Я чуть не подпрыгнул. Будто покойник вдруг заговорил! Ни словечка не обронил с тех пор, как заказал себе первую выпивку. Мы с Робером оба на него глядим, но ничего не отвечаем. А Джек, тот даже глазом не повел — сидит выпивает.
— И когда это случилось? — спрашиваю я Робера.
— В обед, — отвечает Робер.
— И Фикс до сих пор туда не заявился?
— Пока нет, — отвечает Робер.
— Заявится, — говорю я. — Прозакладываю что угодно — старик Фикс сегодня вечером будет там.
— Такое в наше время невозможно, — снова выступает этот тихонький. Говорит, а на нас не глядит. Глядит на зеркало, которое за стойкой. Потом вдруг поворачивается к Джеку. — Вы согласны со мной, мистер? Такое ведь невозможно сейчас?
Джек сперва и глазом на него не повел. Потом поглядел, помолчал. Он не любит, чтобы с ним заговаривали без приглашения.
— Не думаю, что мы достигли такой степени прогресса, — сказал он, глядя не на посетителя, а на дверь комнатушки. Чего он прислушивался — призраки, что ли, там пели?
— А я все-таки надеялся, что мы продвинулись вперед, — тихо сказал мой тихонький клиент.
И посмотрел на Джека долгим взглядом. Джек в своем безупречном сером костюме, белой рубашке, при галстуке выглядит интеллигентно. Выглядит как человек, с которым вполне можно завести интеллигентный разговор. Но Джеку все на свете безразлично. Он, когда тому клиенту отвечал, и то на него не глядел, а потом и подавно. Он в стакан свой глядел.
Робер тянул тем временем пиво, сидя неподалеку от Джека Маршалла, но не впритирку, а так, что между ними мог поместиться здоровенный толстяк. Как бы тесно ни было у меня в баре, это расстояние соблюдают все; кроме Феликса Моргана, никто и никогда не садился к Джеку ближе. Хотя приходит он сюда пить и, случается, даже других угощает, он очень здорово умеет дать понять, что он не нам чета. Феликс Морган, тот другое дело. Семье Морганов принадлежит соседняя плантация и сахарный завод, на котором перерабатывают почти весь сахарный тростник, что растет в нашем округе.
Только принялся я наливать Джеку второй стакан, входят Льюк Уилл, Жук Томпсон, Генри Тобайас, Олси Будро и парнишка этот, Лерой Холл. Раз или два в неделю эта шарага наведывается ко мне. В этот вечер я их вообще-то ожидал, но, с другой стороны, все же не думал, что они так скоро нагрянут: накануне вечером я видел всех троих — Бо, Льюка Уилла и Жука Томпсона. Само собой, я малость удивился, но, пожалуй, не очень сильно, все же такие случились дела.
— Привет компании, — говорит Льюк Уилл, а голосина у него хрипатый, басовитый.
Льюк Уилл и Жук Томпсон работают шоферами грузовиков в байоннской компании "Гравий, цемент и песок". Трое остальных, что с ними пришли, тоже работают в этой компании. А попутно поддерживают у нас в округе порядок. Ну, к примеру, скажем, школьный автобус с черномазыми опрокинуть, или в церковь к нигерам несколько змей подбросить как раз во время службы, или вытолкать нигера в шею из ресторана или мотеля, какие искони числились только для белых. Люди говорят, им за эту их общественную работу платят не меньше, чем они получают на своем цементном заводе. А вот кто им платит, этого никто не знает, а если знает кто, то не такой он дурак, чтоб ляпать лишнее.
— Ребята, — говорю, — вот денек-то выдался, а?
Они прутся к стойке. Сгрудились в одной стороне бара, а в другой сидит Джек Маршалл. Робер и тот второй клиент оказались посередке, между этой компанией и Джеком. Джек сидит и смотрит в свой стакан. Подними он голову, он бы не увидел дверь в бывшую негритянскую комнату; он увидел бы Льюка Уилла. По размерам Льюк Уилл точь-в-точь как та дверь.
— Принеси нам бутылочку, Кроха Джек, — говорит Льюк Уилл. — И еще захвати кока-колы.
— Пива, мальчики, не пьем сегодня? — спрашиваю.
— Тебе сказано: неси бутылку, — говорит Льюк Уилл и смотрит туда, где сидит Джек Маршалл. — Добрый вечер, мистер Маршалл, — говорит.
Джек глянул в его сторону и кивнул.
— Я слышал, у вас неприятности? — спрашивает Льюк Уилл.
— Лично у меня неприятностей нет, — отвечает Джек и смотрит не на него, а просто в его сторону.
— Вам разве не рассказали насчет Бо? — спрашивает Льюк Уилл.
— Я слышал, что его убили, — отвечает Джек так равнодушно, будто ему рассказали про крысу.
— Это сделал один из ваших нигеров, мистер Маршалл, — говорит Льюк Уилл.
Вот теперь Джек Маршалл посмотрел на него. Не просто в его сторону, а на него.
— У меня нет нигеров, — сказал он. — Никогда их не было. Никогда не хотел их иметь. И никогда иметь не буду. Все нигеры принадлежат ей.
— Где Кэнди? — спрашивает Льюк Уилл.
— В деревне, я полагаю.
— Защищает своих черномазых?
— Не имею ни малейшего понятия, чем она сейчас занята.
— А Мейпс торчит там до сих пор. Тоже мне сыщик.
— Да, насколько мне известно, — отвечает Джек. — А теперь, если не возражаете, я допью свое виски.
— Я вас буквально еще на секунду задержу, мистер Маршалл, — говорит Льюк Уилл.
Джек Маршалл уже на него не глядел. Поскольку двери все равно не видно, рассудил он, то лучше уж смотреть в стакан. Услышав просьбу, он не поднял головы. Мне лично кажется, с такими, как Льюк Уилл, он отродясь так долго не разговаривал. Я хотел было сказать Льюку Уиллу: отстань от человека, мол, а потом вдруг подумал: "А ну их всех к чертовой бабушке. Джек Маршалл вроде бы здесь не хозяин, хозяин — я. А ходит он сюда по той единственной причине, что мой салун расположен ближе всех остальных к его шикарной усадьбе". Джек поднял голову.
— Я считаю, Мейпсу надо помочь, — говорит Льюк Уилл.
Джек взглянул на него с таким безразличием, словно перед ним дерево или столб. Дверь комнаты для нигеров, видно, была для него куда интереснее, чем Льюк Уилл.
— Я надеюсь, вы не против, — говорит Льюк Уилл.
— Вы имеете в виду, — осведомился Джек, — что мне следует отправиться в деревню и помочь ему?
— Не совсем так, — отвечает Льюк Уилл.
— Тогда что же вы имеете в виду? — спрашивает Джек. Льюк Уилл и его парни, все пятеро, смотрели на Джека в упор. Все мы знали, что имеет в виду Льюк. И Джек знал. Льюк ни словечка больше не сказал. Никто не сказал ни словечка. Я продолжал свои дела: поставил на стойку бутылку "Олд Кроу", стаканы, кока-колу и вазочку со льдом. Льюк Уилл и его дружки стали сами себе наливать и полезли в вазу прямо лапами. Я покосился и увидел на дне вазочки песок и грязь. Кое-кто из этих ребят не вымыл рук после работы.
— Закон не сразу начинает действовать, — тихо сказал мой задумчивый клиент. — Но он лучшее, что у нас есть. Кажется, слова Черчилля? — Он вынул трубку. — У вас нет возражений, джентльмены?
Никто ему не ответил. Он раскурил свою трубку.
Льюк Уилл приложился к стакану и выдул залпом половину. Потом еще раз приложился, и на донышке остался только лед, а Льюк велел мне повторить.
— Старик участвовать в этом деле не будет, — сказал он.
— Как то есть? — спрашиваю я.
— А его сынок отговорил, игрок американской сборной, — отвечает Льюк Уилл.
— Врешь, — говорю я.
Льюк Уилл и его дружки все разом на меня посмотрели.
— Ты чего это сейчас сказал, Кроха Джек? — спрашивает Льюк Уилл.
— Я просто так, — отвечаю. — Господь свидетель, просто так. Ну сорвалось с языка, сорвалось вдруг с языка нечаянно, когда ты сказал, что Фикс туда не собирается. Ну бывает же, сорвется что-то с языка.
— А ты поосторожнее со мной, Кроха Джек, я мужик горячий, — говорит Льюк Уилл.
— Все понимаю, — отвечаю я. — Как же мне не понимать? Послушайте, ребята, вы не против, если я вас угощу? Чтобы было ясно, за кого я болею душой. С вас за эту бутылку ни пенса не причитается. Никто не возражает?
Никто не возражал, и мне стало поспокойней. А то в голову уже полезло, например, что под стойкой у меня бейсбольная бита. Дело ясное, куда мне против пятерых, но, уж если б до того дошло, я схватился бы и за биту.
— Я считаю, что он сделал правильно, — сказал тот с трубкой.
Ну чего ему вздумалось рот разевать, когда я только-только их утихомирил? Он ведь даже их не знает, этих парней. Сам же видел: еще чуть-чуть, и они бы через стойку на меня полезли, а я все-таки их знакомый. Да они его линчуют, как последнего нигера, и все дела.
— Что такое вы сказали, мистер? — спрашивает Льюк Уилл.
— Пусть всем этим занимается закон, — отвечает чудик с трубочкой и даже не глядит на Льюка Уилла.
— Послушайте-ка, мистер, а откуда вы взялись? — спрашивает Лерой. — Может, вы из этих, из нью-йоркских янки, еврей из… как его там? Общества помощи черномазым? Я случайно не угадал?
Чудик вынимает изо рта свою трубочку и смотрит на Лероя. Лерою лет семнадцать, восемнадцати, думаю, нет. Вообще-то не положено ему спиртное отпускать, но он с такой компанией явился — одурел я, что ли, лезть на рожон.
— Техас, — отвечает ему трубокур. — Лафейетт. Преподаю в университете.
— Ты там их про черномазых учишь, что ли? — Лерой спрашивает.
— Среди прочего, — отвечает этот тип, — я преподаю и негритянскую литературу. — Сдвинул трубку в угол рта и глядит на Лероя в упор. Так глядит, словно хочет понять — что это перед ним такое? С вами бывало так — зайдешь к мяснику, увидишь тушу, ободранную, выпотрошенную, с отрубленной головой, и сразу не разберешь, что же это такое было. Вот так он, учителишка этот, на Лероя смотрел.
— Вы на уроки не опоздаете? — спрашивает Лерой.
— В пятницу вечером нет уроков, — говорит учитель.
— Ну хоть один какой-нибудь есть. Поднатужьтесь-ка, напрягите память.
Трубокур задумался на несколько секунд; потом покачал головой.
— Ни единого. Ни одного не могу вспомнить.
— Тогда, может быть, ты просто двинешь к себе в Лафейетт и устроишь там урок сверх расписания, — говорит Лерой и подступает к нему.
— Эй, Лерой, ты что? — говорю я. — Уйми свои нервы.
— Не надо волноваться, — отвечает Лерой и смотрит на учителя. — Не надо волноваться.