Поппи ничего не отвечает, молча что-то обдумывая. Затем опять поворачивается к Лорел, и та видит страх в расширенных глазах девочки.
– Она на самом деле умерла?
Теперь кивает Лорел.
– А мой папа тоже умер?
– Твой папа?
– Мой настоящий папа.
– Ты говоришь о… Ты имеешь в виду…
– Мужчину, который сделал ребенка с Элли. Не того папу, который воспитал меня.
– Так сказал тебе твой папа?
– Да. Он сказал, что не знает, кто мой настоящий отец. И что никто этого не знает. Даже ты.
Лорел переключает внимание на волосы Поппи. Она подтягивает их так высоко, как только может, и три раза оборачивает резинку вокруг них.
– Поппи, я понятия не имею, умер твой настоящий папа или нет. Возможно, мы никогда этого не узнаем.
Немного помолчав, Поппи спрашивает:
– Ты уже закончила?
– Да. Все сделано.
Поппи соскальзывает со стула, выходит из кабинета Флойда и направляется к зеркалу, висящему на стене.
Коснувшись кончиками пальцев волос на своем отражении, она задает следующий вопрос:
– Я и в самом деле похожа на нее?
– Ты выглядишь точно так, как она.
Поппи еще раз смотрит на свое отражение и снова оценивает его, слегка приподняв подбородок.
– Она была красивой?
– Необычайно красивой.
– Такой же красивой, как Ханна?
Лорел уже собирается сказать «О, гораздо красивее», но в последний момент удерживается.
– Да. Такой же красивой, как Ханна.
Кажется, Поппи удовлетворена.
– Так мы поедем на вечеринку?
– А ты хочешь?
– Да. Я хочу увидеть свою настоящую семью.
– В таком случае обязательно поедем.
– Лорел?
– Да, милая.
– Папа вернется?
– Не знаю, дорогая. Взаправду не знаю.
Поппи мельком смотрит на свои туфли и затем опять на Лорел. Глаза Поппи наполняются слезами. Внезапно выдержка изменяет ей, и девочка начинает рыдать. Ее плечи поднимаются и опускаются, а руки прижимаются к лицу, к глазам.
Лорел крепко обнимает внучку, целует в макушку и чувствует, что любовь к этому ребенку несется бурным потоком через все тело, как внезапная, восхитительная летняя гроза.
64
У меня есть и паспорт, и пистолет. В маленькой сумке смена белья и полностью заряженный телефон. Мой план – отъехать как можно дальше от лондонского района N4[68], а там либо вышибить себе мозги, либо покинуть страну. Решать буду в самый последний момент. Сейчас же я понятия не имею, что хуже: 1) разбить сердце моей дочери или 2) разбить сердце моей дочери и затем провести остаток жизни в бегах или в тюрьме. Планом 2) хотя бы не предусмотрены похороны.
Итак, Ноэль, я наконец-то прибрал за тобой твое омерзительное безобразие. Как я говорю (или думаю, или пишу тебе, или какого еще черта делаю с мертвецом), Лорел наново представится своей внучке, и затем они вместе отправятся в уютное местечко Белсайз Парка, полное мигающих новогодних огоньков, и окажутся будто в фильме сценариста Ричарда Кертиса. И теперь, Ноэль, представь себе лица всех собравшихся, когда Лорел и Поппи войдут вместе. Эти две прекрасные леди с решительными и ясными лицами, очень умные, во всем своем ослепляющем великолепии, обязательно вызовут у всех сильное изумление. А у некоторых даже трепет. Ты только вообрази такое.
Мне бы хотелось оказаться там, чтобы все увидеть самому.
Но я отказал себе в такой привилегии, когда чувствам Лорел предпочел собственное счастье и собственные устремления.
Сейчас, Ноэль, я уже выехал из Лондона и, кажется, направляюсь на запад. И я чувствую себя хорошо. Даже великолепно. Наконец-то я избавился от тебя, как змея от омертвевшей кожи.
Я трогаю пистолет, лежащий на пассажирском сиденье в пакете из безобидного супермаркета Sainsbury’s. Я ласкаю твердые контуры, чувствую холодок стали через пластик пакета. Представляю, как ствол пистолета сильно прижат к моему небу, а палец нажимает на курок. За окном автомобиля еще светло и ясно. Светит солнце. Через несколько часов я сверну с дороги и в темноте въеду в сонную деревню графства Корнуолл, найду ночлег или посплю в машине. Завтра проснусь, и настанет Рождество. Мир затихнет, как всегда бывает на Рождество, все люди с их разными жизнями будут находиться за миллионами закрытых дверей. А куда идти мне? Где я окажусь? А на следующий день? И через день?
Сейчас же я чувствую себя свободным от долгов, от пороков. Моя совесть чиста. Я ощущаю себя обновленным, даже невинным. Я только что сделал лучшую и наиболее выдающуюся вещь за всю свою жизнь. Хочу ли я быть здесь, когда это попадет в газеты? В самом деле? Боже, разве можно представить, какие ужасающие фотографии нас двоих раскопают журналисты? В сравнении с нами Фредерик и Розмари Уэст[69] покажутся Брэдом Питтом и Анджелиной Джоли.
Я только что миновал холм святого Михаила. Солнце начинает садиться, и небо становится жемчужно-серым. Бледный золотой свет отражается от камней, и тени, отбрасываемые несколькими любителями древностей, вытягиваются узкими длинными силуэтами. Я съезжаю с дороги M5 на следующей развязке и еду назад к холму. Въезжаю на край поля. Отсюда я могу смотреть на закат, могу видеть, как тени камней Гластонбери то исчезают, то опять появляются в меняющемся свете. В своем воображении я вижу, как в свете мерцающих свечей Лорел и Поппи сидят за обеденным столом Бонни. Лица у всех открытые и веселые. И я опять начинаю думать о тебе, Ноэль, и обо мне. О том, что мы связаны неразрывно. Представляю, как наши лица будут много лет мелькать на первых полосах газет, и знаю, что не хочу оставаться в этом мире и видеть это.
Я думаю о Поппи. Она была такой храброй, когда у нее в спальне я держал ее за руки и рассказывал ей всю правду. Вижу ее выдвинутый вперед подбородок, когда она глотала эмоции. Крошечный наклон головы, когда она молча поглощала мои слова, – такие слова ни одна девятилетняя девочка никогда не захотела бы слышать. Я думаю, как она будет учиться жить без меня. Уверен, она научится. Я знаю, что она расцветет и преуспеет в жизни.
Теперь у меня в мыслях мои родители, оставшиеся в Вашингтоне. Я помню, как они поджимают губы, и чувствую, как невысказанные слова проносятся у них в головах: Надо было оставить его в роддоме.
Я знаю, что этот закат будет для меня последним. Вот этот самый. Здесь, на этом поле. Прямо сейчас. Накануне Рождества. Самый пламенный, красно-золотой закат, охвативший весь горизонт. Яростный закат, исполненный кровопролития.
Я осознаю, что идут мои последние секунды.
И что все складывается как нельзя лучше.
Я сую руку в полиэтиленовый пакет и вынимаю пистолет.
65
Восемь месяцев спустя
Держась за руки, Тео и Ханна проходят под аркой, украшенной белыми розами и гипсофилами. Конфетти кружатся над их головами, как лепестки пастельных тонов. Звон церковных колоколов разносится по городским улицам Финсбери Парк. На краткий миг солнечные лучи прорываются сквозь гряду облаков, с утра угрюмо нависающих над головами.
Лорел держит руку Поппи в своих руках и смотрит, как только что вышедшая замуж дочь приветствует друзей и всех, кто захотел поздравить новобрачных на улице возле церкви. На Ханне белоснежное платье, в волосах вспыхивают жемчужины. Она вся сияет от счастья. Ее муж стоит рядом с ней. Красивый, статный и уверенный в себе. Его рука мягко лежит на ее талии. Видно, что Тео буквально распирает от гордости.
Сейчас Лорел даже не верится, что когда-то она могла считать Ханну утешительным призом для Тео. Как такое вообще могло прийти в голову?
Через некоторое время молодожены и их свита – всего тридцать человек – забираются в старый красный двухэтажный автобус. Поппи сидит на коленях у Лорел. В руках она все еще сжимает букет, который внесла в церковь в роли девочки-цветочницы – держала букет во время венчания и разбрасывала цветы перед влюбленной парой. Лорел обнимает Поппи за талию и держится за нее, когда автобус внезапно накреняется. Поппи зовет Лорел мамой. Не бабулей. Не мамулей. Не Лорел. Мамой. Сама так решила. Поппи – самый храбрый и самый замечательный ребенок на свете. Плачет, когда надо плакать, и сердится, когда надо сердиться. Она скучает по Флойду каждую минуту каждого дня. Но главное, она стала светом, радостью и солнцем, вокруг которого вращается жизнь и Лорел, и семьи. Поппи – самое настоящее чудо для всех.
Атмосфера в автобусе веселая и шумная. Бонни и Пол сидят впереди. Необычная шляпа Бонни почти полностью закрывает вид через переднее окно. Позади – Джейк и Блю. У нее на коленях сумка с крошечным щенком. Его зовут Мистер, и когда он вырастет, то, скорее всего, останется чуть больше маленького кролика. Блю и Джейк суетятся над ним, как над новорожденным ребенком, со вчерашнего вечера, когда приехали из Девона.
Рядом с Лорел сидит Сара-Джейд. Поппи спросила, можно ли ей пригласить Эс-Джей – ведь та совсем не знает ни Ханну, ни Тео. И хотя Поппи теперь известно, что Сара-Джейд не ее биологическая сестра, Поппи все равно хочет, чтобы Эс-Джей была частью семьи. Сара-Джейд, как обычно, выглядит тонкой, и вид у нее немного не от мира сего. Она в модной серебристой куртке и бесформенном розовом платье. Ее сопровождает бородатый парень по имени Том, который может быть, а может и не быть ее партнером – она представила его просто как друга. Джеки и Бель сидят напротив Лорел. По бокам обеих подруг Лорел сидят близнецы. Мальчики лишь на несколько лет старше Поппи.
К великому удовольствию Лорел оказалось, что она опять, как говорится, живет на одной волне со своими близкими друзьями.
На сиденьях справа устроились родители Тео. Мистер Гудмен выглядит уже старым, но Бекки Гудмен невероятно молода для своего возраста. Заметив, что кожа Бекки неестественно оттянута от подбородка к ушам, Лорел успокаивается.
То там, то сям Лорел видит школьных друзей Ханны. Видит незнакомых людей лет двадцати с чем-то в неудобной обуви. У некоторых девушек слишком много косметики. Это, наверное, друзья Тео, полагает Лорел, и коллеги Ханны.