Вы в Байонне бывали? Пили из фонтанчика в суде? Заходили там в уборную? Так вот, еще год назад для цветных — никакого фонтанчика. И никакой уборной. Только для белых, но не для цветных. А цветные должны были выходить во двор и в дождь и в зной, а там спускаться в подвал. А там почти всегда такая грязища, что не войти. Жижа на полу чуть не до щиколоток, а запах еще на лестнице чувствуешь. Женщины туда редко спускались из-за этой грязи. Шли в какое-нибудь кафе на окраине и там заходили в уборную. Либо шли к мадам Орсини. Мадам Орсини с мужем держали бакалейную лавку в Байонне. Очень были хорошие люди и, кажется, называли себя сицилийцами. Итальяшки как итальяшки, но говорили, что они сицилийцы, и всегда обходились с цветными очень вежливо. Мадам Орсини никогда не отказывала женщине — мужчин она не впускала — и позволяла ей привести с собой ребенка. А в центре города, кроме подвала в суде, другого места для цветных не было. Что бензоколонки, что магазины — в уборную вас нигде не пустят. Если уж в магазине вам не позволяют примерить покупку, так что про уборные говорить. Назовешь размер, бери платье. Хорошо сидит, ну, значит, повезло, плохо сидит — очень жаль, но все равно носишь. Господи боже, смилуйся над нами! Бедные негры столько натерпелись, слышишь ли ты меня?
Дядюшка Джилл попросил как-то Брэди купить ему в Байонне комбинезон. Брэди привез комбинезон, в который уместились бы два дядюшки Джилла. Дядюшка Джилл разозлился на Брэди и сказал: раз Брэди назад его не повезет, так пусть деньги отдаст, а комбинезон себе возьмет. Ну и смеялись тогда над дядюшкой Джиллом! Да и Роберт Семсон от цветных не отставал. Как увидит дядюшку Джилла в этом комбинезоне, так начинает хохотать. А когда дядюшка Джилл умер, Мэт Джефферсон вспомнил об этом комбинезоне на поминках. Представляете, дядюшка Джилл лежит в гробу, а люди глупости вспоминают. Наверно, после моей смерти про меня тоже много глупостей наговорят. Бог свидетель, я за свою жизнь немало всякого натворила.
Они собирались протестовать не только из-за уборных, но и из-за крана. Для белых был фонтанчик с питьевой водой, самый обычный — блестящая трубочка, из которой бьет вода, блестящая кнопка, на которую надо нажимать. А за углом — кран и кружка на гвозде для цветных. И все из одной кружки пьют, разве что свою принесешь. Многие так и носили с собой алюминиевые складные стаканчики. А если у тебя нет с собой такого стаканчика или чашки, пей из общей кружки на гвозде.
Под краном стояло ведро, потому что из него все время капала вода. И туда приставили полоумного сторожа следить, чтобы ведро не переполнялось. Он был нездешний, полоумный-то этот, Эдгар. Его назначили сторожем, когда в Вашингтоне приняли закон о десегрегации, чтоб он не пускал в суд черных — пусть не лезут туда со своими правами, не мешают занятым людям. И чуть он замечал цветного, как тут же его останавливал и спрашивал, чего ему нужно. Сразу не ответишь — тут же вытолкнет. Один раз он на меня набросился и давай на меня орать. А я говорю, пусть орет и слюни пускает, но, если он меня хоть пальцем тронет, я ему моей палкой голову разобью. Он поглядел на меня так, будто полоумная — это я, и давай орать на кого-то другого. Так вот, он должен был следить, чтоб ведро не переполнялось. Дважды в день он выводил из камеры негра-арестанта, чтобы он выливал воду. А выливать воду нужно было в уборной для белых, совсем в другой стороне. Потом он снова отводил арестанта в камеру. Обычно он стоял у входных дверей, чтоб отпугивать черных, которые приходили добиваться своих прав. А сам все резинку жует и слюни пускает. Одно слово — полоумный, и место ему было в сумасшедшем доме, это все знали, но его держали там сторожем отпугивать черных. Как-то раз туда с мисс Аммой Дин приехала Берта, так этот дурень гонялся за ней по всему суду — и через приемную, и по коридорам. Берта рассказывала, что она, как добралась до машины, сразу заперлась изнутри и легла на сиденье. Даже головы не поднимала, пока не пришла мисс Амма Дин и не постучала по стеклу.
А Джимми и остальные пятеро придумали вот что — подговорить одну девушку, чтобы она напилась из фонтанчика для белых. (Вот она-то и была их мисс Розой Паркс). Одна из дочек Герберта, католичка и жила в Байонне. Католики и мулаты обычно в такие дела не ввязываются, но она сама вызвалась. Родные ее ничего не знали, пока все не случилось. Джимми сказал, что назначено это у них как раз через неделю — на пятницу, когда все кончают работать. Пятницу он выбрал, чтобы за субботу и воскресенье успеть оповестить об этом как можно больше людей. В церквах рассказывать и в барах тоже. В суд придут две девушки. И как увидят людей, одна начнет пить из фонтанчика. Кто-нибудь наверняка накинется на нее с руганью и начнет отталкивать, а она будет отбиваться. Ее арестуют — ничего другого и ждать нельзя, — другая все увидит и расскажет. Парню они этого поручить не могли, потому что опасались, как бы полоумный Эдгар его просто не избил вместо того, чтобы арестовать. А они хотели, чтобы у них кто-нибудь сидел бы в тюрьме, потому что собирались прийти туда в понедельник протестовать. Пусть весь мир узнает, что на Юге сделали с черной девушкой — да и не такой уж и черной, только наполовину, — всего лишь за то, что она хотела напиться воды.
В тот день, когда это произошло, я сидела у себя на веранде. Со мной там были Этьен и Мэри. И еще Страт. А может, и еще кто-то. Только не Лина — она осталась дома. Кто же еще? Да-да, Фафа. Верно, еще Фафа. Она удила рыбу на реке и принесла мне окуней. Было уже поздновато, ей не хотелось возвращаться пешком в Чайни, и она послала мальчишку Страта спросить, когда вернется Брэди. Только он успел прибежать назад из поселка и сказать, что Джесси не знает, когда Брэди вернется, как кто-то взглянул на дорогу и увидел клубы пыли.
— А это он едет, — говорит Этьен.
Фафа послала мальчишку на дорогу остановить Брэди. Но машина остановилась у ворот, когда он еще не добежал туда. Во двор вошли Джимми и парень в комбинезоне. Было уже темно, и я узнала их, только когда они подошли к крыльцу. Джимми заговорил, и я узнала его по голосу. И сразу подумала, что с той девушкой что-то случилось.
Джимми поздоровался со всеми, поднялся на веранду и поцеловал меня.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Хорошо, — говорю. — Ну а ты?
— Я здоров, мисс Джейн, — говорит он.
Я всматривалась в него в темноте, а сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из груди.
Тут он сам и сказал:
— Сегодня посадили в тюрьму девушку за то, что она напилась воды из фонтанчика в суде. В понедельник в девять утра мы соберемся там. И мы хотим, чтобы все черные — мужчины, женщины, дети — были там.
— Ну, вы своего добились! — говорит Фафа. — Пойду-ка я к себе в Чайни.
— А ждать не будешь? — спрашивает Мэри.
— К тому времени, когда Брэди сюда заявится, кэджены успеют спалить весь поселок, — говорит Фафа. — Нет уж, я пойду.
Вот только что Фафа сидела в углу веранды, а две ее удочки прислонены рядом, и ведерко с рыбой стоит. И вот она уже за калиткой — торопится в Чайни.
— Я заехал, только чтоб рассказать вам обо всем, мисс Джейн, — сказал Джимми. — А потом поеду дальше. До утра понедельника нам еще много надо сделать. — И он поглядел на меня в темноте. У нас была своя тайна, но теперь она стала известна всем. — Вы приедете? — спросил он.
— С божьего соизволения.
— Никуда она не поедет, — говорит Мэри.
— Поеду, Мэри, — говорю я.
— Мое дело приглядывать за вами, — говорит Мэри. — Так я и буду стоять в сторонке, пока вы себя губите.
— Я поеду, Мэри, — говорю.
— А кто вас поднимет, когда вас собьют с ног и растопчут?
— Господь меня поднимет, — говорю.
— Видишь, до чего ты ее довел? — говорит Мэри и смотрит на Джимми.
— Не я, — говорит Джимми.
— Когда нас поведет она, за нами пойдут массы!
Это сказал длинноголовый парень в комбинезоне.
Я не взглянула в его сторону, я смотрела на Джимми. "Джимми, Джимми, Джимми, — думала я. — Люди, Джимми? Слушаешь ты этого парня — красноречие, видите ли, так он это называет, — и рассчитываешь на людей?"
— Хочешь есть, Джимми? — спросила я.
— Я пойду домой, — говорит он. — Надо рассказать тетушке Лине.
— Будь поосторожней с Линой, Джимми, — говорю. — Она ведь нездорова, сам знаешь.
— Я буду осторожен. Увидимся в понедельник, мисс Джейн. В понедельник в девять утра. Как вы туда доберетесь?
— Как-нибудь доберусь с божьего соизволения.
— А мисс Дет все еще устраивает по субботам благотворительные вечера? — спрашивает Джимми.
— Да, каждую субботу с божьего соизволения.
— Завтра вечером я приеду, — говорит он. — А в воскресенье приду в церковь.
Я поглядела на него в темноте. "Джимми, Джимми, Джимми! — думала я. — Не слушай ты этого красноречия, того, что длинноголовый говорит тебе о людях. Где тут люди, Джимми?"
Он поцеловал меня на прощанье и уехал. За машиной через поселок протянулась полоса пыли. Она долетала до веранды, и кожа на лице становилась шершавой от нее.
— Вот и Лине придется уехать, — сказал Страт. — И вам, мисс Джейн. Вы же поедете в Байонну в понедельник?
— Поеду, если господь позволит.
— Зачем? — говорит Мэри. — Чтобы умереть в Байонне?
— Я умру в Байонне, только если на то будет господня воля, — говорю. — А не будет, так я умру у себя в постели. Если бог пошлет.
— Ведь ей же больше ста восьми лет! — говорит Мэри. — Почему они восемнадцатилетнюю не выбрали?
— Той девушке всего пятнадцать лет.
— Вот значит что! — говорит Мэри. — Вы все, выходит, знали. Вместе и готовили это дело. А где же была я-то?
— В поселке, — говорю.
— А вот мне утром в понедельник надо докопать канаву, — говорит Страт. — До вечера не управлюсь.
— И сколько же это канав будут копать в понедельник утром! — говорит Этьен.
— А тебе канаву копать не надо? — спрашивает Страт.
— Вроде бы нет, — говорит Этьен.