Он допил свой стакан, подошел ко мне и попросил еще один. Я взглянул на этого, с трубочкой. Не люблю я выгонять из своего салуна белых, мне это претит, но до чего же мне хотелось, чтобы этот тип поскорей отправился восвояси.
— Значит, Фикс предоставил действовать Мейпсу, так, что ли, Льюк? — спрашивает Робер. И поднимает пустую бутылку — мол, пора тащить еще одно пиво.
— Это не он, — отвечает ему Льюк Уилл. — Это его недоносок из американской сборной и Свинячий Потрох, торгаш из Байонны. Это они, паразиты, заморочили ему башку. Он хотел туда поехать, но без них не хочет. Когда я уезжал, он плакал.
— Господи боже мой, — говорю. Обслужил Робера, получил с него деньги. — И куда мы только катимся? — говорю. — Это же уму непостижимо, куда мы только катимся.
Джек закруглился и поставил стакан на стойку.
— Доброй ночи, — говорит, — и стал выбираться из своего угла.
— Уходите, Джек?
— Ухожу.
Джеку надо было пройти мимо Робера и этого чудика, и тут вдруг чудик этот поворачивается к нему.
— Сэр, — говорит он. — Разве это не ваша плантация?
Джек остановился, смотрит на него. Джек не любит разговаривать с незнакомыми, разве только сам с кем заговорит.
— Какая плантация? — спрашивает.
— А та самая, где убили Бо.
— Мне принадлежит ее третья часть, — говорит Джек.
— А вам не кажется, что вы обязаны вмешаться?
— Там находятся представители закона, — отвечает Джек. — Им за это деньги платят.
— Я имел в виду другое, — говорит этот университетский деятель.
— Что именно?
Чудик смотрит на него и молчит. И Джек на него смотрит, с непроницаемым таким лицом.
— Сэр, вы производите впечатление интеллигентного человека, — говорит чудик.
— Надеюсь, — отвечает Джек. — И что из этого следует?
— По-моему, у вас должно быть чувство ответственности за ту деревню, за людей, которые в ней живут.
— Живут они совсем неплохо, — отвечает Джек. — Не платят ренты и вообще ничего не платят.
— Ну а то, что происходит здесь сейчас, — вас это нисколько не тревожит?
— Не вижу ничего особенного, — отвечает Джек. — По-вашему, что-то происходит?
Этот глядит на Джека — совсем оторопел. Он просто Джека не знает.
— Но ведь в конечном счете за все это будут расплачиваться такие люди, как вы и я.
— Разумеется, — отвечает Джек. — Я лично расплачиваюсь уже семьдесят лет. А вы сколько?
— Нам этот долг никогда не оплатить — ведь мы за все это в ответе, — говорит учитель.
Джек хмыкнул. А лицо все такое же непроницаемое.
— Если вам у нас так тягостно, возвращайтесь в Техас, — сказал и вышел из лавки.
Сел в машину, дал задний ход и двинулся вдоль реки. Тени от деревьев на берегу теперь уже все закрыли. Скоро стемнеет, Льюк Уилл и его дружки торопливо накачивались спиртным.
— Культурненько он тебя приложил, — сказал Лерой учителю.
Тот на него даже не глянул. Смотрит в зеркало за стойкой, а на Лероя — ни-ни. Лерой здорово набрался. Мальчишка, морда детская и красная, как свекла. Глаза его, голубенькие, еще голубее стали. Губки бантиком, алые, прямо пылают, такие губки бы девчонке, а не парню.
— Тащи еще одну бутылку, Кроха Джек, — говорит Льюк Уилл.
— Конечно, мальчики, конечно, — говорю я. — Вы не забывайте: первая — за мой счет.
Я с нажимом сказал "первая", чтоб знали: эта новая уже не за мой счет. Я так подсчитал: оскорбление, что я ему нанес, когда обозвал вруном, не тянет на две бутылки.
Выставил я на стойку бутылку и лед, и они все враз на нее навалились. Покосился я еще раз на вазочку. Да, уже все донышко покрыто грязью да песком. Кое-кто из этих ребят, видать, вообще к умывальнику не подходят.
— Эй, ты там! — кричит учителю Льюк. — Тебе не кажется, что пора бы уж собираться?
— Я как раз об этом думал, — отвечает тот.
— А ты не думай, — говорит Льюк Уилл. — Ты мотай отсюда.
Техасец выколотил из трубки золу на ладонь, потом высыпал в жестяную пепельничку — я всегда ее держу на стойке.
— Вы думаете, ребята, вы правильно поступаете, когда сами вершите суд?
— Ты уйдешь — или тебя проводить? — спрашивает Льюк Уилл.
— Я ухожу, — отвечает учитель. — Но на прощание я скажу вам несколько слов. Не делайте того, что вы задумали. Не надо. Ради нашего Юга. Ради Соли и Перца, не надо этого делать.
— Жук и Генри, проводите джентльмена к машине, — говорит Льюк Уилл. — А если у него нет машины, пусть топает в свой Лафейетт пешком.
— Льюк, я тебя прошу, — говорю я. — Это же белый человек. Неприятности будут.
— Если белый, пусть ведет себя как белый, — отвечает Льюк Уилл. — Жук, прихвати с собой Генри; валяйте.
Жук Томпсон и Генри Тобайас двинулись к учителю. Тот — руки вверх.
— Ухожу, — говорит.
— И пока ты не придешь в свой Лафейетт, не останавливайся, — сказал Льюк Уилл. — Я твой университет мигом найду. Каждый день мимо вашего озера езжу.
Учитель бросил взгляд на Робера, но Робер сидел опустив глаза и рассматривал свою бутылку пива. Тогда учитель взглянул на меня, но было ясней ясного — я тоже не на его стороне. Не то чтоб я желал ему зла, но в нашем городе он чужой человек, а это мои постоянные клиенты… и я, в конце концов, не идиот. Мне вовсе ни к чему прийти в один прекрасный день к себе в лавку и обнаружить, что она кишмя кишит гремучими и мокасиновыми змеями.
Увидев, что никто ему не сочувствует, бедняжка сам себе кивнул и вышел. Видик у него был тот еще: будто он один взвалил весь мир себе на плечи.
— А тебе, Кроха Джек, надо все же соображать, кого ты пускаешь в свое заведение, — отчитал меня Льюк Уилл.
— Разве книгу угадаешь по обложке? — отвечаю. — Зашел в лавку — человек как человек. Ну, болезненный, немножко нервный с виду, а вообще-то вполне нормальный.
— В дальнейшем будь поосторожней, — говорит Льюк Уилл.
— Само собой, — отвечаю. — Ты же меня знаешь. Я в лепешку расшибиться готов для своих постоянных клиентов.
— Еще глоток, и я кому-нибудь дам прикурить, — говорит Лерой и наливает себе виски. — Просто руки чешутся. Пошли, что ли. Дадим там этой сволочи прикурить.
— Спокойно, твое от тебя не уйдет, — отвечает Льюк Уилл. — Ты все успеешь, детка.
— Ребята, я по пятницам закрываю в десять, — говорю я. — Сами знаете, старуха ждет.
— Сегодня у тебя будет открыто ровно столько, сколько нам захочется.
— Конечно, ребята, конечно, — отвечаю. Я себе сразу представил всех этих гремучих и мокасиновых змей, которые ползают по моей лавке. — Я на все готов для постоянных клиентов. — Говорю, а сам гляжу на Робера. Он как раз пиво допивает. И уже поглядывает через плечо в сторону двери. — Повторить не хочешь? — спрашиваю я его. Мне главное, чтоб он со мной в лавке остался. Господи ты боже, мне ведь позарез надо, чтобы он со мною тут остался. — Теперь за счет заведения, — говорю я. — За счет заведения, я угощаю.
— Нет, я домой пошел, — отвечает Робер. — Я дома не был целый день. Спокойной ночи.
— За счет заведения, — повторяю я. — Заказывай что хочешь. Две бутылки любой марки.
Он вышел. Было слышно, как он сел в машину и уехал. В ту сторону, где пили Льюк Уилл с дружками, я не глядел. Я стоял и, не отводя глаз, смотрел на другую, опустевшую часть стойки, и мне было страшно и одиноко. Все молчали. Но я шкурой чувствовал: они наслаждаются моим страхом.
— Ты только глянь на него, глянь, — заговорил Лерой. — Во трясется-то, как старый нигер. Эй ты, будешь теперь знать, как старый нигер трясется. Ты только глянь на него, ты только глянь.
Я не повернулся, и тогда он стал подвигаться ко мне вдоль стойки. Заглянул мне прямо в лицо и, тыкая в меня пальцем, заржал во всю глотку. Он упился в стельку, забалдел так, что дальше некуда, — личико круглое, на девчонку смахивает, и губки бантиком, — как тот идиот, что у нас как-то выставляли на ярмарке.
— Допьем эту бутылку — и ходу, — сказал Льюк Уилл.
Элберт Джексон,он жеКочет
Мисс Мерль уехала и корзины увезла, а Лу пошел на дорогу, к Мейпсу. Прислонились к Мейпсовой машине и глядят оттуда на нас. Я в это время возле самого краешка галерейки пристроился, а мимо меня все ходят за угол дома в сортир. Как раз Сажа вышел из сортира, и я примечаю: нагинается он и берет патроны из коробки, что под домом стоит. Он две штуки взял. Одним зарядил ружье, другой в карман положил. Мы все так делали. По нужде-то, конечно, тоже заодно ходили, но не только по нужде. Клэту нам сказал, где она стоит, эта коробка. И каждый раз, как кто из нас идет в сортир и белые на него не глядят, он нырнет под дом да и вытащит из коробки пару патронов. Никому и невдомек, чем мы занимаемся. Ни Бьюле, моей жене, ни другим бабам, ни даже этому чокнутому Джеймсону. Мы больше всего боялись, чтобы он не проболтался, Джеймсон, за других мы не боялись.
Вскорости после того, как воротился Сажа, в машине радио заговорило. Мейпс открыл дверцу и давай в трубку бубнить. Сперва затрещало, потом чей-то голос услыхали, потом снова затрещало, потом высказался Мейпс. Так оно и шло минутки три: треск, голос, обратно треск, Мейпс. Потом Мейпс повесил трубку на место и вернулся с Лу во двор. Ухмыляется. Да только как-то по-чудному, вроде как втихую, сам себе. Только по одним по глазам видать.
— Добро, — говорит. — Всем собраться здесь.
Стал народ сходиться не спеша. День этот был очень длинный. Солнце садилось. Из бурьяна москиты налетают. Все мы уморились за день, но пока еще не собирались расходиться по домам. Пусть сперва все решится, тогда пойдем.
— Похоже, братцы, поздновато вы расхрабрились, — Мейпс говорит. — Фикс не приедет сюда.
Усмехается. Брылы его так и раздулись. Усмехается и оглядывает нас. Но никто не улыбается ему в ответ — потому никто ему не верит. Не хотим верить — уж больно тяжело дался нам этот день, чтобы все так закончилось.
Джонни Пол заговорил первым.
— Вранье, — говорит.
Джонни Пол стоял от Мейпса совсем близко. Только Мейпсу не хотелось пускать в ход кулаки. Он решил, что будет просто скалить зубы и молчать. Арестовать Джонни Пола и излупить его он ведь мог когда угодно. А сейчас с него вполне хватало ухмыляться Джонни Полу в лицо.