За спиной раздается голос Жан-Луи:
– Можете и за меня замолвить слово?
54. Лили
Дома я открыла дверь твоей комнаты. Подняла жалюзи, впуская солнце. Твой папа был в старом дырявом тренировочном костюме, я – в комбинезоне, который носила в юности. Мы включили радио и взялись за дело.
Белых стен ты насмотрелась на всю оставшуюся жизнь, тебе необходим цвет. Нас вдохновлял постер с биаррицким пляжем.
Твой папа работал валиком, я – кистями, и белые стены стали голубыми, и на них появились яркие рыбки. Они были одинаковые, но разных цветов, потому что я умела рисовать одну-единственную модель. В какой-то момент я наполнилась верой в себя и решила изобразить дельфина.
– Он столкнулся с парусником? – съязвил твой папа.
– Бедняга просто «другой». Не понимаю, как ты можешь насмехаться над ним.
В конце концов дельфин стал утесом – мы решили не пугать тебя.
Потом была собрана кроватка – она займет место рядом с нашей кроватью на несколько первых месяцев. Плюшевые зверюшки с нетерпением ждут тебя. А уж мы-то как ждем!
Мы заявились в бокс, не до конца оттерев краску с пальцев, и увидели интерна, которая отвратительно повела себя с мамой Клемана. Ты спала. Что-то изменилось, но я только через несколько секунд поняла, что именно. Исчезла маска, с первого дня жизни прикрывавшая твое личико.
– Ей больше не нужен СИПАП?![34] – воскликнула я.
Она посмотрела на нас и ответила:
– Нет.
– Это окончательно? – вскинулся твой папа.
Она вздохнула:
– Мы пробуем. Там будет видно…
Ты была свободна. Ты дышала. Мы так давно ждали этого момента. Теперь начнется наша жизнь. Твой папа схватил меня за руку и сжал так крепко, что едва не сломал пальцы. Твои легкие заработали самостоятельно, мои освободились от зажима. Последние обрывки страха и тоски рассыпались в прах. Я заплакала – и не удивилась.
Злюка покинула бокс, не удостоив нас ни взглядом, ни словом. Твой папа написал на белой доске: «БРАВО, ЧЕМПИОНКА!» – и пририсовал рядом нечто, не поддающееся определению. Я поинтересовалась, что бы это могло быть.
– Не узнаешь своего великолепного дельфина?
Он был очень горд собой.
Мы оставались в боксе, пока не почувствовали, что вот-вот рухнем от усталости. Насыщение кислородом и частота дыхания были просто отличными. Нет маске!
Расставаться с тобой ужасно тяжело. Да, ты в хороших руках, но я все время тревожусь, не одиноко ли тебе, чувствуешь ли ты, что нас нет рядом, что происходит, если ты начинаешь плакать. Я хочу быть с тобой днем и ночью, открывать глаза – и видеть твое лицо, просыпаться от твоего крика, ходить по дому, укачивая тебя на руках, чувствовать, как твое тельце расслабляется от контакта с моей кожей, и пусть в ведре будет полно грязных памперсов, пусть комната пахнет тобой, а мое плечо тем, что ты срыгнула. Чем ближе выписка, тем сильнее мое нетерпение.
Мы вернулись домой в час ночи. Прокрались на цыпочках, чтобы не дай бог не разбудить твоих бабушку и дедушку. Мы боролись со смехом и чувствовали потрясающую легкость.
Я бесшумно закрыла дверь, а когда обернулась, стала свидетельницей фантастического зрелища. Твой отец раскачивался под воображаемую музыку и раздевался, медленно снимая одну вещь за другой. Ты должна знать, что у твоего отца много талантов, но танцевать он не умеет и в такие моменты больше напоминает извивающуюся водоросль. Он бросил пиджак в мою сторону, сшиб лампу футболкой и начал выбираться из джинсов, когда кто-то постучал. Я так хохотала, что открыть не могла.
Твой папа допрыгал до двери в спущенных до лодыжек штанах, распахнул ее и увидел твою бабушку. Ее ледяной взгляд спугнул мой смех.
– Вам на нас наплевать? – спросила она своего сына.
– Ну что ты, конечно нет!
– Что сегодня за день?
Он задумался и вдруг воскликнул, ударив себя по лбу:
– О черт! С днем рождения, мама!
– Слишком поздно. Поздравлять следовало вчера. Я приготовила лазанью. Мы перестали ждать в двадцать два часа.
Я села на кровать. Твои бабушка с дедушкой совершили подвиг – моя боязнь конфликтов растаяла. Я возмутилась, восстала против инфантилизации и внушения чувства вины, которыми манипулировали эти люди. Моя свекровь между тем продолжала:
– А ведь отец вчера все тебе объяснил. Вы могли бы предупреждать, если возвращаетесь поздно, это вопрос уважения.
– Уважение выражается еще и в том, чтобы не обращаться со взрослыми людьми как с детьми.
Фраза сама сорвалась у меня с языка. Я изумилась, а твоя бабушка медленно повернула ко мне голову.
– Позволь напомнить, Лили, я сейчас обращаюсь к моему сыну.
«Водоросль» застыла, но меня было не остановить.
– А я обращаюсь к вам. – Мой тон остался ровным. – Я не желаю, чтобы вы вели себя с нами как с ребятишками. Вы вторглись к нам, так уважайте наш образ жизни, я больше не потерплю ни одного замечания. Мы возвращаемся домой, когда считаем нужным, даем дочери соску, спать она будет в нашей комнате, я буду носить ее на руках до тридцати лет, если она пожелает, и мы обойдемся без вашего разрешения. Не нравится? Не согласны? Уезжайте.
К нам присоединился твой дедушка. Лицо у него было красное, как помидор. От возмущения. Твоя бабушка, кажется, боролась со слезами.
– Мы ведь немногого просили. Мы отодвинули свои заботы на второй план, взяли на себя хозяйство, готовку, кота, чтобы вы заботились о нашей внучке. Могли бы хоть спасибо сказать.
Она выдержала долгую паузу и продолжила, уже спокойнее:
– Мы поняли и приняли к сведению сказанное. Раз вы взрослые, разбирайтесь со всеми делами сами. Завтра мы покинем ваш дом. Искренне надеюсь, что вы справитесь.
Твой дедушка протянул ей носовой платок, твой папа едва заметно улыбнулся. Я выдохлась, но чувствовала глубокое удовлетворение, в кои-то веки не дав нас в обиду. Я высказала все, что накопилось на сердце – спокойно, без гнева, – и результат превзошел мои ожидания.
Родители твоего отца начали отход в гостиную, но бабушка была явно неудовлетворена прекращением огня, обернулась, «зарядила помповое ружье», прицелилась и выстрелила мне в голову:
– Мне жаль, что твоя мать решила умереть, но мы-то живы…
Тома
22:01
Здравствуй, дорогой, это мама. Я смотрела передачу про марихуану.
Она делает мужчин бесплодными. Мама
22:13
Ну, и???
22:14
А кудрявая капуста полезна для глаз.
Целую. Мама
55. Элиза
Уроки африканского танца вошли в мой обиход, и я посещаю их все чаще. Еще месяц назад меня ужасала мысль, что придется учиться жить в одиночестве. Я годами играла в догонялки со временем, а теперь, когда оно отдалось мне все без остатка, не знаю, что с ним делать. Шли дни, и на смену старым привычкам появлялись новые.
Я встаю утром и готовлю вкусный завтрак не Тома, а себе, после чего выгуливаю Эдуара.
Вернувшись с работы, не ем вместе с сыном тартинку с растопленным шоколадом, а снимаю макияж, надеваю что-нибудь удобное и прочитываю несколько страниц.
Раз в неделю я танцую.
Раз в неделю я ласкаю и баюкаю детей.
Часто я ничего не делаю и просто наслаждаюсь новыми свиданиями с собой. Мне себя не хватало.
Я становлюсь выносливее. Могу внятно произнести больше двух слов, закончив этюд. Ноги, увы, отказываются действовать слаженно. Как мы с бывшим мужем в день подписания документов о разводе.
После занятий Мариам зазывает нас к себе, посулив фантастический крамбл[35]. Нора колеблется, я молчу, но в конце концов мы обе соглашаемся дать ей еще один шанс блеснуть кулинарным талантом.
Жалеть не приходится. Крамбл не уступает ризотто.
– Очень практично, – констатирует Нора, – смягчает горло.
– Хотела бы я тебя поддержать, – подхватываю я, делая третью тщетную попытку воткнуть вилку в плотную массу, – но не могу – забыла дома отбойный молоток!
Мариам хихикает:
– Я знала, что вы оцените.
– Зачем ты упорствуешь? – интересуется Нора. – Готовка не самая сильная твоя сторона.
– Мне нравится кашеварить.
– Серьезный довод. Где берешь рецепты?
Мариам смеется:
– Никаких рецептов, я творю, я импровизирую! Я – художник.
Нора кивает:
– Ладно, Пикассо, поняла, но в следующий раз приготовь нам пасту.
Все оголодали и за несколько минут уставили стол овощами, сырами, орешками и другими вкусностями. Судьба крамбла оказалась бесславной – его выбросили вместе с блюдом, не пожелавшим разлепиться с «шедевром».
Я возвращаюсь поздно, и на душе у меня хорошо: надеюсь, такие посиделки войдут в привычку. Мариам и Нора завоевывают звание подруг. Первая иронична, но очень чувствительна, она выше всего ценит личную свободу, но посвящает понедельники общению и помощи женщинам, подвергающимся домашнему насилию, вечером по четвергам нянчится с одинокими детьми, а по воскресеньям – со стариками. Нора прячет страхи за шутками, она использует свою доброжелательность как бумеранг, надеясь, что та не потеряется на обратном пути, ей хочется пожирать жизнь, упиваться моментом.
Мы никогда бы не встретились, останься мои дети дома. Наши разные миры столкнулись случайно. Я словно бы ошиблась номером, неправильно набрала цифры в надежде услышать знакомый голос. Мой отец любил повторять: «Находишь, когда не ищешь…» Я не искала девочек, и мы нашлись.
56. Лили
Моя мать была созданием не от мира сего.
Каждое утро становилось для нее испытанием, каждый вечер приносил облегчение.
Семья была таковой лишь по названию.
Ее матери хватило бы двух детей, но отец не желал предохраняться. Она была зачата случайно, последней из семерых ребятишек, и жила на белом свете «по ошибке». В детстве ее все время этим попрекали.