Психолог появилась при твоем папе. Он хотел выйти из бокса, но она его остановила:
– Как у вас дела?
Он сообщил хорошую новость, она пришла в восторг, но хватки не ослабила:
– Вы не останетесь?
– Я думал, вы хотите пообщаться с моей женой.
– Не обязательно, могу выслушать и вас. У отцов тоже бывают трудности. Им свойственно желание всем управлять – по разным причинам. Бывает так, что благодаря особому месту матерей в коллективном бессознательном именно им выражают сочувствие и поддержку, а отцы ощущают себя отстраненными.
Твой папа ответил, что это точно не его случай, сделал паузу и добавил:
– Мы оба окружены заботой. Наши близкие меня не… отчуждают. Но иногда…
Он замолчал, и Ева кивнула, приглашая его продолжить, что он и сделал, не глядя на меня:
– Иногда я чувствую, что меня отстраняет Лили.
Фраза прозвучала как пощечина, и твой папа на этом не остановился, хотя его голос звучал мягко:
– Сейчас для нее важна только малышка. Это нормально, я понимаю, но жизнь продолжается и за стенами неонатологии! Я делаю все, чтобы Лили могла заниматься только нашей дочерью, работаю, хожу в магазин, кормлю кота, отвечаю на звонки друзей… Я устал, а она, по-моему, этого не замечает.
Я выдохнула. Ева молча смотрела на меня, и мне вдруг показалось, что мы в суде.
– Конечно, замечаю! Я все время спрашиваю, как ты себя чувствуешь, и ты отвечаешь: «Хорошо…» Почему ты ни разу не признался, что обижен?
– Ну вот, теперь признался.
Я решила не выяснять отношения при чужом человеке. Упорное желание твоего папы «копить недовольство» всегда было одной из главных причин наших споров и даже ссор. Он подавляет свой гнев, не высказывает упреков, а запирает их в шкатулку души, где они копятся, подпитываясь друг от друга. Потом, конечно же, «шкатулку» разносит в куски. Однажды взрыв эмоций едва не оказался для нас роковым.
– Лучше бы ты дождался, когда мы останемся одни, чтобы излить душу…
Ева поспешила вмешаться:
– Жизнь многих пар меняется, утрачивает равновесие после рождения ребенка. Нередко люди даже разводятся через год. Трудно смириться с тем, что ты перестал быть главным человеком для партнера или партнерши, а для вас все очень осложнено проблемами малышки. Разделенные испытания труднее всего преодолеть, ведь каждый участник очень раним и реагирует абсолютно индивидуально. Неизбежно возникают трения.
Я подумала: «Тогда почему мы нуждаемся в постоянном тактильном контакте?» – и возразила:
– Не согласна, мне показалось, что беда нас сплотила.
Твой отец вздохнул:
– Вечно ты преувеличиваешь. Да, я признался, что чувствую себя слегка отстраненным, но это не значит, что мы не сплотились. Теперь все точки над «i» расставлены, и ты могла бы проводить немножко времени дома. Жизнь продолжается!
Я нуждалась в присутствии твоего папы, в его сопереживании. Только он способен ранить меня так сильно, чтобы я забыла, как ненавижу конфликты. Когда происходит нечто подобное, я имею дурную привычку отфутболивать упреки, слегка их «поперчив».
– Может, я и бывала бы дома чаще, если бы не опасалась в очередной раз наткнуться на твоего отца, разгуливающего по дому в одних трусах.
Твой папа издал неприятный смешок:
– А я благодарю небеса, что родители сейчас живут с нами! Не знаю, как бы управлялся с делами без их помощи.
– Ты меня удивляешь… Наверное, мать кормила тебя грудью до совершеннолетия!
Я говорила нарочито спокойно, хотя кровь у меня в жилах готовилась закипеть. Я злилась на него за объявление войны и еще больше на себя, потому что не предложила перемирия и, как обычно, зашла слишком далеко. Я произносила слова, понимая, что они только ухудшают ситуацию, но остановиться не могла. Твой отец буркнул:
– Она, во всяком случае, не опускает рук, столкнувшись с первым же препятствием.
– Да уж, на подобную слабину твоя идеальная мамочка не способна, любимый.
Он открыл было рот, но передумал возражать. Мы сверлили друг друга взглядами, и я знала, что именно твой отец жаждет выкрикнуть мне в лицо. Я видела, как он стиснул челюсти, и молилась, чтобы он не осмелился зайти еще дальше. Психологиня заговорила о гневе, который зачастую провоцируют такие эмоции, как печаль или страх. Я слушала и думала, что она наверняка права, что усталость и тревога последних недель обостряли малейшее противоречие. Я гладила твою крошечную ручку и пыталась успокоиться, чтобы не заразить тебя нашей взаимной агрессивностью. Твой папа хмурился и смотрел в пол. Ева сочла нужным прервать мучительную паузу:
– Всегда лучше сказать, что чувствуешь, чем осыпать друг друга упреками. «Я чувствую» вместо «Ты сделал это, ты сделала то». Может, попробуете сформулировать?
Она давала нам возможность ослабить напряжение. Я тяжело вздохнула и сбросила броню.
– Я почувствовала себя оскорбленной, но понимаю, что ты хотел сказать. Мне трудно думать о чем-то, кроме нашей дочери, но я попытаюсь. Если это так важно для тебя, могу по вечерам раньше возвращаться из отделения.
Ева одобрительно кивнула. Твой отец долго на меня смотрел, я улыбнулась, уверенная, что дождусь ответной улыбки, но он молча встал и вышел.
Тома
11:38
Привет, дорогой, это мама. Ты получил мое вчерашнее сообщение? Целую. Мама
11:44
Я на занятиях, позвоню сегодня вечером.
11:48
Выключай телефон и не отвлекайся.
Целую, мой дорогой.
Мама
39. Элиза
Сегодня моим заботам поручили мальчика по имени Ноа. Он уже двадцать дней находится в зеленой зоне, появившись на свет в двадцать девять недель из-за хламидиоза матери. Теперь ему нужен кислород для дыхания.
Он крупный. Не толстенький, но длинный. Нежные пальчики цепляются за мою блузку. Ноа беспокойный ребенок, соску он сосет исступленно.
Патронажная сестра Жюли сообщает, что «он нуждается в море нежности».
– Его родители редко приходят? – спрашиваю я.
Она молча кивает. Детали мне знать не положено.
Четыре часа я восстанавливаю рефлексы из своего прошлого. Глажу мальчика по макушке, по ушку, по щечке, пою колыбельную, под которую хорошо засыпали мои дети, иногда рассказываю шепотом истории собственного сочинения. Время от времени Ноа открывает любопытствующий глаз и сразу снова погружается в сон.
Расстаюсь со своим питомцем нехотя. Жюли говорит, что некоторые волонтеры приходят несколько раз в неделю и я, если захочу, могу подать заявление.
В раздевалке пересекаюсь с плешивым Жан-Луи. Мы обмениваемся несколькими банальностями, я говорю о Ноа, он описывает Лу, и мы садимся в лифт, где он вдруг заявляет:
– Ты солнечная женщина. Я испытываю счастье при каждой нашей встрече.
Я смущенно благодарю, и он продолжает беседу с того места, на котором мы остановились. Мне очень давно никто не говорил комплиментов. В последний раз это сделал водитель продуктового фургончика, когда я шла по тротуару. Неужели можно соблазнить женщину, задав ей нахальный вопрос: «Эх, и красивые же у тебя ножки! В котором часу ты их раздвигаешь?»
Жан-Луи провожает меня до машины. С неба на нас смотрит круглая луна.
– Мой сын лежал в неонатологии два месяца, – вдруг признается он. – У нас родились близнецы, второй мальчик умер сразу после рождения. Я не секунды не колебался, услышав о волонтерстве. А у тебя есть дети?
– Двое.
Собираюсь на этом остановиться, попрощаться и уехать, но вспоминаю, что решила быть «общительнее», и продолжаю:
– Дочь живет в Лондоне, сын – в Париже.
– Неблагодарные… – Жан-Луи качает головой. – Мой последовал за возлюбленной в Лилль. Они будят нас по десять раз за ночь, срыгивают нам на шею, мы аплодируем содержимому горшка, ходим на кукольные спектакли, вспоминаем таблицу умножения, приклеиваем на стекла машины противосолнечные щитки с изображением Микки-Мауса, читаем по их наущению Чупи[31], наживаем язву. А потом дети нас покидают. Жульничество. Правильнее было бы завести земляную черепаху.
Я смотрю на него и не понимаю, шутит он или говорит серьезно.
– Не ной, у тебя хоть растяжек нет.
Он смеется:
– Зато есть титановый штырь в шейке бедра – заработал, когда учил моего мальчика кататься на лыжах.
– Дочь приклеила к моим волосам жвачку.
– Однажды я спал, а сын засунул мне в ноздрю голову человечка из набора «Лего».
Я хохочу и поднимаю руки: «Сдаюсь, ты победил!»
По пути к дому останавливаюсь у японского ресторана. Вечер меня утомил, готовить ужин не хочется. Жду заказ в атмосфере теплого шума голосов. За столиками сидят семьи, компании друзей, и на меня накатывает приступ меланхолии. Безжалостно гоню прочь тоску-печаль. Сейчас вернусь к себе. Съем купленные вкусности и лягу с книгой в постель с приятной уверенностью, что никто ничего не запихает мне в нос, когда я засну.
40. Лили
Я встретилась с твоими маленькими соседями. Мама тройняшек предложила: «Давайте представимся нашим детям…» Не представляешь, как я волновалась, знакомясь с малышами.
Это стало началом нового этапа наших отношений. Отныне мы были вовлечены в жизнь друг друга. Никто не произнес ни слова. Молчание оказалось красноречивее слов.
Начали мы с Мило, увидели тройняшек, тебя, потом мрачная мама отвела нас к своему Клеману. В его боксе была незнакомая девушка-интерн, она изучала медицинское досье.
– Все в порядке? – вскинулась мама малыша.
Докторша не ответила – продолжила читать бумаги.
– У нас проблема?! – голос мрачной мамы выдавал ее страх. Мы вышли, чтобы не мешать, но из коридора слышали каждое слово.
– Доктор Бонвен все вам объяснит, – сквозь зубы бросила интерн.
– Я же вижу – что-то не так, а мне велят ждать. Я погибаю, пока жду неизвестно чего, каждая секунда для меня хуже пытки. Умоляю, поговорите со мной!