Мы с Джени входим в дом. Она тащит на кухню пирог, а я тем временем иду на западную галерею, где должна быть Беатриса. Она сидит в кресле-качалке у двери и глядит куда-то далеко-далеко, за цветник, на деревья на дальнем выгоне. Там, за деревьями, проселок, ведущий в деревню. Проселок этот ответвляется от шоссе на Байонну, а сразу за шоссе — река, Сент-Чарльз. Вот потянуло ветерком от реки, и ветерок принес к нам слабый аромат чистоуста, растущего в правом углу сада.
— Нам нужно поговорить, Беатриса, — сказала я.
— Это ты, Мерль? — Она повернула ко мне голову. — Почему бы не поговорить? Но сперва я хоть горло промочу. Бог ты мой, скоро час. Куда девалась Джени? Джени-и! — кричит.
— Беатриса, — говорю я, обошла ее кресло и встала прямо перед ней. — У нас нет на это времени, Беатриса.
— Чушь, — отвечает она. — Еще чего не хватало — нет времени промочить горло. Где Джени?
— Беатриса, — говорю я ей. — Разве ты не знаешь, что случилось?
— Наплевать мне на то, что случилось, — говорит она и поворачивается в сторону двери, затянутой москитной сеткой. — Джени! — кричит.
— Да, мэм? — отзывается Джени и выходит на галерею.
— Тебе известно, который час? — спрашивает Би и смотрит на нее снизу вверх из качалки.
Джени оглядывается на меня. Не знает, как ей быть.
— Беатриса, — говорю я. — Умер человек. У вас в деревне. И человек этот — Бо Бутан.
— Ну и что? — отвечает она. — При чем тут я? Каждый день кто-то умирает. И я когда-нибудь умру, и ты умрешь. Джени, тебе известно, который час?
— Стой на месте, Джени, — говорю я. — И ты мне нужна, Беатриса, — продолжаю я. — Ты слышала, что я сказала? У вас тут в деревне убит человек. Кто-то убил Бо Бутана. И Кэнди тут же примчалась туда и уверяет всех, что это она его застрелила. Понимаешь ты, чем дело пахнет?
— Отчаянная девчонка, — говорит Би. — Отчаянная — я давно говорю. Она и замуж не выходит поэтому. Джени, ступай и принеси мне коктейль.
— Никуда не ходи, Джени, — говорю я.
— Что ты сказала? — спрашивает Би и поднимает на меня взгляд. Ее белое, под толстым слоем пудры, маленькое личико сморщено, как черносливина. Подсиненные седые волосы такие реденькие, что сквозь них просвечивает серая кожа. И только серо-голубые глаза по-прежнему молоды и полны жизни, но сейчас в них пылает гнев. — Что ты сказала? — спрашивает снова. — Ты ей велела никуда не ходить? Мисс, вы ошиблись, вы не у себя в "Семи дубах", вы в усадьбе у Маршаллов, мисс, а здесь я распоряжаюсь, нужно что-то делать или нет. — И повела на Джени таким же гневным взглядом, каким только что одарила меня. — Чего ты дожидаешься? — спрашивает она Джени.
— Слушаюсь, мэм, — сказала Джени и пошла в дом.
Коктейль, наверное, был уже приготовлен и стоял в холодильнике — не прошло и двух минут, как Джени возвратилась на галерею с двумя стаканами. Напиток состоял из джина, розового лимонада, в нем плавали ломтик апельсина, вишня, кусочек плода лайма, и из каждого стакана торчала зеленая соломинка. Стакан, поданный мне, я поставила на перила, зато Беатриса с жадностью набросилась на свой. Это была ее первая порция спиртного за день, да к тому же с опозданием на полчаса. Мы с Джени стоя ожидали, когда она покончит с этой процедурой.
— Так что, ты говоришь, там натворила Кэнди? — спросила Беатриса. — Отчаянная девчонка. Вылитый дедушка Нат.
— Господи! — говорю я. — О господи, Беатриса! Кэнди только что мне сообщила, что убила человека. А ты, узнав об этом, не можешь ничего сказать, кроме того, что она похожа на своего дедушку!
— На моего дедушку, — отвечает она. — Ей он прапрадедушка. Дед ее деда. Что ж, давно пора, пожалуй, пристрелить хоть одного из этих кэдженов[1], перерывших тракторами нашу землю. Отчаянная девчонка, молодец!
Тут я отчетливо поняла, что разговоры с Беатрисой — пустая трата времени, и повернулась к Джени. Та стояла, глядя на хозяйку и кусая губы — вот-вот снова расплачется.
— Держись, Джени, — говорю. — Мне одной не справиться с такими делами. Так что, будь добра, пожалуйста, держись.
— Я не подведу вас, мисс, — отвечает.
— Не подведи, — говорю. — А теперь послушай. Мне нужны одни ответы. Одни ответы, больше ничего. Никаких вопросов. Только ответы. Знаешь ты кого-нибудь, кто не любит Фикса?
— Мэ-эм, — говорит она, и пятится, и глядит на меня как на сумасшедшую. Можно подумать, я спросила, кто из ее знакомых любит черта.
— Джени, я предупредила: никаких вопросов, только ответы, — говорю я. — Нам просто времени не хватит, если мы с тобой обе станем задавать вопросы. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Так вот: знаешь ли ты кого-нибудь, кто не любит Фикса?
— Я его не люблю, — говорит Би. — И никогда не любила. Чего ради мы пустили их на свою землю, ума не приложу. Приволокли свои мерзкие трактора и изуродовали нам всю землю.
— Беатриса, будь любезна, помолчи, — говорю я. — Сделай мне такое одолжение, Беатриса, очень прошу тебя. — Она поднесла ко рту стакан и опять присосалась к соломинке. — Джени, так кого ты знаешь, кто не любит Фикса?
— Я не знаю никого, кто его любит, — отвечает она.
— Думаешь, они его так ненавидят, что не побоятся Мейпса?
— То есть как это, мэм? — спрашивает она.
— Джени, я тебя предупредила, — говорю я. — Только "да" или "нет". Не струсят ли они перед Мейпсом со своими пустыми дробовиками?
— Я не понимаю, про чего вы говорите, мисс Мерль, — отвечает Джени, и чувствую, она вот-вот заплачет. — Не сердитесь, мэм, но я не пойму, про чего вы говорите.
— Сейчас я тебе объясню — про чего, — отвечаю я. — Один раз я тебе отвечу, ну а уж после этого отвечать будешь только ты. Белая девушка тридцати лет от роду, белая девушка, у которой мозги набекрень, явилась в деревню и утверждает, что она только что убила белого человека. Я прекрасно знаю, что убила его не она… убил Мату. Но ей хочется спасти Мату. Ей так этого хочется, что она готова для его спасения втянуть в эту заваруху всех чернокожих, что живут в нашем штате. Два старых дурака уже пришли, Руф и Джонни Пол, оба клянутся, что убили Бо Бутана. Но ей этого мало. Ей нужно еще. Еще десять человек, пятнадцать, двадцать… тысячу! Она хочет, чтобы все они притащили с собой дробовики двенадцатого калибра и гильзы из-под пятого номера, чтобы все они выстрелили из своих дробовиков и сохранили стреляные гильзы, так что, когда Мейпс укажет пальцем на Мату, каждый из них скажет… Так кого ты знаешь, кто не любит Фикса? Марш к телефону и звони им всем.
Тут она давай реветь… ну просто как корова.
— Господи, смилуйся надо мной, Иисусе! Ох, не надо меня ничего такого заставлять! Я вас так прошу, мисс Мерль. Мэм, мисс Мерль, пожалуйста, Христом богом вас заклинаю: не надо меня ничего такого заставлять!
Я сгребла ее за шкирку и влепила две-три затрещины.
— Чтоб я больше тут не слышала "не надо меня заставлять", — говорю. — Ты что, думаешь, я это делаю для собственного развлечения? Или сразу говори, кто тут не любит Фикса, или я тебе еще по роже надаю. Ну, так кто у вас не обожает Фикса?
Напугалась она, вижу — голову откинула назад, лицо, черное и круглое, словно желе, трясется, а слезы прямо градом по щекам. Я понимаю, я безжалостно себя веду — меня припекло, я свою боль на ней срываю, — но что поделаешь. Уж если я в это впуталась, пусть и они помогают. И если мне пришлось затрещину ей залепить, чтобы она освоилась с этой мыслью, — очень плачевно, но, увы, у меня нет другого выхода.
— Так кто не любит Фикса? — снова спрашиваю я.
— Клэту, уж это точно, — вдруг произносит Би. — Враждуют испокон веку.
Я поглядела на нее, но Беатриса уже снова присосалась к соломинке.
Стала я припоминать, что сделал Фикс Клэту. Я неплохо знаю историю этой реки и этого округа за последние полсотни лет. И вот я, значит, припоминаю: что же такое между ними было, между Фиксом и Клэту? Припомнила. Вовсе не Фикс, а псих этот, его братец, Лесной Бутан, чуть не изнасиловал одну из сестер Клэту. Он к ней полез, а она защищалась ножом, которым рубят тростник, и ударила его раз пять. Насмерть не убила, но изуродовала навсегда. А ее — опять же навсегда — упрятали в каталажку; она там просидела много лет — так много, что под конец сошла с ума, — и умерла там безумной. Случилось же это как раз перед второй мировой войной.
— Клэту на прежнем месте живет, в Гленне? — спрашиваю я.
Джени упорно старается высвободиться из моих рук, но руки у меня — это известно всем — самые сильные в округе святого Рафаила.
— Да, мэм, — говорит она, убедившись, что из ее попыток ничего не выходит. — Там же все, на прежнем месте, огородик у него.
— А телефон у него тоже есть?
— Я, я, я… — лепечет она.
Тут я как рвану ее за ворот:
— Отвечай, дуреха.
— Он у Эммы там живет, — всхлипывая, говорит она.
— А как фамилия этой Эммы?
— Хендерсон, — отвечает. — Так мне кажется… да, мэм. Хендерсон ее фамилия.
Тут я выпустила ее наконец из рук, и она сразу же стала растирать себе шею.
— Я сейчас пойду и разыщу ее номер в телефонной книге, — говорю я. — А ты и Беатриса пока что пошевелите мозгами и вспомните еще кого-нибудь. Ну, скажем, дюжину людей. То ли мы все в тюрьму угодим, то ли в сумасшедший дом. Где у вас телефонная книга?
— На столе возле камина, — Джени говорит.
— Когда я поговорю с Клэту, вы обе мне еще нескольких подберете, — говорю я. — Джени, слышишь ты меня?
— Да, мэм, — отвечает.
— Сначала приготовь мне коктейль, — говорит Би и протягивает Джени свой стакан.
— Боже милосердный, — говорит Джени. — Мало, по-вашему, у меня хлопот сегодня, мисс Би?
— Возьми стакан, пойди на кухню и приготовь коктейль, — говорит Беатриса. — А когда вернешься, я помогу тебе припомнить, кого нужно.
Джени взяла ее стакан, я сняла с перил свой, и мы вместе вошли в дом. Она отправилась на кухню готовить коктейль для Беатрисы, а я — к телефону, звонить Клэту.