благополучно добрался до папы, целую, целую.
Четыре звонка, пять сообщений и полсотни поцелуев. Вот и вся разница между полувековым юбилеем и всеми остальными днями моей жизни.
46. Лили
Со мной произошла странная вещь. Я была в машине, ехала к тебе, по радио передавали старый хит U2 – рок-группы из Дублина, по небу бежали барашки облаков. Погода была теплая, из открытого окна дул ветерок. Я стояла на светофоре и думала о тебе, почувствовала твой запах, как наяву ощутила твою нежную, с пушком, кожу. Мне почудилось, что я обнимаю твое маленькое теплое тельце, и погрузилась в счастье – буйное и бездонное. На несколько секунд исчезли страх, усталость, боль – осталось только ощущение блаженства. Мимолетное, но обещающее. Худшее «переварено», можно переходить к лучшему.
Я шла по длинному коридору, и мое сердце упорно пыталось выскочить из груди. Как и каждое утро, я здоровалась с другими родителями, кто-то нуждался в чашке кофе, чтобы начать день, мне требовалась только ты.
Ночь прошла хорошо. Эстель готовилась кормить тебя через гастрозонд: я не сцедилась, и было решено использовать эту возможность. Ты не отрывалась от соска почти три минуты и два раза сглотнула. Волшебство! Я до сих пор слышу твое чмоканье, до чего же сладко быть матерью…
Скоро появился твой дедушка (мой отец). В боксе он почему-то всегда шепчет. В прошлый раз я провожала папу до машины, и он заговорил в полный голос, только сев за руль.
– Я принес подарок, – сказал он и протянул мне картонный тубус.
– Ей или мне?
– Вам обеим.
Внутри оказался постер, одна из моих любимых фотографий с видом из окна биаррицевской квартиры.
– Ты сказала, что больше не можешь выносить эту скучную серость напротив, и я…
Он достал из кармана скотч и приклеил постер к стеклу. Получилось потрясающе. Здо́рово иметь отца, не устающего выражать свою любовь такими вот маленькими знаками внимания.
– Валентин велел вас расцеловать, – сообщил папа, меняя тему.
– Кто?
– Твой брат!
– Я знаю, кто такой Валентин, папа, но думала, что он забыл о существовании сестры.
Отец издал тяжелый вздох и сел:
– Ты ведь все понимаешь, милая, у него проблемы с общением, но он часто звонит мне, чтобы справиться о здоровье малышки.
Я не ответила, потому что хорошо знаю, как сильно твой дедуля дорожит единением семьи. В детстве, когда мы ссорились, он выступал примирителем, не позволяя нам сердиться друг на друга. Его собственная семья распалась по вине матери, и это нанесло ему глубочайшую травму.
Выяснять отношения не имело смысла, что не мешало мне задаваться вопросом, почему младший брат не навестил нас и даже не позвонил. Я не удивилась, но опечалилась. Мне известна ненависть твоего дяди к белым больничным коридорам, но я бы оценила, сделай он над собой усилие. Говорят, невозможно почувствовать чужую боль. Так и есть. Придумай кто-нибудь способ «делегировать» боль, чтобы перевести дыхание, научись мы делиться душевной мукой с окружающими, жизнь стала бы намного легче. Тем не менее каждая улыбка и участливое слово могут сыграть роль костыля и не позволить страдальцу упасть. Мы с братом выяснили это опытным путем в самый тяжелый период нашей жизни, когда горе готовилось окончательно нас прихлопнуть, мы вцепились друг в друга и выстояли. Если падала я, он меня поднимал, когда лишался сил он, я его несла. В сегодняшней буре мне не хватает Валентина.
Не только мой брат блестнул своим отсутствием. Исчезли многие друзья, просто испарились, как не было. Тем выше я ценю тех, кто неожиданно проявил себя с лучшей стороны. Соседка твоего деда мадам Мартино без устали вяжет для тебя чу́дные вещички. Доктор Малуа, который вел мою беременность и принимал роды, регулярно заходит после дежурства справиться о твоих новостях. Наш булочник все время передает шукетки через твоего папу. Моя подруга по коллежу Фанни – она работает здесь акушеркой – при любой возможности приходит составить мне компанию. Коллеги скинулись на подарок и произнесли много теплых слов. Мы и правда не знаем людей, которые нас окружают. Некоторые совершают массу телодвижений и сильно шумят, чтобы камуфлировать свое отсутствие. Другие – те, от кого мы этого не ждали – бросают тонущему спасательный круг.
47. Элиза
Мне не хочется вылезать из-под теплого одеяла. Я лет двадцать не устраивала себе сиесты. Эдуар храпит рядом с кроватью. Суббота, четыре часа дня. Вставать незачем. Имей я похожую на меня подругу, растормошила бы ее. Увы, я не моя подруга.
Телефон вибрирует уже третий раз. Нехотя беру трубку. Это Нора. Странно, раньше она никогда не звонила в выходные.
– Слушай, я совершила ужасную глупость. Вляпалась. Мне нужна помощь.
– Труп придется перевозить? – интересуюсь я (просто так, для информации).
– Не совсем. Пожалуйста, можешь приехать? Как можно скорее.
Она называет адрес в квартале Сен-Мишель, в двадцати минутах езды от меня.
Не принимаю душ, не чищу зубы. Надеваю спортивные штаны, мятую футболку, ботинки и ветровку. Если встречу на улице знакомого, он вряд ли меня узнает. Пока еду, размышляю под сопение Эдуара. Нора никогда не откровенничает, я знаю о ней только то, что она сама захотела приоткрыть. Нора живет одна с тех пор, как год назад покинула родительскую квартиру. Мне был известен всего один ее приятель, но надолго он не задержался. Почему вдруг она обратилась ко мне? Готовлюсь к самым поразительным неожиданностям и паркуюсь у подъезда.
Она стоит на тротуаре со спортивной сумкой в руке, быстро садится рядом, целует меня, спрашивает с улыбкой:
– Все в порядке?
– Нора, что у тебя в сумке?
Она смеется, кидает баул на заднее сиденье.
– Кое-какая одежда. Я могу у тебя переночевать?
Я не трогаюсь с места. Мне нужно знать.
– В чем заключается твоя «большая глупость»?
– Я затопила квартиру, вот и приходится на одну ночь напрашиваться к тебе.
Ее история звучит совершенно нелепо, но я не собираюсь настаивать. Поворачиваю ключ в замке зажигания и еду домой.
Не знаю, что творится с моей головой. Пять минут ищу масло – пачка все это время лежит на видном месте в холодильнике. Вижу за окном потемневшее небо – и выхожу без зонта. Ужасаюсь, увидев сына курящим, хотя накануне нашла у него на столе пачку сигарет. Ударяюсь в плач, увидев всех близких людей, собравшихся на мой день рождения и проявивших удивительную изобретательность и хитрость, чтобы получился сюрприз.
Они все здесь. В моей гостиной.
Шарлин и Гарри. Тома. Мюриэль. Мариам. Лейла и ее муж Мохаммед. Фредерик и его жена Алиса. Софи, Алексис и их дети. А я похожа на огородное пугало и улыбаюсь как слабоумная.
Нора аплодирует:
– Я несколько месяцев хранила секрет, думала – лопну!
Узнаю, что, приехав «на побывку» в июле, Шарлин покопалась в моем телефоне и скопировала нужные номера телефонов. Именно моя дочь все организовала и даже уговорила своего отца, моего бывшего мужа, позвонить и соврать насчет юбилея свадьбы своих родителей, чтобы я ничего не заподозрила.
Обнимаю всех по очереди. Долго. Подзаряжаюсь от них, как севший аккумулятор.
Эдуар не слезает с рук хозяина.
Они принесли напитки и птифуры в таком количестве, что мы, если захотим, продержимся на них много дней.
Мы общаемся, забыв о времени. То сидим все вместе вокруг низкого стола, слушаем анекдоты одного, смеемся над историями другого, то разбиваемся на группки, которые движутся, перемешиваются и распадаются в веселом беспорядке.
Моя квартира, еще вчера пустая, сегодня наполнилась дыханием любимых людей.
Я задуваю свечи. Гости могли бы пощадить мои чувства и поставить на верхний корж всего две свечи – пятерку и ноль, – но зажгли пятьдесят, так что гасить пришлось в три захода. Звучат крики: «Браво!»
Мне вручают большой конверт. Внутри открытка, на которой каждый написал несколько слов. Читаю первые строки, и глаза наполняются слезами. Я не представляла, что так много значу для них. Когда пишешь, можно отбросить сдержанность. Вытираю лицо и закрываю конверт.
– Там есть кое-что еще, – сообщает Тома.
Внутри действительно находится еще один, маленький конверт. Билет в Венецию и обратно, через две недели, на одно лицо.
Мариам подмигивает мне.
– Номер в гостинице заказан, – уточняет Шарлин.
Я давно мечтаю о Венеции. Когда была замужем, строила планы, но теперь охвачена ужасом от мысли, что придется путешествовать «без никого», особенно в Венецию. Подозреваю, что дети выбрали ее совсем не случайно. Они улыбаются, они верят в меня. Мы поменялись ролями. Когда в детстве они сомневались в себе, я их подбадривала, поддерживала. Да, они рисковали, но в этом не было ничего страшного. Страшны только сожаления. Нельзя позволять страху решать за тебя. Сын и дочь были одарены в одном и не слишком в другом, но для них не существовало ничего недоступного. Плевать, что дети унаследуют от меня больные колени, полное отсутствие организованности и проблемы со сном, только бы не передать им неуверенность в себе и своих силах, которую я то хуже, то лучше скрываю с младых ногтей. Я предпочитала раздуть их эго до невероятных размеров, все лучше, чем позволить детям поверить, что они не сумеют воплотить в реальность свои мечты.
Мой лучший подарок передо мной. Мои улыбающиеся дети. Они так верят в свои силы, что могут поделиться этой верой со мной.
48. Лили
В три папа Мило не появился. Я никогда не встречала человека пунктуальнее: по нему можно часы проверять – дверь соседнего бокса всегда открывается в час дня. Он объяснил нам, что подобная точность и распланированность суток буквально по секундам помогает доказать самому себе, что хаосу подвластно не все. Утром он ведет старшую дочь в школу, потом едет к жене в больницу, а оттуда – к Мило и остается с ним до пяти, после чего спешит домой, чтобы попытаться заменить дочери мать.