Через несколько секунд выдаю единственное решение:
– Есть. Заглянуть в будущее хоть одним глазом.
– Вы же знаете, что это невозможно.
– Почему? Достаточно найти «ДеЛориан»[26].
Она смотрит молча, ее лицо непроницаемо, и я хихикаю: это была шутка. Нет ничего глупее, чем смеяться над собственными юмористическими экзерсисами. Она пожимает плечами.
– Придется попросить Дока установить там молокоотсос.
На этот раз я смеюсь без всякой натуги. Она продолжает допрос.
– Скажите, что может произойти в худшем случае? Чего вы так боитесь?
Мысленно я спросила, сколько лет ей потребовалось учиться, чтобы задавать такие идиотские вопросы, а вслух призналась, что «в худшем случае» ты умрешь.
– И что тогда будет?
– Я тоже умру.
– Конечно нет.
– Конечно да.
Она помолчала и провернула нож в ране:
– Вы ведь уже проходили через этот кошмар?
– Повторяю – я-не-хо-чу-об-этом-го-во-рить!
– Попробуйте представить вашу реакцию в случае потери дочери.
Я мечтала представить одно – как мой кулак по недосмотру крушит ее нос. Я гнала прочь картины жизни без тебя. Это было невыносимо. Я прожила без тебя, нет – до тебя! – двадцать семь лет, а самым важным для меня существом ты стала за десять дней. Сердце бьется сильнее, легкие развернулись, как будто я ждала тебя, чтобы выйти из спячки. Я двадцать семь лет не знала, что мне тебя не хватало.
Ева поняла, что я ни за что не отвечу, и продолжила:
– Знаете, я встречаю множество ничем не занятых людей. Здесь почти все такие. Не знать, выживет ли твой ребенок или нет, и быть совершенно бессильным – одна из худших пыток на свете. Большинство говорит то же, что вы: «Если мой ребенок умрет, я этого не переживу…» К несчастью, такое иногда случается. Могу с уверенностью утверждать две вещи. Во-первых, не пережив ситуацию, невозможно предугадать свою реакцию на нее. Проекция – суть фантазии, а не продолжение реальности. Часто закоренелые пессимисты восстанавливаются быстрее остальных. Так же и ипохондрики, всю жизнь боящиеся какой-нибудь ужасной болезни, считающие, что не справятся с ней, наиболее спокойно реагируют на тяжелый диагноз. Второй момент: излечиться, прийти в себя можно от всего. Не все встанет на свои места, некоторых важных деталей будет недоставать, но человек перестраивается. На это требуется время, делаешь один маленький шаг вперед и три скачка назад, но так уж мы устроены. Трагично, но и возвышенно. Я работала со многими родителями в трауре, убежденными, что навсегда расстались с улыбкой. Все – одни раньше, другие позже – сами себя опровергают. Наша психика лабильна, она сопротивляется.
Разговор прерывает сигнал твоей аппаратуры. Сердечный ритм не в первый раз замедляется во время сна. Меня уверили, что у всех новорожденных – если бы их подключили к аппаратам – обнаружились бы аномалии. Появляется Флоранс, но наши сердца, твое и мое, уже бьются нормально. Я подписываю бутылочку с молоком, отдаю ее сестре. Прежде чем уйти, психологиня напоминает:
– Надеюсь, кто-нибудь сказал вам, что раз в неделю сюда приходит социокосметолог. Вы можете попасть к ней сегодня, во второй половине дня.
– Социокосметолог?
– Да, она оказывает помощь тем, кто лежит в больнице, пациентам и навещающим. В отделении неонатологии она массирует родителей – помогает им снимать напряжение. Очень действенно. Рекомендую.
Я вежливо киваю, отправив информацию в ментальную «корзину». Я настолько уязвима, что моя кожа отторгает даже воду, так что чужие руки коснутся меня только под общим наркозом.
Тома
09:02
Привет, дорогой, это мама.
У меня сообщение от Эдуара: ему тебя очень не хватает. Целую. Мама
10:44
Салют, Мам!
Ответь ему: «Гав! Гав!» – он поймет.
10:50
Он ужасно обижен.
Целую. Мама
29. Элиза
У меня только-только перестали болеть все мышцы, а пытка возобновляется. Мариам полна сил и энергии. Я с трудом следую ее указаниям, движения повторяю через раз, каждая нога пытается жить собственной жизнью. Я не сдаюсь. Музыка завлекательная, да и Нора все время подбадривает меня:
– Давай, Элиза! Жги! Супер!!! Ты – лучшая!
Она не чувствует, что вот-вот обидит меня…
В перерыве я жадно выхлебываю бутылку воды и разговариваю с Мариам.
– Не думала, что снова тебя увижу! Ты молодец!
– Я тоже не думала.
– И почему решилась?
– Я ей угрожала! – хохочет Нора.
Коллега действительно не оставила мне выбора: не пойди я добровольно, она поволокла бы меня на спине. Но дело не только в Норе. Вчера вечером Шарлин жаловалась по телефону на свою работу. «Мне скучно, я хожу по кругу…» Я сказала: «Ищи другую!» Я всегда подталкивала детей к активным действиям, говорила: «Не мирись с ситуацией, ищи выход!» Пора последовать собственному совету.
Мне казалось, что занятие будет длиться вечно. Когда Мариам выключила музыку, я уже не дышала, а пыхтела, как морской лев.
Покидаю раздевалку последней. Мариам запирает дверь студии, и мы бредем на стоянку, перекидываясь ничего не значащими фразами. Я жажду оказаться дома, смыть под душем пот и усталость, быстренько что-нибудь съесть, лечь в постель и почитать, но у судьбы свои планы. Машина Мариам не заводится.
Она открывает капот, обследует двигатель и начинает хохотать:
– Сама не знаю, зачем я сюда полезла, по части техники я полная тупица!
– Тут я тебе не помощник.
– Ничего страшного, – отвечает она, захлопывая дверь. – Поеду на трамвае, а этим займусь завтра.
– Давай я тебя отвезу…
Она отказывается, говорит, что живет далеко, на другом конце города. Полчаса туда и столько же на обратную дорогу.
Я не сдаюсь:
– Запрыгивай! Меня никто не ждет, времени навалом.
Я слегка кривлю душой. Эдуар отомстит мне, будет лаять, выть и кидаться на стену, но нельзя же бросить человека в беде на пороге ночи, это не лучший способ стать общительнее.
– Одна живешь? – спрашивает Мариам без подходцев и предисловий, едва устроившись на пассажирском сиденье.
Я киваю.
– И детей нет?
– Есть, двое, уже взрослые. Младший недавно переехал в Париж. А у тебя?
Мариам машет на меня руками:
– Боже упаси! Я бы не знала, что с ними делать.
Я смеюсь, она подхватывает, потом восклицает:
– Мне нравится твоя реакция! Обычно люди меня жалеют, задают вопросы: «Нет?! А почему, вы что, бесплодны? У вас депрессия? Вы предпочитаете женщин?» – а услышав, что таков мой выбор и я никогда не хотела детей, крутят пальцем у виска! Собственная мать перестала со мной общаться, когда я сказала, что решение окончательное. Назвала меня законченной эгоисткой за то, что лишаю ее внуков.
Мариам на мгновение задумывается, потом продолжает:
– Я знаю, что сделала правильный выбор, и ни разу не пожалела о принятом решении.
Я молча восхищаюсь этой женщиной. Солнце заходит, окрашивая небо в алый цвет. Решаюсь задать вопрос:
– Ты никогда не чувствуешь себя одинокой?
Она отвечает мгновенно:
– Еще как чувствую, и мне это нравится! Я сама принимаю решения, делаю что хочу, выбирая, чем заняться, куда отправиться, что смотреть, читать, есть и пить. Мне никто не указывает, не задает ритм жизни. У меня было восемь братьев и сестер, потом я пятнадцать лет жила в браке и чувствовала себя… стесненной. Сегодня я самая важная персона для себя, что не мешает мне любить друзей и родственников и проводить с ними время. Не по необходимости или следуя чувству долга, а по собственному желанию. Огромная разница!
Мариам поворачивает голову и пристально смотрит на меня несколько секунд.
– Ты научишься! – произносит она наконец непререкаемым тоном. – Однажды ты перестанешь ждать, чтобы окружающие сделали тебя счастливой, и сама преподнесешь себе этот подарок.
30. Лили
Я не могу справиться со слезами. Больше времени плачу, чем сплю. Плачу, когда счастлива, когда мне грустно или страшно, жарко или больно, когда хочется есть, при виде птички за окном и улыбки прохожего. Плачу, глядя на тебя. Цирк уродов: вслед за бородатой женщиной на арене – женщина-цистерна!
Сегодня утром я проплакала все время между твоим туалетом и бесконечно счастливым моментом, когда твой взгляд зацепился за мой и долго не отпускал. Самым ужасным оказался момент, когда я с помощью Эстель попыталась дать тебе грудь. Она использовала маленький зонд, впрыскивающий в рот молоко, когда ты сосешь. Через несколько секунд раздался твой истошный крик. Да, ты каждый день делаешь небольшие успехи, но тебе трудно координировать сосание, глотание и дыхание. Утомлять тебя нельзя ни в коем случае, поэтому процедура никогда не длится дольше одной-двух минут.
– Ей требуется время, – констатирует Эстель.
Она дала тебе капельку молока на ложечке, чтобы ты не забывала его вкус, а остальное впрыснула в зонд.
Однажды мы сумеем, детка. Я буду ждать, сколько потребуется, не торопись.
Ты уснула, и я пошла поесть и глотнуть воздуха. В семейной столовой сидела незнакомая пара с маленькой девочкой, мама тройняшек и мама с мрачным взором устроились за одним столом. Я хотела достать из холодильника салат, и вдруг мама тройняшек с улыбкой протянула мне тарелку:
– Хотите кускуса? Я слишком много наготовила…
Держу пари, ты ни за что не угадаешь, как я отреагировала: расплакалась!
– Простите, не знаю, что со мной, чувствую себя идиоткой.
Она выдвинула стул и знаком предложила мне сесть.
– Добро пожаловать в фантастический мир беби-блюз – послеродовой депрессии!
– Вы тоже?
– Еще как! Я скулила, глядя рекламу смягчающего крема для рук.
– Это сильно! А я вчера расстроилась, выбрасывая тюбик из-под зубной пасты. Поблагодарила его за честную службу.