Я забеспокоилась. Вчера он пережил серьезное испытание: его дочь впервые увидела брата. Отец хотел смягчить удар, предупредить девочку, что малыш будет выглядеть не совсем так, как она себе представляет, что провода, шнуры и пластиковая кювеза не позволят ей взять Мило на руки.
– Дети все видят не так, как мы, – сказала ему Ева. – Если начнете ее готовить, девочка разволнуется и преувеличит сложность момента. Пусть придет, увидит Мило и задаст все вопросы, какие захочет. Если захочет.
Так все и случилось. Пятилетняя Маэль бесшумно вошла в бокс. За ней следовал отец, едва сдерживавший слезы. Она подошла к брату и долго его рассматривала, улыбаясь щербатым ртом, потом повернулась к отцу и спросила: «Почему он в коробке, можно ли до него дотронуться, скоро ли он приедет домой и начнет с ней играть, зачем все эти трубки и можно ли им сейчас уйти, а то ей чуть-чуть надоело?»
Папа Мило рассказал нам, какое облегчение почувствовал после двух бессонных ночей.
Я надеялась, что ничего не изменилось, что девочка настроена все так же спокойно и доброжелательно, что состояние его жены не ухудшилось.
Он появился около четырех. Я убирала твою чистую одежду, когда в соседнем боксе раздались рыдания. Женские. Я перепугалась, кинулась туда и застала самую трогательную сцену, которую мне доводилось видеть: женщина впервые встретилась со своим ребенком.
49. Элиза
Ночью я просыпаюсь от удара по лодыжке. Мюриэль посапывает рядом, с открытым ртом. Встаю и крадусь из комнаты. В квартире царит безмолвие, но это не тишина одиночества, я словно бы вернулась в прежние времена, когда дети спали в своих комнатах и были защищены от всего окружающего мира.
Меня переполняют буйная радость и глубокий покой.
– Ты храпела!
Любезная подруга Мюриэль присоединяется ко мне в кухне. Мы завтракаем и вспоминаем вчерашний день, болтаем взахлеб, смеемся, как в юности, после наших первых вечеринок.
Праздник получился фантастический. В молодости, воображая очень далекое пятидесятилетие, я думала, что буду праздновать с десятками гостей в большом зале, найму диджея, закажу угощение, мы станем танцевать до упаду и разойдемся только на рассвете!
Гостей было гораздо меньше, мы не танцевали, вместо деликатесов ели не до конца разморозившиеся птифуры, а получилось все гораздо лучше. Невероятное скрыто в обычном…
Шарлин и Гарри поднимаются около десяти, Эдуар разбудит Тома не раньше полудня, он оближет языком лицо хозяина, намекая, что пора гулять.
Мы весь день сидим дома. Гарри готовит для нас омлет, Мюриэль рассказывает о своей жизни в Америке, иногда забывая французские слова, и народ высмеивает ее. Тома не расстается со своим псом, Шарлин то и дело обнимается со мной, а я снимаю на телефон, чтобы эти моменты простого счастья остались со мной навсегда.
В шесть вечера все разошлись. Мюриэль собиралась провести неделю с семьей перед возвращением в Лос-Анджелес. Тома уехал в Париж. Шарлин на два дня уехала к отцу с мачехой и сводным братьям, а Гарри улетел в Лондон. Я боялась расставания и возвращения одиночества, но теперь не перестаю улыбаться. Радость свидания победила ностальгию.
Эдуар испытывает совсем другие чувства. Он повсюду следует за мной на безопасном расстоянии, его глаза печальны, уши прижаты. Он поверил, что хозяин вернулся навсегда, и, когда Тома закрыл за собой дверь, долго сидел у порога и ждал его. Я наклоняюсь приласкать беднягу.
– Не волнуйся, дружок, скоро у тебя появятся чудесные новые хозяева.
Эдуар прижимается ко мне, трется головой, и я готова расплакаться. Через час за ним придут. Я с четверга пытаюсь убедить себя, что так будет лучше для Эдуара, а сама сдалась: неведомым образом этот пес завоевал мое сердце, хотя все двери были надежно заперты. За шесть лет совместного проживания пес стал мне симпатичен, но я им не занималась и была уверена, что его пахучие «подношения» и энергия ламантина не помогут взломать замки. И все-таки мне нравится слышать храп Эдуара при пробуждении, возить его в машине, чувствовать тепло лохматого тела, когда он забирается под стол в моем офисе.
Все так, но думать нужно о нем. Эдуару плохо, хоть он и повеселел после того, как я стала повсюду таскать его за собой и разрешила ночевать в моей спальне. Решать придется – терпение мадам Мадинье на исходе. Запретить мне приводить собаку на работу она не может, но цепляется ко мне по поводу и без, а в пятницу якобы случайно опрокинула собачью миску с водой.
Так будет лучше для него.
Он заслужил хороший конец жизни.
Нехотя встаю и начинаю собирать вещи Эдуара. Поводок, медицинскую книжку, корзину, корм и миски. Нахожу первую «упряжь» и умиляюсь ее крошечному размеру. Пес был ужасно тощим, когда мы его брали, но теперь очень даже округлился. Нахожу любимый мячик, который Тома не уставал бросать ему. Эдуар кидался следом и через раз опрокидывал стоящий в прихожей круглый столик. Как же часто я ругалась на них обоих, ворчала, брюзжала… В одном из мешков, под старыми поводками и флаконом шампуня, нахожу серебристый медальон с логотипом Общества защиты животных. Эдуар не сразу привык к нам. В первые дни он сидел у входной двери, был напряжен, съеживался, когда кто-нибудь подходил слишком близко. Понадобились вся нежность Тома и много-много собачьего печенья, чтобы приручить нового члена семьи.
Печальные размышления прерывает жалобное поскуливание.
Я оборачиваюсь. Эдуар дрожит всем телом. Он понял.
Я внезапно осознаю сложившуюся ситуацию. Новая семья будет любить пса, ласкать, играть с ним, но не станет ЕГО семьей. Отдавая Эдуара, я в очередной раз отрываю его от родного очага, обрубаю корни, которые он так долго отращивал. Станет ли наша собака счастливее в другом доме, далеко от привычного места?
Раздумывать некогда. Хватаю телефон, нахожу бумажку с номером и набираю его.
50. Лили
Сегодня был хороший день. Твой папа смог остаться с нами, частота твоего дыхания и сердечный ритм были стабильными, ты лучше сглатывала, крестная и дедушка пришли тебя навестить.
Ушли мы чуть раньше обычного, потому что твой папа пригласил меня в наш любимый ресторан. Я едва не отказалась – мне все еще было трудно ходить и видеть никого не хотелось, – но поняла, насколько это важно для него.
Мы говорили о тебе – много и совсем чуть-чуть о женитьбе. Я наслаждалась лингвини с соусом песто и моллюсками, даже урчала, так было вкусно.
На обратном пути я не отпускала руку твоего отца, даже когда он переключал скорость.
А потом…
В доме было тихо, когда мы вошли, нас встретил только Милу. Дверь гостиной, оккупированной родителями твоего папы, была закрыта, они, должно быть, уже спали. Мы на цыпочках, как подростки, крались в нашу комнату, и тут раздался голос твоего деда:
– Могли бы предупредить…
Твой папа обернулся, я пошла дальше, решив, что никому не позволю испортить этот чудесный день. Увы – их разговор доносился до моих ушей вполне отчетливо.
Твой дед: Твоя мать приготовила ужин на четверых!
Твой отец: Мне очень жаль, вылетело из головы! Конечно, нужно было позвонить.
Твой дед: Мы не мебель и имеем право знать, что происходит.
Твой отец: Я понял, папа. Учту на будущее.
Твой дед: Малышка хорошо себя чувствует? Мы волновались – вы слишком поздно вернулись.
Твой отец: Все в порядке. Мы были в ресторане. Худшее позади.
Твой дед: Вот и славно, теперь вы перестанете «сторожить» ее без сна и отдыха. Дети быстро привыкают к плохому.
Твой папа: Не преувеличивай, она совсем маленькая, дурные привычки появляются позже.
Твой дед: Знаю, и все-таки будьте внимательны, не то она вырастет капризной. Я хочу тебе добра. Твоя жена не спускает малышку с рук, дает соску, стоит ей заплакать. Твоя мать сказала, что вы хотите поставить кроватку к себе в спальню. Это неразумно. Ты отец и обязан принять решение.
Я с ужасом ждала ответа твоего папы. Я верила – он просто не может проглотить это средневековое нравоучение с привкусом сексизма, и надеялась, что ему удастся не выйти из себя. В семье твоего отца часто вспыхивали споры, все кричали, но мгновенно успокаивались и обо всем забывали. Они произносили ужасные слова, а через минуту обсуждали достоинства яблочного пирога. У меня не было сил вмешаться: я хотела заснуть в объятиях твоего папы, а утром как можно раньше поехать к тебе.
Твой отец: Мы уже говорили об этом.
Твой дед: Я решил, будет не лишним напомнить.
Твой папа: Я все помню. Я разговаривал с Лили, но ты знаешь ее характер…
Я не дождалась следующей реплики. Боялась того, что могу узнать.
Когда твой папа наконец присоединился ко мне, я сказала, что все слышала. Он расстроился, потому что не впервые повел себя как трус. Если ему хотелось избежать ссоры, он уподоблялся игрушечной собачке, которую ставят в машине перед стеклом заднего вида, чтобы она все время кивала головой. Твой папа соглашался, кивал, одобрял – и придерживался прямо противоположного мнения. Он принялся уверять: «Я на твоей стороне, а родители ужасно упрямые, спорить с ними – только время зря тратить…» Ему было проще изобразить согласие, чтобы не портить себе нервы, и плевать, если ради этого придется в очередной раз предать меня.
Я даже зубы не почистила, молча легла, закрыла глаза и начала считать овец (все лучше, чем пульс!). У всех были лица твоего отца и бабушки с дедушкой, и они прыгали прямо в руки к мяснику.
Тома
09:58
Здравствуй, дорогой, это мама. Эдуар остается со мной. Целую. Мама
10:00
Правда?
Ты его оставляешь???
Как же я счастлив!!!
Ты потрясная, мам!
Люблю тебя <3
10:08
Да!
Да!!!
Тем лучше.
Я знаю.
Окружу его заботой.