— Что? — спрашиваю, а сама никак не отведу глаз от галереи.
— Я убила Бо, — говорит Кэнди.
Тогда я посмотрела на нее. Медленно так повернула голову и посмотрела. Я знаю Кэнди двадцать пять лет, даже немножко больше. Ей было годиков пять или шесть, когда ее родители погибли в автомобильной катастрофе; и я ее растила. Я и Мату. Уж это точно — Мату здесь, в деревне, и я в усадьбе; занимались ею не меньше, чем дядюшка и тетушка. А может, и побольше. Да, да, да, мы с Мату занимались ее воспитанием куда основательней, чем они, ее дядя и тетя. И поэтому я знаю, когда она мне врет, и сейчас увидела сразу: она врет мне.
— Кэнди, что здесь происходит? — спрашиваю я ее.
— Слушайте меня, — отвечает. Кэнди маленькая и тощая как щепка. Одеваться совершенно не умеет, и волосы слишком короткие для девушки, которая хочет нравиться мужчинам. Но Кэнди, наверно, не хочет. Молодой человек имеется, только понять не могу, что у них за отношения. Вполне возможно, такие же, как у меня с Джеком. — Я не знаю, что тут творится, — продолжает Кэнди. — Мне только нужно было, чтобы вы и Лу приехали раньше Мейпса. Я не…
— Дробовики зачем им понадобились? — спрашиваю.
— Не знаю, мисс Мерль, — отвечает. — Я его застрелила. И вдруг Мату заявляет, будто это он сделал. А потом ни с того ни с сего Руф говорит: нет, это не Мату, а он. Джонни Пола тут вообще и близко не было. Но потом он является сюда, видит все это и объявляет, что у него достаточно причин прикончить Бо, и тотчас после этого бежит домой и достает свой старый дробовик. Но это я его убила.
Я посмотрела на тело, лежащее в траве. Трава такая высокая, что я увидала только носки ковбойских сапог. А подходить ближе, чтобы разглядеть получше, я, разумеется, не стала.
— Разве они не знают, с кем имеют дело? — спрашиваю я.
— Знают, — отвечает Кэнди. — Просто они сами хотели бы его убить. Но это я его застрелила.
— Здесь, во дворе у Мату? Мейпс не дурак, тебе это известно.
— Я его застрелила, — говорит она. — И вы должны мне поверить. Мейпс может и не верить, мне плевать. Но мне нужно, чтобы вы поверили. А с Мейпсом Клинтон справится в суде.
— А кто справится с Фиксом, ты мне не скажешь, Кэнди? Прежде, чем дело дойдет до суда. Кто с Фиксом справится?
— Я его застрелила, — опять повторяет она. — Вы должны мне поверить.
— Не должна, — говорю.
— Должны.
— Нет, — говорю и головой качаю. Я посмотрела мимо нее на Мату у стены, с дробовиком в руках. Он сидел и курил. Он знал, что я на него гляжу, но смотрел не на меня, а на трактор, который стоял на дороге. Вся остальная публика на веранде и на ступеньках безмолвно наблюдала за нами.
— Я не позволю им трогать этих людей, — говорит Кэнди. — Это я его убила.
Я посмотрела ей в глаза. Кэнди видела: перед этим я смотрела на Мату.
— Вот так, и только так, — говорит. А сама понимает, что я вовсе не согласна с ней.
— Кэнди! — говорю я.
— И мне понадобится ваша помощь, — перебивает она меня.
— Самая большая помощь, какую я могу тебе оказать, — это заставить тебя рассказать правду, Кэнди, — говорю я.
— А я вам правду рассказала, — отвечает она. Но понимает, впрочем: я ей ничуть не верю. — Вы можете сделать одно из двух, — продолжает Кэнди. — Помочь мне — или уехать.
— Уехать? — спрашиваю. Мне уже незачем смотреть на убитого. Мне уже незачем смотреть на Мату. И она, девчонка эта, отлично понимает, что никуда я не уеду, что уехать я не могу. — Уехать? — снова спрашиваю я.
— Тогда помогите.
— Как я могу тебе помочь?
— Мне нужны еще дробовики двенадцатого калибра, — говорит Кэнди.
— Что?!
— Достаньте мне дробовики двенадцатого калибра, — говорит Кэнди. — И пригоните сюда побольше народу.
— Побольше народу? — переспрашиваю я. — А это еще зачем?
— Вы их видите? — спрашивает Кэнди и кивает на галерею.
Конечно, вижу, и совершенно незачем мне еще раз на них смотреть.
— Я вижу стариков с дробовиками, конечно, вижу, — говорю я, — а дальше что?
— А дальше, — отвечает она, — мне нужно, чтобы их было больше. Приедет Мейпс, двоих излупит и заставит расколоться, потом одного арестует. Мне нужно, чтобы здесь было много людей.
— Кэнди, ты в своем уме? — спрашиваю. — Ты в своем ли уме? Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Я понимаю, что я говорю, и понимаю, что я делаю, — отвечает Кэнди. — Пригоните сюда как можно больше народу, и побыстрей.
— Кого тебе пригнать?
— Кого? — говорит. И смотрит на меня так, будто я ей голову морочу. Но я вовсе не морочу ей голову, я действительно не понимаю, о ком она говорит. — Кого? — спрашивает снова. — Да здесь во всем округе нет такой семьи, которой не принесли бы горя Фикс и компания! Вы старше, вы все это знаете лучше, чем я. Зовите сюда любого, всех зовите. Пришла их пора дать отпор.
— И погибнуть? Ты этого хочешь? Залить кровью деревню?
— Вы взгляните, взгляните, мисс Мерль, — говорит она и показывает рукой на галерею. Мне незачем туда глядеть, и без того знаю, как тихо они там сидят, как жадно слушают. — Разве не готовы они умереть? — спрашивает Кэнди. — Посмотрите на Мату. Вы ведь знаете Мату, вы его знаете, мисс Мерль? Мисс Мерль, я спрашиваю: знаете вы Мату?
— Знаю, Кэнди, знаю я его, — отвечаю. — Мату я знала задолго до того, как ты родилась.
Я посмотрела на нее — и смотрела довольно долго, чтобы дать ей понять: стрелял он, а не она, и мне это известно. Кэнди быстро отвернулась.
— Посмотрите на Руфа, — говорит. Это чтобы отвлечь меня от Мату. — Посмотрите на Джонни Пола.
— Ох, Кэнди! — говорю я.
— У нас мало времени, — говорит она. — Нам ведь все же надо известить Мейпса. Я хочу опередить его хотя бы на час. Лу должен приехать сюда раньше Мейпса. Мне нужно, чтобы сюда пришло как можно больше народу с дробовиками двенадцатого калибра и гильзами из-под пятого номера. Стреляными гильзами. Стреляными. Времени у вас немного. Поговорите с Джени.
— С Джени? Да о чем мне с ней говорить?
— Если сами вы забыли, что и кому здесь сделали Фикс и его дружки, может быть, Джени напомнит вам. Я не дам этих людей в обиду ни Мейпсу, ни Фиксу.
— Кэнди, — говорю я. И протягиваю к ней руку, но она отодвигается. — Кэнди…
— Нет, я не позволю обижать этих людей, — говорит, — я их буду защищать. Мой папа и все наши, кто жил тут до него, всегда так поступали, и я…
— Кэнди! — говорю.
— Я одна буду их защищать. Пусть только попробуют кого-нибудь из них обидеть, я их буду защищать одна!
— Кэнди, я прошу тебя. Пожалуйста, Кэнди…
— Я его застрелила, — говорит она.
— Да ведь ни одна душа в округе этому не поверит.
— А мне все равно, чему верят люди в этом округе, — отвечает. — Какое мне дело, чему они тут верят, в этом округе? Я одна буду их защищать!
Я отвернулась и стала смотреть на Мату — он сидел на корточках черный-пречерный и, как ребенка, держал двустволку в руках. Бог ты мой, сколько раз мы разговаривали с ним: я стояла во дворе, а он сидел на корточках, как сейчас, а она, малышка эта, рядом с ним в углу галереи! А сколько раз я на машине, не останавливаясь, проезжала мимо, но всегда махала ему рукой, а он сидел у стены в своей любимой позе, а малышка на крыльце или в уголке, и вечно-то они о чем-то меж собой толкуют. А сколько раз мы разговаривали в Маршалловой усадьбе: я сидела на веранде, Мату — на крыльце, свесив между колен свою старую шляпу, а она на перилах, к нему все льнула, не ко мне, не к тетушке, не к дяде. Сколько раз так было? Сколько? Сколько?
Я снова повернулась к ней. Но не успела я открыть рот, как она выпалила уж в который раз:
— Я его убила.
— Сломя голову бежать отсюда — вот что мне надо делать, — говорю. — Будь я поумней, я сделала бы это много лет тому назад. Но я дура. Всегда была дура. Верно?
— Мне не к кому обратиться, кроме вас и Лу, — говорит она.
— Еще бы, — отвечаю. — Два сапога пара. Оба дураки. Обоим надо бы давно бежать отсюда без оглядки. Но нет, как можно!
— Посоветуйтесь с Джени, — говорит она.
— Мне кажется, я согласия не давала…
— Пусть сразу назовет вам имена, — продолжает свое Кэнди. Горох об стену все, что я ей говорю. — Пусть назовет много имен, как можно больше, — инструктирует она меня. — Дробовики двенадцатого калибра и гильзы из-под номера пятого. Стреляные. Когда сюда заявится Мейпс, мне будет нужно очень много стреляных гильз из-под пятого номера.
— Ну да, — говорю я. — Стреляли-то в него пятым номером.
Тут она умолкла было, но тотчас же снова повела свое:
— Пусть Джени станет на западной галерее, чтобы не пропустить машину Лу. Когда Лу проедет мимо дома, звоните Мейпсу. Не звоните Мейпсу прежде, чем проедет Лу. Лу должен быть здесь раньше. Мисс Мерль, если наша семья вам хоть немножко дорога, если вы меня хоть капельку любите… Я вас так прошу.
— Никогда я тебя не любила, — говорю и смотрю ей в глаза. — Никогда я не слыхала о вашей семье.
Я покосилась в сторону — на чуть видневшиеся из травы носки ковбойских сапог, на Мату, сидевшего с дробовиком в своей излюбленной позе. Он снова закурил. Теперь он даже не глядел на нас. Он глядел куда-то вдоль улицы — на что глядел? Не было там ничего, кроме высокой травы, что росла по обочине. Я молча пошла к машине.
Минуты за две, за три я добралась до маршалловской усадьбы. Еще за воротами начала сигналить что есть мочи, и когда машина остановилась во дворе, Джени была у дверцы. Джек по-прежнему спал на качелях.
— Возьми с заднего сиденья яблочный пирог и следуй за мной, — говорю я Джени. — Где Беатриса?
— На западной галерее.
— Джек! — кричу я, поднимаясь по ступенькам. — Джек!
— Как он может вас услышать? — спрашивает Джени.
Я подошла к качелям и принялась его трясти: "Джек! Джек!"
— Все без толку, — говорит Джени.
— Джек! — Я покрепче встряхнула его. Хоть бы хны. Да ну его к черту! Он ведь всегда держался подальше от таких дел.