Вскоре после того выпуска Crimewatch я прочитал твое интервью в Гардиан. Это была реальная, интригующая история, интересная для широкой публики. Ты сказала, я цитирую: Жуткий кошмар – не знать. Дело все еще не закрыто. Я не могу двигаться по жизни вперед, не зная, где моя дочь. Все равно что идти по трясине, перемежающейся с зыбучими песками. Я вижу что-то на горизонте, но никогда не смогу добраться до него. Это не жизнь, а жалкое существование, сплошная мука.
И вдруг месяц спустя в газетах появились заголовки ОСТАНКИ ЭЛЛИ НАЙДЕНЫ. Значит, ты должна была понять, что дело закрыто. Я приехал на похороны и держался на почтительном расстоянии. Видел, как у тебя подгибались колени, как твой муж поддерживал тебя. И понял, что закрытие дела не принесло тебе ничего, кроме коробки костей. Но я-то мог дать тебе то, что вытащило бы тебя из твоей жуткой трясины, из твоих зыбучих песков и дало бы тебе возможность идти к горизонту.
Я мог дать тебе Поппи.
62
Поэтому я сосредоточился на тебе, Лорел. Перерыл весь Интернет в поисках статей о тебе, фотографий и клипов пресс-конференции, которую ты дала на следующий день после того, как Элли исчезла. Ты была искусной женщиной. Лаконично, четко выражала свои мысли. Ни одного слова не пропало впустую. Ты была эмоционально сдержанна. Все в тебе было идеально: красивые, изящно переплетенные руки; ровно подстриженные волосы; сшитая на заказ одежда. Ни кружев, ни пуговиц, ни какой-либо другой отделки, в общем, ничего лишнего.
Наблюдая за тобой, я также все больше и больше знакомился с Полом. На первый взгляд его рубашки выглядели обычными, пока я не разобрался, что контрастная отделка на воротнике выполнена набивным узором Либерти[67]. Запонки оказались крошечными собачьими головками. Немного необычные очки в роговой оправе. Когда я взглянул на его ботинки ручной работы, то увидел, как мелькнули носки с геометрическим узором. Еще я обратил внимание на его шелковый носовой платок. Дальнейшее исследование его одежды показало, что он покупал либо дизайнерские вещи от Пола Смита, либо стильные вещи Ted Baker.
Я начал экспериментировать на себе, покупая то носки, то шелковые носовые платки. Затем взял себе за правило бриться по высшему разряду в парикмахерской. Никогда прежде у меня не было такого первоклассного бритья. На самом деле я редко брился. Давал щетине отрасти, пока мое лицо не начинало зудеть, после чего соскабливал все напрочь. Обычно бритва была тупой, и мое лицо становилось пятнистым от кровоподтеков. И потом все сначала.
Покупка одежды всегда была для меня безрадостной: два раза в год я сначала мчался в автомобиле, потом носился с тележкой по M&S, обегая все прилавки. Теперь же я начал наслаждаться просмотром бутиков для джентльменов. Мне нравились любезные, изящно изгибающиеся, длинноногие консультанты, так стремящиеся помочь и указать нужное направление. Отыскал косметические средства, придававшие объем и воздушность моим поредевшим и тяжелым волосам, которые никак не хотели ложиться как надо. Я купил очки в роговой оправе с бесцветными стеклами, и на этом мое преображение завершилось.
Оно происходило постепенно. На все про все понадобилась пара месяцев. Не так, будто я внезапно выскочил как черт из табакерки в совершенно новом образе, будто в одном из тех ужасных телевизионных шоу о созданиях нового облика. Я не уверен, что кто-то из тех, кого я регулярно встречал, вообще хоть что-нибудь заметил.
Единственное, чего я добивался, это понравиться тебе. Вот и все. Я хотел, чтобы ты сочла меня человеком своего круга, согласилась разделить со мной кусок торта. Хотел, чтобы мы с тобой стали друзьями, а потом ты подружилась бы с Поппи. К тому времени я сделал тест ДНК и знал – шансы, что Поппи мой ребенок, практически равны нулю, ведь совпадение наших с ней генов оказалось всего лишь 0,02 процента. Значит, ты единственный в мире человек, кому она по-настоящему родная.
Но я никак не ожидал, что между тобой и мной возникнет взаимное притяжение. Не ожидал, что в ресторане твои руки скользнут в рукава моего джемпера, и в тот же вечер мы будем безрассудно подниматься по лестнице моего дома, а следующим утром твоя голова будет покоиться на моей руке. Таким женщинам, как ты, не нравятся такие мужчины, как я. И я…
Нет. От этого не бывает защиты. Никакой. Я воспользовался случаем. Легко и просто. И точка.
Но я, по крайней мере, рад, что у тебя и Поппи появился шанс узнать друг друга в относительно нормальных условиях. Не под слепящей лампой в полицейском участке, не под лампами дневного света в офисе социальной службы. Просто маленькая девочка и ее бабушка вместе завтракали, ходили по магазинам, ужинали с твоей семьей. Я надеюсь, даже уверен, что Поппи без проблем станет членом семьи Мэк. Я рассказал ей лишь самую малую толику правды и предоставляю тебе право самой решать, как много малышка должна узнать. И помни, этот дом и все, что в нем есть, принадлежит Поппи. Но это пустяк, ведь ей гораздо больше придется заплатить за свой собственный путь в жизни.
И это подводит меня к финалу, где я должен привести наиболее вескую причину, по которой я в мае этого года не пошел прямо в полицию. Если ты посмотришь в окно, то заметишь в саду справа клумбу, новее и выше остальных. Видишь? В самой глубине сада. Так вот, там, где сейчас эта клумба, в самом начале ноября я выкопал яму. Это было незадолго до встречи с тобой.
В той яме под клумбой покоится Ноэль Доннелли.
А до того она лежала в морозильном ларе у меня в подвале – с того самого вечера, когда рассказала мне об Элли и о том, что Поппи не моя дочь.
Уверяю тебя, Лорел, я вовсе не намеревался убивать Ноэль. Это был несчастный случай. Я кинулся на нее, желая напугать. Мне тоже хотелось причинить ей боль. Ты даже не можешь вообразить, какие у меня были чувства к той женщине, к той порочной, не имеющий ни совести, ни морали дьяволице, когда за одну лишь секунду она вырвала сердце из моей груди. Если бы ты была там, ты бы тоже захотела причинить ей боль. Я уверен, что захотела бы. Но убивать Ноэль я не собирался. Просто стул, на котором она сидела, упал назад, и она ударилась головой.
Как бы то ни было, тебе решать, обратиться ли в полицию, сказать ли Поппи. Но я не мог не рассказать тебе обо всем этом, и я уверен – что бы ты ни решила, это будет правильно.
Пожалуйста, Лорел, прости меня. Прости меня за все.
За то, что встретил Ноэль и разрешил ей войти в мою жизнь. За то, что не расспрашивал ее, когда она была беременна. За то, что не задавал вопросов о подвале в ее доме. За то, что не пошел в полицию, когда заподозрил, кто настоящая мать Поппи. За то, что ты разрешила мне влюбиться в тебя, и за последние несколько недель, проведенных со мной. Мне не следовало так поступать с тобой. Пожалуйста, прости меня.
Лорел, перед тобой открылся новый горизонт. Иди к нему прямо сейчас. Иди к нему вместе с Поппи.
63
Воспроизведение останавливается. В доме снова тишина. Быстро взглянув в окно, Лорел видит, что автомобиль Флойда исчез. Следовательно, исчез и сам Флойд. Она возвращается в кабинет и смотрит в потолок. Удушье поднимается откуда-то из глубины души. Ее ребенок. Ее девочка. Она не топтала проселочных дорог Англии с рюкзаком за спиной, а была заперта в подвале Ноэль Доннелли и вынашивала для нее ребенка. Сколько времени Элли пробыла там? Как с ней обращалась Ноэль? Как Элли умерла? И как могла Лорел не знать этого? Сколько раз она шагала по тем улицам после исчезновения Элли? Сколько раз проходила мимо того дома, задерживая взгляд на розовой цветущей вишне возле подвального окна? Сколько раз была всего лишь в нескольких метрах от собственной дочери, ни разу не почувствовав через какую-то мощную пуповину, что Элли там?
Слезы ярости извергаются из глаз. Лорел начинает из всех сил стучать по столу Флойда, пока не чувствует, что кулаки разбиты. Она близка к тому, чтобы закричать, завопить, начать изрыгать проклятия, – и слышит сзади себя тихий скрип. Скрип двери. Дверь приотворяется. В щелочку заглядывает Поппи. На ней маленькое платье из джерси и шифона, которое Лорел купила ей в H&M во время их похода по магазинам. Одной рукой Поппи держит волосы, в другой лента и расческа.
– Я пыталась сделать конский хвостик, – говорит Поппи, направляясь прямо к Лорел, – высокий хвостик, чтобы он мог развеваться. Но я не могу поднять его достаточно высоко. К тому же он все время получается лохматым на макушке.
Лорел улыбается сквозь слезы, встает со стула и разворачивает его к Поппи.
– Давай помогу. Садись. Поглядим, что можно сделать. Хотя я очень давно не делала высоких конских хвостиков.
Поппи послушно садится и протягивает Лорел ленту и расческу. Лорел берет волосы из другой руки Поппи и начинает их расчесывать. Руки помнят, как это делается. Сколько высоких, развевающихся конских хвостов сделала Лорел? И теперь ей кажется, что вернулись те дни, когда она расчесывала девочке волосы. Ей кажется, что она снова мама. Что-то теплое и нежное открывается у Лорел в груди, словно распускается удивительный, волшебный цветок.
– А где папа?
– Папы здесь нет, – ласково отвечает Лорел. – Ему пришлось куда-то уехать.
Поппи кивает.
– Это как-то связано с тем, что он сказал мне вчера вечером?
– А что именно он сказал тебе?
– Что моей мамой была твоя дочь, а вовсе не Ноэль. – Поппи внезапно поворачивается. Лорел только сейчас замечает красные, опухшие глаза. Значит, девочка беззвучно плакала у себя в спальне. – Это правда? Правда, что ты… ты моя бабушка?
Лорел молча пытается проглотить комок, застрявший в горле.
– А ты хотела бы, чтоб это было правдой?
Поппи опять кивает.
– Ну что ж. Да, это правда. Твою маму звали Элли, и она была моей дочерью. Самой замечательной, самой прекрасной девочкой в мире. И ты, Поппи, очень похожа на нее. Просто вылитая Элли.