Ответа она не дождалась.
– Вы получили результаты?
Повисла долгая пауза, потом врачиха снизошла:
– Доктор Бонвен будет с вами беседовать лично. Боюсь, новости не слишком хорошие.
Она выдернула чеку, метнула гранату в сердце мамы Клемана и ушла, чтобы спокойно жить дальше. У меня мороз пробежал по коже. Выждав несколько минут, мы вернулись в бокс. Она стояла у окна. Папа Мило обнял ее за плечи. Мама тройняшек выскочила за дверь и скоро вернулась с пирожным в руке.
– Вот, держи. В нем столько сахара, что мозг впадает в нирвану.
Мрачная мама молча кивнула, подставила ладонь. Ее лицо корежил животный ужас, она переживала то, чего боятся все родители отделения, да еще приходилось ждать, чтобы узнать наконец детали.
Мы покинули бокс и стали думать, как хоть немножко взбодрить ее до прихода следующей гибельной волны.
Надумали сходить в ближайший торговый центр.
Начали с книжного. Если жизнь слишком тяжела, чтение помогает перенестись в другие миры. Я взяла свой любимый роман Ромена Гари «Вся жизнь впереди». Любовь, юмор и поэзия, которыми наполнена эта история, будут действенным лекарством. Папа Мило выбрал «Алхимика»[32], мама тройняшек – «Старика, который читал любовные романы»[33].
Следующим стал отдел постельных принадлежностей. Продавец помог нам выбрать подушку, чтобы сделать ночи на неудобном диване терпимее.
Лучшее мы приберегли на конец. В писчебумажном отделе купили лист бумаги размера А3 и цветные карандаши, отправились в спортивный магазин и вернулись обратно, в семейную комнату.
Она присоединилась к нам после разговора с доктором Бонвеном. Последние обследования не зафиксировали никаких улучшений в состоянии Клемана. Мы поняли: пора преподносить наши дары, может, станет хоть на полсантима веселее.
Открыв первый пакет, она всхлипнула, на втором принялась утирать слезы, на третьем заплакала в голос, на четвертом – все сразу, а мы с нетерпением ждали реакции на содержимое пятого. Она разорвала подарочную бумагу – и не поняла, зачем ей игра в дартс, но, когда мама тройняшек закрыла дверь, лицо бедняжки просветлело. В центре картонной мишени мы прикрепили пусть и приблизительный, но все-таки портрет мерзавки-интернихи.
Тома
14:21
Здравствуй, дорогой, это мама. В Париже сильные грозы, ты в порядке?
Целую. Мама
15:02
Тома, у тебя все хорошо? Звоню тебе, но попадаю на автоответчик. Мама
15:32
Тома, я видела, какая у вас гроза, волнуюсь. Ответь мне. Мама
15:56
Прости, Мам, был на занятиях, перевел мобильный в авиарежим.
15:57
Дурацкая идея, ты всегда должен держать его включенным!
Ладно, я успокоилась.
Целую тебя, милый. Мама
41. Элиза
Мне все легче даются физические усилия, хотя до тела, похоже, информация пока не дошла. В конце очередного танцевального занятия валяюсь на полу, распластавшись, как морская звезда. Эдуар – весь этот час он вел себя идеально – весело наскакивает на меня. Нора тоже старается взбодрить:
– Ну же, бабуля, вставай! Осторожненько, помни о своем остеопорозе.
Она потрясающе заботлива!
Остальные танцоры уже вышли из зала, и Мариам терпеливо ждет, когда я соберу себя в кучку и поднимусь на ноги.
– Приглашаю на ужин!
Я издаю стон.
– Бросьте меня, дайте спокойно умереть, не хочу вас задерживать…
– Ладно, тогда пока… – Она направляется к двери, и Нора идет следом. – Жаль, вчера я приготовила восхитительное ризотто, в разогретом виде оно еще вкуснее.
Желудок берет верх над усталыми членами, и я присоединяюсь.
Квартира у Мариам уютная, хорошо обставленная, со вкусом декорированная, а вот ее кулинарные таланты более чем сомнительны.
Нора шепелявит с полным ртом:
– Черт, твое коронное блюдо можно использовать вместо гипса для зубных слепков.
Мариам поджимает губы:
– По-моему, очень вкусно. Как тебе, Элиза?
Медленно съедаю вторую ложку, качаю головой:
– Ты слишком строга, Нора. Для мастики вполне прилично.
От смеха Нора плюется вином. Мариам с видом оскорбленного величия берет блюдо и уходит на кухню, пытаясь сдержать смех. Эдуар бежит за ней, виляя хвостом.
Ужин продолжается, мы смеемся, делимся секретами, и ко мне возвращаются застоявшиеся чувства. Я успела забыть, как люблю такие посиделки. Ближе узнавать других, открываться им, находить общие интересы, обмениваться воспоминаниями, решать, чем поделиться и о чем пока умолчать, расширять свой горизонт.
Мариам громко говорит, громко смеется, живет на полную катушку. Она выросла в слишком узких для себя рамках и, как только смогла, вырвалась из них.
– Я никогда не любила принуждения. С самого появления на свет – родилась на два месяца раньше срока. Я была непослушной маленькой девочкой, никакие наказания не могли заставить меня соблюдать правила. Я не понимала, почему человек не может делать, что хочет, чувствовала себя не такой, как другие. Мое тело постарело, душа осталась молодой. Я все тот же ребенок, который следовал только своим желаниям. Не хочу идти в гости – не иду, зато мгновенно начинаю осуществлять свой план, если увлекаюсь каким-нибудь делом – танцами, игрой на гитаре, волонтерством в детской больнице или в центре помощи женщинам – жертвам домашнего насилия. Сейчас я счастлива, потому что готовлюсь к пешему путешествию по Индии с рюкзаком за спиной!
– Ты сильная женщина, – констатирую я и доливаю всем вина.
Мариам снова фыркает от смеха:
– Вы не слабее, меня тоже одолевают тревоги, но я решила победить их. Жизнь обнаруживается за пределами страхов, ведь они всего лишь предупреждения, их продуцирует наш мозг. Этот груз слишком тяжел, практически неподъемен.
Я вдруг понимаю, что пялюсь на Мариам, как безумная поклонница.
– Хотела бы я быть такой же свободной. Идти, куда влекут меня желания, и игнорировать раздражающие предписания и распоряжения. Я мечтаю о путешествиях, но одна не решусь никуда поехать.
– Ты сама себя тормозишь. Счастливой ты должна сделать только себя, остальные пусть справляются сами.
– Я совсем другая, – признается Нора. – Сначала действую, потом думаю, так что о многом приходится жалеть. Зато у меня на бедре вытатуировано лицо английской королевы.
Мы закисаем от смеха, решив, что она шутит. Нора вскакивает, расстегивает джинсы и предъявляет доказательство.
– Ух ты! – восклицаю я.
– Твоей монархине как будто врезали по морде Биг-Беном, – комментирует Мариам.
Я хохочу и добавляю:
– Голова устроила телу Брекзит.
– Вы еще другого бедра не видели, – хвастается Нора.
Мы умоляем открыть нам и эту тайну, но подруга решает продлить интригу и не уронить чувство собственного достоинства.
Вечеринка заканчивается поздно, и мне жаль расставаться с «девочками». Сегодня вечером я не думала ни о Тома, ни о Шарлин. Сегодня вечером, впервые за долгое время, я не была мамой.
42. Лили
Сегодня утром я пришла в отделение позже обычного. Мне нужно было увидеться с твоим дедушкой в этот особенный день. Твоей бабушке – моей матери – сегодня исполнилось бы шестьдесят лет.
Папа прекрасно выглядел в голубой рубашке (мама предпочитала этот цвет всем остальным) и собирался в дорогу. Этот день он всегда проводит в Биаррице, где остались воспоминания о лучших временах, когда была жива его любимая жена.
В этот раз я не составлю ему компанию, но надела колье, которое она так любила, – с луной и солнцем. Однажды оно перейдет к тебе.
Твой папа преподнес мне букет гортензий, прежде чем уйти на работу. Эти цветы мама любила больше других. Прошлым вечером, после сеанса с психологом, мы долго разговаривали. Я не сразу, но признала, что погорячилась, он сказал, что его просьба была эгоистична сверх меры. Мы оба извинились. Иногда на американских горках бывает трудно держаться за руки.
Я подходила к твоему боксу, когда услышала голоса. Один принадлежал твоей бабушке (маме твоего папы), хотя о своем визите она не предупреждала, и, скорее всего, сознательно, зная, что меня в отделении в этот момент не будет.
– Я не согласна и уже сказала об этом вашей коллеге.
– Мадам, положительные эффекты сосания соски для недоношенных детей научно доказаны, – возразила Флоранс. – Она помогает справляться со стрессом и улучшает сосательный инстинкт, который при нормальном течении развивается только к концу беременности.
– Послушайте, я позвонила моему другу-ортодонту, доктору Фукару, он очень компетентный человек. Соска деформирует нёбо и челюсть, и это очень плохо. Мой сын никогда не сосал соску и не требовал ее. Вы прививаете девочке плохие привычки. Похоже, вы мажете грудь кормящей матери сахарным сиропом, что совершенно недопустимо.
Флоранс сохраняла полное спокойствие.
– Вы не ошибаетесь, мы действительно используем сладкий раствор при некоторых инвазивных процедурах. Глюкоза оказывает болеутоляющее действие.
– То есть у моей внучки зубы будут как у кролика и она заработает диабет. Это неприемлемо! Вы не можете навязывать нам ваши решения и должны прислушиваться к мнению родных!
– Мы так и поступаем. Родители не возражают.
– Ну конечно! Мой сын очень занят, а невестка так молода, что соглашается на все, не думая. Спрашиваю еще раз: вы решительно не хотите отлучить мою внучку от соски?
– Мне пора вернуться к работе…
Флоранс вышла из бокса.
Меня она не заметила – я успела отступить за угол, подождала несколько минут и толкнула дверь твоей палаты. Твоя бабушка улыбнулась мне, я ответила тем же, мечтая превратить ее в рулон обоев.
– Ты рано! С твоим отцом все хорошо?
– Очень хорошо, спасибо.