с. Я посмотрела на вас – и для разнообразия заплакала.
Шарлин
13:44
Привет, милая, это мама.
Удачного дня! Целую.
14:12
Привет, мамочка, и тебе того же!
(Знаешь, не обязательно уточнять, что это ты, имя высвечивается на экране)
14:16
Спасибо, дорогая, скоро созвонимся! Целую.
14:17
Мама.
33. Элиза
В неонатологии нас встречает патронажная сестра Флоранс. Элен представляет волонтеров-соискателей – студентку, плешивого и меня. Дама-пенсионерка передумала, побоялась, что не хватит сил.
Флоранс и Элен показывают нам отделение. Раздевалку, склад, донорский пункт грудного молока, кабинеты, семейные комнаты. Они подчеркивают, как важно дезинфицировать руки каждый раз, приходя с улицы или после тактильного контакта с другим человеком или предметом, а простудившись или заболев чем-нибудь еще, ни в коем случае не приближаться к нашим питомцам.
Крыло разделено на три зоны: розовую, голубую и зеленую. В каждой есть центральный островок с идущей по кругу стойкой, куда имеет доступ только персонал. С этого места видны все боксы зоны, отсюда можно наблюдать за контрольными мониторами, здесь же находятся истории болезни.
– Как видите, стенки боксов прозрачные, – объясняет Флоранс, – мы постоянно видим все, что происходит внутри каждого.
– Неудачное расположение, – комментирует лысый волонтер.
– О чем вы? – удивляется Элен.
Он заходит за стойку.
– Взгляните – отсюда не виден первый бокс. Было бы разумнее установить видеокамеры.
Элен закатывает глаза.
– Благодарю за экспертный анализ, дорогой Жан-Луи, мы все передадим ответственным лицам. Если нам потребуется помощь, мы вам сообщим.
Он реагирует мгновенно:
– Как вы саркастичны, мадам!
– А вы проницательны, мсье! – парирует она.
Осмотр продолжается, потом каждого из нас по очереди приглашают зайти в бокс.
Я третья. Флоранс знакомит меня с мальчиком по имени Элиотт.
Он подсоединен к нескольким аппаратам, Флоранс быстро объясняет, как они функционируют, показывает звонок, которым при малейшем признаке опасности следует вызывать врача или сестру.
Я не могу отвести глаз от маленького существа, чья грудь поднимается и опускается, как воздушный шарик. В маленькой ручке он держит ватную осьминожку.
– Мы вкладываем такую в ладошку каждому нашему пациенту. Их плетут волонтеры, строго по инструкции. Щупальца, перепутавшиеся друг с другом, напоминают им пуповину, цепляться за нее приятнее, чем за шнуры или провода.
Флоранс предлагает мне сесть. Новорожденный издает жалобный звук, когда она осторожно поднимает его и шепчет:
– Все хорошо, Элиотт, это Элиза, она будет о тебе заботиться.
Теплое тельце соприкасается с моей кожей, и мальчик мгновенно засыпает. Головка лежит у меня на груди, ножки – на руке.
– Вам должно быть удобно, – говорит Флоранс, – ведь сидеть придется много часов, в одной и той же позе. Как вы себя чувствуете?
Я не в силах вымолвить ни слова и только киваю. Невозможно описать словами бурю эмоций. Хочется плакать и смеяться одновременно. Флоранс повторяет вопрос:
– Как вы себя чувствуете?
Я смотрю на крошечное личико Элиотта и выдыхаю:
– На своем месте.
34. Лили
Тебе нужна новая одежда. Ты подросла, чуть поправилась, и это замечательно. Вчера вечером, за ужином, я сообщила твоему папе, что заеду в магазин для грудничков, перед тем как отправиться к тебе. Сегодня утром твоя бабушка надела пальто, когда я открывала дверь.
– Вы уходите? – удивилась я.
– Еду с тобой.
Я запротестовала: «Это займет всего несколько минут, домой я не вернусь, буду торопиться в отделение…» – но ты уже знаешь, до чего она упряма. Головой твоей бабушки пробили Берлинскую стену. Наверное.
Они все еще живут у нас. Я жажду покоя, хоть иногда, ненадолго, чтобы можно было ни с кем не разговаривать. Не желаю чувствовать себя чужой в собственном доме, не хочу ждать очереди в душ, потому что твой дед плещется в ванне. Но я перестала сопротивляться, это бесполезно. Бо́льшую часть времени я провожу с тобой, домой возвращаюсь только есть и спать. Не так уж все ужасно.
Как только мы сели в машину, я поняла: она навязалась мне, чтобы поговорить без свидетелей.
Я смотрела на дорогу, крепко сжимала руль и была готова в любой момент выскочить на ходу.
– Хочу поблагодарить тебя за гостеприимство. Для нас очень важно быть рядом с сыном в это трудное время. Ты теперь мама и не можешь этого не понимать. Он всегда будет нашим ребенком. Время идет слишком быстро, мне кажется, что он только вчера родился… Я знаю, ты не собиралась жить под одной крышей со свекром и свекровью, и надеюсь, что мы сумеем хоть немного помочь тебе. Не знаю, заметила ты или нет, я переложила вещи в ящиках детского комода: удобнее, чтобы они были подобраны по цвету. Если понадобится совет, обращайся. Ты нам как дочь. Мы здесь и ради тебя тоже.
Я сделала потише и поблагодарила ее, чувствуя себя немножко виноватой. Я вела себя слишком жестко. Твой папа прав: родители просто хотят нам помочь. Я должна сделать над собой усилие и не воспринимать их присутствие как оскорбление. В конце концов, дело не в них, а во мне. Эти люди бывают нетактичными, но намерения у них самые лучшие. Интересно, какая теща получится из меня, когда ты вырастешь? Не исключено, что я буду классифицировать твоих обидчиков по цвету глаз.
Эта мысль потрясла меня. Я впервые позволила себе вообразить твое будущее.
Магазин уже открылся. Продавщица улыбнулась – я часто здесь бывала, когда носила тебя. Здесь мы выбрали мебель для детской и бо́льшую часть одежды для детей первого месяца, как нам посоветовали. На следующий день после твоего рождения папа купил здесь несколько боди для недоношенного младенца, похожих на кукольные одежки.
– Поздравляю!
Я поблагодарила и занялась делом, надеясь, что она ни о чем не спросит, потому что не знала, как поступить: сказать правду и омрачить обстановку или соврать и почувствовать себя предательницей.
Она не задала ни одного вопроса.
Я взяла боди, пижаму и легкое одеялко, потом заметила потрясающий темно-синий комбинезон в белых звездах, к сожалению, на девочку шести месяцев. Угадай, что я сделала. Купила его! На потом.
35. Элиза
Через пять дней мне исполнится пятьдесят. Дети заявили, что не смогут приехать, чтобы отпраздновать юбилей вместе, но я на это не купилась. Шарлин совершила промах во время нашего последнего разговора по телефону. Готовится сюрприз. Разыграю удивление.
Я радовалась мысли, что скоро увижу сына и дочь дома, пока не вспомнила, что в комнате Тома больше нет «спального места». Пришлось купить диван-кровать, который доставщик не пожелал тащить наверх. Мсье Лапен прошел мимо, когда я пыталась сдвинуть мебель с места, что-то недовольно пробурчал и отказался помочь, заявив, что спешит. А вот мадам Мусса вместе со мной дотолкала диван до лифта, мы впихнули его в кабину, доехали до пятого этажа и поставили на место. В благодарность я предложила соседке апельсинового сока, но она торопилась отпустить няню и сразу ушла.
После отъезда Шарлин я потратила некоторое время, заново обустраивая опустевшую комнату. Я боялась, что она почувствует себя… отстраненной и это помешает ей вернуться, поэтому ждала два года. Я оставила в комнате кровать и плюшевого любимца дочери, добавила книжный шкаф с книгами и письменный стол, повесила шторы, короче, вдохнула жизнь. Пора сделать то же самое с комнатой ее брата.
Под дерзким взглядом Эдуара, лежащего у порога, я убираю кубки и медали, расставляю на стеллаже рамки и вазы, кладу в шкаф чистое белье и полотенца – они занимали слишком много места в ящике комода. Сворачиваю постеры, разбираю фотографии и меняю люстру «Звездные войны» на бамбуковый абажур. Снимаю с вешалок оставшуюся одежду, нюхаю ее, вдыхая запах моего мальчика. Я оставляю граффити, притаскиваю гладильный стол, чтобы освободить наконец гостиную, а с кухни полудохлый цветок, и мир Тома постепенно исчезает. Я закрываю коробку с вещами сына и подвожу черту под лучшим периодом моей жизни.
Мне больно. Я как наяву ощущаю тепло их маленьких тел, слышу их голоса и первые произнесенные слова. Вижу, как Тома отпускает мою руку и под аплодисменты сестры бежит к отцу. А вот Шарлин, раскрасневшись от гордости, читает мне стихотворение в честь Дня матери. Кажется, это было вчера. Так куда же ушло время?
Меня охватывает сожаление: я упустила счастливые моменты, не осознавая их скоротечности, позволила излишнему заслонить главное. Каждый второй уик-энд дети проводили у отца, я ужасно скучала и принимала «судьбоносные» решения. Потом повседневная жизнь вступала в свои права – работа, уборка, готовка, магазины, поездки, домашние задания, усталость, – и все возвращалось в привычную колею.
Звонит телефон, и я отрываюсь от ностальгических воспоминаний. Это мой бывший муж, которого я наградила эмодзи-свинкой. Мы не разговаривали два года, и я не уверена, что хочу услышать его голос.
– Да…
– Привет, Элиза, это я.
– Кто – я?
– Ха-ха-ха! Все такая же шутница!
– Благодарю за комплимент.
– Звоню по просьбе Шарлин.
У меня заходится сердце.
– Что-то случилось?
– Да нет, это насчет твоего дня рождения. Девочке кажется, что ты ей не поверила, ну, насчет ближайшего уик-энда. Я виноват, забыл, что у моих родителей золотая свадьба. Мы устраиваем им праздник, и Шарлин боится тебя огорчить. Ничего страшного, вы потом что-нибудь организуете.
Ничего страшного…
То же самое он сказал одиннадцать лет назад, когда я обнаружила сообщения. «Мы познакомились в тренажерном зале. Она для меня ничего не значит. Это не повторится. Я люблю тебя и не хочу потерять…» Я простила. Потратила на это много месяцев, ходила к психологу. В конце концов он ушел к этой «ничего не значащей женщине». Убийственная банальность. История двух людей, полюбивших друг друга, и третьей, низвергнутой в бездну.