– Ты прав, ничего страшного. Я все понимаю. Конечно. Мы перенесем мой юбилей. Спасибо, что позвонил. Поздравь от меня родителей. Пока.
Он отключается, а я падаю на новый диван, сворачиваюсь в клубок и рыдаю, оплакивая отъезд Тома, разлуку с Шарлин, старые раны, быстротекущее время. Я лью слезы – и не могу остановиться, как обиженный ребенок. Что-то касается моей руки. Поднимаю голову, и слюнявый собачий язык облизывает мне нос. Эдуар смотрит виновато, он знает, что диван – запретная территория, но это тоже не страшно. И я прижимаю пса к себе, отворачивая нос в сторону, уж очень смрадное у него дыхание.
36. Лили
Каждый день папа из соседнего бокса, мама тройняшек и мрачная мама, не сговариваясь, встречаются в час дня в семейной комнате. Разговаривают не всегда, но держатся вместе.
Странно, что человек, переживающий тяжелое испытание, окруженный друзьями и близкими, чувствует себя как никогда одиноким. Прошлой ночью я думала об этом, лежа в постели в объятиях твоего отца, чего раньше не случалось. Мне необходимо пространство, я хорошо сплю только лицом в пустоту, но после твоего рождения нуждаюсь в постоянном контакте. Потрясение сплотило нас. Касаясь другого, каждый утешается, становится сильнее. Рядом с нами, в гостиной, находились родители твоего отца, мой отец и твоя крестная были на страже на телефоне, все друзья, коллеги и соседи могли по первому зову прийти на помощь… А я чувствовала себя бесконечно одинокой. Горе не становится легче, даже если его несут десятеро.
Я одинока и в семейной комнате, но все-таки чувствую себя лучше, находясь рядом с людьми, переживающими то же самое, с теми, кому опостылел длинный коридор отделения, вид из окна на серое здание напротив, белая доска в боксе и «голоса» аппаратуры. Они общаются с Флоранс, Эстель и доктором Бонвеном, знают, что такое осциллоскоп, зонд, сатурация, дни напролет дезинфицируют руки, привыкли к неудобству голубого кресла, часто едят остывшее, всегда плохо спят и одиноки даже среди товарищей по несчастью.
Я пришла первой. Накрыла стол на четверых, разлила по стаканам воду. Следом появилась мама тройняшек с двумя коробками в руках.
– Я спекла несколько пирожных.
Она сняла крышки с коробок, и я увидела, что «несколькими пирожными» можно накормить весь город. Мрачная мама одарила нас гримасой, призванной изобразить улыбку. Папа из соседнего блока не заставил себя ждать. Его жене стало намного лучше, и он взбодрился.
– Между прочим, как зовут ваших детей? – спросила мама тройняшек.
Наши собственные имена значения не имеют. Для персонала отделения и других родителей мы – «мама такого-то» или «папа такой-то».
Я назвала твое имя и ощутила блаженство. Теперь я наслаждаюсь звучанием слов «моя дочь» всякий раз, когда произношу их.
– Моих зовут Инес, Лина и Соан. Одно имя выбрать трудно, а уж три!..
– С моим сыном вы уже знакомы, он – Мило.
Мы дружно повернули головы к мрачной маме.
– Клеман.
Ее лицо просветлело, и мама тройняшек продолжила разговор:
– Я здесь уже сорок дней и передать не могу, как счастлива пообщаться со взрослыми! У меня чу́дные дети, но собеседники из них никакие. Почему ваши здесь?
Никто не спешил отвечать, и она решила подать нам пример:
– Мои родились на тридцатой неделе. На третьем месяце дела пошли плохо, и меня уложили в постель. Сначала это было приятно – на работе я все время на ногах, а тут такая возможность отдохнуть, – но потом совершенно озверела, почувствовала себя наматрасником, выучила наизусть имена всех героев сериала «Огни любви». Полный отстой. Одно хорошо – одежек я связала столько, что тройняшкам хватит лет до сорока.
Я хихикнула – она была отличная рассказчица.
– Время тянулось бесконечно. Муж много работал, возвращался поздно, я почти все время была одна, разве что соседка заходила пообщаться. Она милая женщина, но харизма, как у па́лочника![29] Через пять месяцев у меня начались такие сильные спазмы, что пришлось лечь в больницу, и – вуаля, бассейн пуст, рыбки вырвались на волю.
– Они поправляются? – спросила я.
– Лина и Соан начинают питаться самостоятельно, с Инес сложнее, но врачи настроены оптимистично. Если Господу будет угодно, все обойдется без последствий. Нам очень повезло.
Она понизила голос, как будто вдруг застеснялась своего счастья и не захотела травить душу остальным. Слово взял папа Мило. Он рассказал нам об острой внутриутробной недостаточности, нехватке кислорода, судорогах, искусственной гипотермии, невыносимом ужасе ожидания и надежде.
– Тонус повышается, и это обнадеживает. Когда жена была в реанимации, мне дали понять, что я могу потерять ее и сына, но этого не случилось, а со всем остальным постепенно разберемся.
Мама тройняшек дружески похлопала его по руке, я произнесла единственную фразу, которую говорят, когда нечего сказать:
– Все будет хорошо…
Мама Клемана не выказала желания облегчить душу, и все проявили понимание.
Я в нескольких словах передала твою историю. До сих пор я часто думала о нас как о жертвах, на чью долю выпали тяжкие испытания, обвиняла судьбу, вздумавшую чинить нам препятствия, а теперь впервые оценила всю меру удачи. Для большинства людей процесс зачатия и деторождения – приятное и вполне естественное дело. Решаешь стать родителем, проходит месяц, два, четыре, шесть, и вот она – заветная голубая полоска! Сообщаешь новость близким, делаешь УЗИ, рожаешь маленькое существо весом три килограмма двести граммов и ростом пятьдесят сантиметров, обнаруживаешь, что твое сердце безразмерно, проводишь первую бессонную ночь, без конца фотографируешь младенца и возвращаешься домой с новым членом семьи. Но так, увы, случается не со всеми. Некоторые надеются месяцами. Годами теряют надежду. Лечатся. Делают уколы. Сдают анализы. Собирают сперму в белой палате. Болезненно реагируют на каждый округлившийся живот. Видят уклончивый взгляд узиста, и небо рушится им на голову: беременнось замерла. Они уходят из роддома с пустыми руками. Многие не посмотрят в глаза своему ребенку. Другим придется услышать от акушерок немыслимые слова. Проблема. Порок развития. Неблагоприятные факторы. Временное отставание. Бесконечное ожидание. Аппаратура. Провода, трубки, реанимация.
Я наивно полагала, что детей производят на свет как по писаному. Теперь, подобно всем невезучим родителям, знаю, какое это чудо – иметь здорового младенца.
37. Элиза
Я два дня не получаю желудей. Это необычно.
Стучу в дверь мадам Ди Франческо. Она не отзывается. Я не сдаюсь. Останавливаю мсье Лапена, идущего к себе с круглым столиком в руках.
– Очень рад, что она бросила свои жалкие шуточки, – заявляет он. – Полицейские так и не приняли у меня жалобу. Ответили, что морковь не представляет серьезной угрозы. Что тут смешного?
Он вошел в лифт, проигнорировав мое беспокойство насчет мадам Ди Франческо. Я провела внизу больше часа, опрашивая всех соседей. Никто ничего не знал, и всем было плевать.
Мне оставалось одно – вернуться к себе, но тут появилась незнакомая женщина, направилась к двери квартиры на первом этаже, достала связку ключей – явно чужих! – и попыталась подобрать подходящий. Она вздрогнула, когда я подошла к ней.
– Простите, не хотела вас напугать.
– Я боюсь собак, – объясняет она, косясь на Эдуара.
– Вы знакомы с мадам Ди Франческо?
– Это моя тетя. Она в больнице, с переломом шейки бедра. Я приехала за вещами.
– Ей придется долго восстанавливаться?
Племянница мадам Ди Франческо наконец-то находит нужный ключ и входит, продолжая разговор. Я иду следом. В квартире царит хаос (чтобы не сказать хуже!): ковры словно бы стелили как попало. Стены завешаны рамками всех размеров, вдоль плинтусов змеятся перепутавшиеся провода, книги лежат на полу, буфет забит коробками с желудями, камешками, кружочками моркови, гвоздями, щепочками и клейкими листочками для заметок и напоминаний. Через две секунды я соображаю, что последние предназначены семейству Лаколь[30] с третьего этажа.
– Тетя пробудет в больнице одну-две недели, потом отправится в санаторий, пока мы будем искать место в доме престарелых.
– Она не вернется?
Племянница выходит из спальни мадам Ди Франческо со стопкой одежды в руках.
– Нет, одна она больше жить не может. Мы с сестрой приняли решение. Тетя теряет разум. Забывает пить лекарства и даже есть! За ней необходим присмотр. Она, конечно, не рада, но такова жизнь. Странная у вашего пса голова!
Я возвращаюсь к себе с болью в сердце. Не скажу, что обожала соседку, но случившееся очень печально. Я десять лет жила рядом и привыкла к старушке, а некоторые обитатели дома знали ее намного дольше.
Беру лист бумаги и маркер, пишу объявление и спускаюсь в холл, чтобы повесить его на видном месте.
Мадам Ди Франческо из квартиры 3
уезжает жить в дом престарелых.
Давайте сделаем ей прощальный подарок!
Хотите поучаствовать?
Напишите вашу фамилию. Спасибо.
Элиза Дюшен, кв. 47.
Наверху меня ждет сообщение от Тома. Он нашел для Эдуара новую семью.
38. Лили
Сегодня утром меня ждала в отделении хорошая новость. Прощай, стол с подогревом, теперь ты лежишь в обычной колыбели. Твое тело само регулирует температуру.
Каждый новый успех разгоняет туман, и я четче различаю детали, расслабляюсь, пусть и не до конца. Я не доверяю счастью, за него приходится слишком дорого платить. Счастье приходит, прячет в кладовку чемоданы, мало-помалу заполняет все пространство. Занятное, веселое, компанейское, к нему привыкаешь, привязываешься, не можешь без него обходиться, а потом… оно берет и исчезает. Возвращаешься домой и понимаешь, что счастье испарилось, даже не закрыв за собой дверь, а беда уже сидит за столом.