– И потом вдруг вспоминаешь, что ты голая перед группой незнакомцев?
Эс-Джей непонимающе смотрит на Лорел, открывает рот, чтобы ответить, и закрывает его. Лорел вспоминает, как Поппи сказала, что у Эс-Джей нет чувства юмора.
– Так ты видела его сегодня? Ну, Саймона.
Эс-Джей испуганно смотрит налево, потом направо и предостерегающе поднимает руку.
– Извини, – спохватывается Лорел, – получилось бестактно. И, честно говоря, я приехала сюда не из-за этого. И не только чтобы увидеть тебя. А из-за того, о чем мы с тобой говорили тем вечером. Об Элли…
– Да. Я очень сожалею об этом. Повела себя немного бездушно. Иногда я бываю такой.
– Нет-нет. Я не против. Я и сама раньше часто думала обо всем том. Нет ничего такого, о чем бы я не думала миллионы раз, уверяю тебя. В том числе и о рюкзаке. Но ты начала что-то говорить о маме Поппи. О Ноэль.
Эс-Джей смотрит на Лорел сквозь густые ресницы и опускает глаза.
– О, да, – произносит она.
– Ну и? – Лорел подбадривает ее. – Что это было? Что ты собиралась сказать?
– Да ничего такого. Просто то, что Ноэль была немного странной. Немного сумасбродной.
– Знаешь, Эс-Джей, вчера вечером я прочитала старые дневники Элли. И она писала о маме Поппи. Она назвала ее той, которая сварила кролика. И еще Элли написала, что Ноэль приносила ей подарки и называла своей лучшей ученицей. И все это показалось мне немного… – Лорел изо всех сил пытается подобрать слова. – У тебя с ней были какие-нибудь дела?
– Ну, в общем-то нет. Давно, когда была маленькой, я часто приезжала к папе и подолгу оставалась с ним. Иногда она была там, но не всегда. Она вела себя так, будто ненавидела меня.
– В каком смысле?
– О, вы знаете… Ну, едкие замечания о моем поведении. Что я вышла из-под контроля. Что в ее семье за такую, как у меня, дерзость давно бы выпороли ремнем до синяков. А как только папа выходил из комнаты, она начинала игнорировать меня, будто меня там вообще не было… Она называла меня этой девчонкой. Эта девчонка будет там? Когда эта девчонка уйдет домой? И все в таком духе. Она была подлой гадиной по отношению ко мне.
– О, боже, какой кошмар. Ты, должно быть, была в ужасе, когда она забеременела.
– Да, я ревела.
– Я не удивлена.
Они подвинулись на мгновение, чтобы дать официанту поставить на стол тарелки с едой. Поблагодарив, многозначительно посмотрели друг на друга.
– Как ты относилась к Поппи, когда она родилась?
Сара-Джейд берет вилку и нож и делит на две части свою рыбную котлету. Секунду или две из котлеты поднимаются клубы пара. Эс-Джей кладет приборы и пожимает плечами.
– Это было… Не знаю… Да теперь уже неважно. Мне было двенадцать. Она была младенцем.
– Но Поппи росла, становилась маленьким человеком. Ты чувствовала близость к ней? Как к родной?
– Наверное. Сначала мы не часто виделись, потому что… ну, в основном, потому что я не хотела.
– О, – протягивает Лорел. – Это потому, что ты ревновала?
– Ни в коем случае, – твердо отвечает Эс-Джей. – Нет, я была слишком взрослой, чтобы ревновать. Я не хотела видеть ее, потому что не верила… Я не верила, что она настоящая.
Лорел в недоумении смотрит на Эс-Джей.
– Трудно объяснить. Я думала, что она похожа на робота-младенца. Или на ребенка пришельцев. Я не верила, что Ноэль на самом деле родила ее. Поппи вселяла в меня ужас.
– Ничего себе, – изумляется Лорел, – действительно странная реакция.
– Да. Довольно нелепая.
– А как ты думаешь, почему ты чувствовала это?
Сара-Джейд берет нож и крутит его кончиками пальцев.
– Однажды кое-что случилось, – начинает она, но резко умолкает.
– Кое-что?
– Да. Одно событие. Я и по сей день не знаю, придумала я его или нет. Я была своеобразным ребенком. – Она иронично смеется. – Да я до сих пор такая. Точно. Одно время из-за моих эмоциональных проблем у меня даже был специальный помощник в школе. Я была подвержена безумным вспышкам гнева. Иногда слезам. И то самое кое-что произошло прямо на пике моего обострения. Потом еще и половое созревание, гормоны, переживания в школе, к тому же я совсем запуталась в сложной ситуации моих разводящихся родителей. В общем, дерьма хватало. А я не была этакой няшкой-симпатяшкой. Не была покладистым ребенком. Честно говоря, я была, напротив, полным кошмаром. И прямо в середине всей этой белиберды мне показалось, что я кое-что увидела. – Эс-Джей осторожно кладет нож на стол и смотрит прямо в глаза Лорел. – Я заглянула в дверь папиной спальни, когда Ноэль была приблизительно в начале девятого месяца беременности. Я заглянула, и… – Эс-Джей опять умолкает и упирается взглядом в стол. – Ноэль была голой. И не было никакого живота. Она была голой, – повторяет Эс-Джей. – И не было никакого живота. – Немного помолчав, Эс-Джей продолжает. – И я до сих пор не знаю, что же я видела на самом деле. Я так и не смогла осознать это. Так и не поняла, было ли это из-за того, что я была маленьким психованным ребенком, у которого снесло крышу из-за будущего младенца, или же то, что я видела, было на самом деле. Но когда через три недели ребенок родился, я пришла в ужас. Я не видела Поппи, пока ей не исполнился год.
Лорел ни разу не шелохнулась, пока слушала рассказ Эс-Джей.
– Ты сказала папе?
Сара-Джейд отрицательно качает головой.
– Ну хоть кому-нибудь?
– Моей маме.
– Что она ответила?
– Велела мне прекратить безумства.
– А где родился ребенок?
– Не знаю. Никогда не думала об этом.
Лорел закрывает глаза, и лицо Ноэль Доннелли внезапно вспыхивает в самом центре ее сознания, ясно и четко, будто Лорел видела ее только вчера.
Часть третья
27
Ну что, теперь моя очередь, да?
Вот и ладно. Хорошо.
Будем делать это, как на встрече Анонимных Алкоголиков, ты ведь не против?
Меня зовут Ноэль Доннелли, и я сделала что-то плохое.
Я не собираюсь искать оправдания, но мне на самом деле было нелегко расти. Два моих ужасных брата были старше меня. Два – младше. Сестра умерла, когда ей было всего восемь. Мои мать и отец были неумолимы по отношению к детям. Полагали, что ребенок должен быть взрослым во всех отношениях, за исключением того, чтобы иметь мнение, которое можно было бы назвать его собственным. И были не такими уж и религиозными, что было необычным в те времена и в тех местах. Посещение церкви по воскресеньям было отличной возможностью узнать, что дети всех остальных родителей добивались гораздо больших успехов, чем их собственные. В Библии есть хорошие цитаты, которые могли быть использованы, чтобы тут и там сеять семя ужаса. Все мы верили в ад и в небеса, даже если не верили ни во что другое иное. И знали, что сексом могут заниматься только отвратительные люди, состоят они в браке или нет. Мы никогда не спрашивали о нашем происхождении, представляя себя своего рода целомудренной общиной за кирпичной стеной. Ведь у моих отца и матери были отдельные спальни.
Наша семья жила в стоявшем на холме коттедже с десятью спальнями. Вокруг паслись овцы. До школы было полторы мили. Под гору туда, в гору обратно. Мои родители иногда брали в дом сирот, оказавшихся в бедственном положении. Они – целые оравы родных братьев и сестер – прибывали к нам сонные, в первые часы после полуночи или ранним утром. Размещали приехавших в общей спальне на чердаке. Мы называли ее сиротской комнатой еще долго после того, как сирот в ней не осталось. Что ж, не могли ведь все они быть плохими. Но в целом, да, именно такими они и были.
Мы были известны как высокоинтеллектуальная семья. Ты видел такие семьи? Наверное, да. Повсюду фортепьяно. Книг немыслимо много. Признавалась только отметка A. Если получал любую другую, значит, провалил экзамен или тест. Мы только об этом и говорили – об успеваемости. Отец был учителем математики. Мать – автором книг об историях болезней. Мы, их дети, ходили в лучшие школы и работали тяжелее остальных учеников. Получали все награды и все медали, все стипендии и все призы, даже памятные подарки. Я клянусь, что ни для кого другого не оставалось ни крошки.
Ну, я была достаточно умна, чтобы не отставать от других. В этом не было никаких сомнений. Но я находилась в невыгодном положении из-за того, что была (a) средним ребенком, (b) девочкой, и (c) не умершей девочкой.
Микаэлой.
Это та, кем я не была.
Микаэла была более красивой и более цветущей, чем я. Более элегантной и более покладистой, чем я. И, естественно, более умной и более талантливой. Но и намного менее живой, чем я. Возможно, ты думаешь, что это должно было сделать меня еще более драгоценной для моих матери и отца. Ну, по крайней мере у нас еще есть наша очаровательная, славная Ноэль.
Но нет.
Микаэла умерла от рака. Все мы думали, что у нее простуда. Мы ошибались.
Так или иначе, в живых осталась я. Менее красивая, менее умная, гораздо менее мертвая – и с четырьмя кошмарными братьями, а также с мамой и папой, которые детей осуждали больше, чем любили.
У меня все получилось хорошо. Я поступила в Тринити-колледж. Получила докторскую степень по математике. Вскоре после этого переехала в Лондон, и было приятно некоторое время просто побыть умной Ноэль, а не только одной из Доннелли. Я попробовала себя в финансовом секторе, думая, что хочу быть очень богатой, обладать спортивным автомобилем и купить квартиру с балконом. Но на самом деле все такое было мне несвойственно, и все это знали, поэтому я уехала прежде, чем заработала кое-какие деньги. Хватило на мотороллер. Что уж говорить об автомобиле!
Знаешь, теперь, когда я оглядываюсь назад, то удивляюсь себе, и это на самом деле так. Я была молода и простодушна, никого не знала – и вот оказалась в столице, кипящей радостями жизни. У меня была комната в квартире в Холанд Парке. Кто бы мог подумать, что из всех возможных мест я выберу для жилья именно это! Тогда я и понятия не имела, как высоко взлетела, – ведь поселилась в таком шикарном районе. Я думала, что все, кто приезжает в Лондон из Ирландии, живут в подобных местах. Я не ведала, что существуют такие районы, как Уолтемстоу