковой палкой и гоняться за ним, как за диким зверем? Разве можно? Не смей, говорю ему, переступать канаву, остановись. Не смей, кричу, переступать канаву. Но он не остановился, и тогда я схватила дробовик, который Мату держит у двери. И я покажу это на суде под присягой.