Он засмеялся.
Я вздохнула, подчинилась – и обнаружила красную коробочку. Что было дальше, ясно без слов, но я, увидев колечко с тремя жемчужинами, в первый момент подумала: «Ну и бюджет у них! Дарят свежеиспеченным мамочкам украшения при выписке!» – но потом увидела, что твой папа опустился на колено, и до меня дошло.
От удивления я разинула рот, онемела и стала похожа на карпа на удочке.
– Лили, я проходил мимо ювелирной лавки, увидел кольцо – это была промоакция, три жемчужины по цене одной, – купил его и подумал, что мы могли бы пожениться. Согласна?
Я открывала и закрывала рот, пучила глаза, он испугался, что у меня случится припадок, и поспешил уточнить:
– Я пошутил, милая! Хочу на тебе жениться, потому что ты женщина моей жизни, мать нашей дочери, ты сильная и…
Закончить он не успел. Я бросилась ему на шею и закричала:
– Согласна! Я согласна! Давай достойно отпразднуем твое умение экономить.
Шарлин
18:45
Привет, мама!
Я получила посылку, зачем ты прислала мне овощи??? Целую
18:47
Ку-ку, дорогая, я купила слишком много всего и подумала, что ты с удовольствием съешь что-нибудь, кроме гамбургеров. Ты давно проверяла уровень холестерина в крови?
Целую. Мама
19:01
Мама, я больше не ребенок.
19:01
Ты всегда будешь моей малышкой. Прислать тебе рецепт супа? Целую. Мама
21. Элиза
Я решила во что бы то ни стало воплотить в жизнь решение встать у руля, а не плыть по воле волн, для чего требовалось заняться чем-нибудь в одиночку. Не помню, когда в последний раз выходила куда-то без сына, дочери или Мюриэль, если она была в Бордо.
Нас трое в зале кинотеатра. Фильм я выбрала методом тыка, потому что забыла собственные предпочтения, они растворились во вкусах Шарлин и Тома. Программу теле- и кинопросмотров составляли они. Мне нравилось все, что любили мои дети. Кассирша терпеливо ждала моего решения, а я молчала, ошеломленная своим открытием. Я двадцать лет жила жизнью Шарлин и Тома. Что ты любишь, Элиза? Не припомню. Кто ты? Не знаю.
В конце концов я выбрала название самой красочной афиши. Купила ведро сладкого попкорна и успела съесть почти все к концу рекламы.
Фильм начинается.
Ночь. По лесной дороге едет машина. Звучит песня Кэти Перри, все подпевают. За рулем отец, мать держит в руке воображаемый микрофон. На заднем сиденье двое детей. Мотор глохнет, машина останавливается. Отец вылезает, насвистывая, открывает капот, пытается понять, в чем проблема, подсвечивая себе телефоном. Какой-то шум привлекает его внимание. Звук идет из леса, он напоминает смех. Мужчина светит в сторону деревьев, ничего не может разглядеть, возвращается к двигателю. Шум приближается. Отец больше не свистит. Под капотом все вроде бы нормально. Внезапно раздается истошный крик. Дети. Отец в два прыжка оказывается у двери, стекла забрызганы кровью, он дергает за ручку, появляется темная масса, остатки попкорна подпрыгивают, я отворачиваюсь, затыкаю уши и уползаю из зала спиной к экрану, как перепуганный краб.
Еду домой в тишине, паркуюсь у подъезда, не забираю из ящика ни почту, ни желуди. Сажусь в лифт, нажимаю на кнопку. Вхожу в квартиру, запираюсь на все замки. Эдуар прыгает мне на спину, и я вскрикиваю от испуга, а пес разваливается на полу пузом кверху. Я присаживаюсь на корточки, чтобы погладить беднягу, мы оба постепенно успокаиваемся, и тут кто-то стучит в дверь. Я крадусь на цыпочках, смотрю в глазок, вижу соседа и открываю.
– Здравствуйте, мсье Лапен.
– Ваша собака воет дни напролет, заставьте его молчать.
Смотрю на Эдуара – он так и валяется на спине и пялится в пустоту.
– Уверены, что звуки издает мой пес? Странно, я никогда не слышала его голос.
– Я не обманщик. Мне нужны покой и тишина, а вместо этого вот уже десять дней приходится жить в звуковом аду.
Мой темпераментный сосед нуждается в покое, если в полночь не передвигает мебель. Уйдя на пенсию, мсье Лапен свел знакомство со сборщиками утиля, не гнушается он и помойками, откуда тащит разное барахло. Ведь «никогда не знаешь, какая безделица где пригодится!». Кухонная утварь, столики, стулья, игрушки, книги, картины… Все это он складирует на лестничной клетке в ожидании этого самого «пригодится».
– Я этим займусь, мсье Лапен. Поговорю с остальными соседями.
– Делайте что хотите, но решение найдите, иначе в следующий раз я вызову полицию.
Сосед явно не получил свою дозу морковных кружков.
Расследование заканчивается, едва начавшись. Сосед из квартиры напротив подтверждает, что в мое отсутствие Эдуар воображает себя оперной певицей.
Плюхаюсь на диван и пытаюсь проанализировать ситуацию. Когда Тома жил здесь, Эдуар часто оставался днем один, но никогда не лаял. То, что происходит сейчас, подтверждает диагноз ветеринара: у Эдуара депрессия. Он не выносит одиночества, соседям не нравится его «вокал». Я вижу одно-единственное решение: сын должен забрать Эдуара в Париж.
22. Лили
Я не плакала, прощаясь с тобой. Мы не расставались весь день, баюкали тебя, развлекали разговорами о детской, о твоих кузенах, о нашем коте, рассказывали, что тебя ждет, чтобы ты захотела вернуться домой. Мы повесили на белую доску наши фотографии, нарисовали уйму сердечек, повторяли слова любви, оттягивали уход, напитались тобой и, боюсь, перекормили тебя собой. Мы покинули бокс только после того, как певучая патронажная сестра Эстель пообещала вызвать нас при первом же признаке опасности.
Я положила рядом с тобой игрушку, пропитавшуюся моим запахом, попрощалась как обычно: «Спокойной ночи, радость моя, добрых тебе снов, увидимся завтра, люблю тебя больше всех на свете!» Мне не хотелось, чтобы ты уловила хоть малейшую перемену в моем голосе. Быть родителем – значит считать эмоции ребенка важнее собственных, улыбаться ему, когда хочется зареветь от отчаяния, внимательно выслушивать рассказ о том, как прошел день в школе, даже если глаза закрываются от усталости, играть в лошадки, мечтая все бросить, вселять уверенность, когда хочется поубивать всех вокруг, и утешать, даже если из горла рвется вопль отчаяния.
В лифте я машинально потянула палец к кнопке третьего этажа, твой папа улыбнулся и нажал на первый.
Я не плакала – и не хотела. Все было ужасно.
Проходя через автоматические двери, я остро почувствовала пустоту. Зияющую пропасть внутри. Я больше не носила жизнь. Ты покинула мое лоно, но пока не укрылась в моих объятиях.
Каждый следующий шаг усиливал горечь расставания. Я представляла, как ты лежишь одна в своем боксе, и это разрывало мне сердце. Да, патронажные сестры и врачи не покидают своих крошечных пациентов, волонтеры заботятся о детях, чьи родители навещают их редко или вообще не приходят, но тебе достается малая толика внимания.
Стемнело, но жара не спадала, твой папа открыл все окна и вел машину медленно, ошибся дорогой (которую знал наизусть!), и мы разнимали руки, только когда он переключал скорость.
Он открыл ворота и заехал в сад. Меня не было всего неделю, но дом словно бы явился из другой жизни. Наш кот Милу[21] выбежал навстречу и стал тереться о мои ноги. Собачье имя дал ему твой отец, он до сих пор веселится, когда подзывает его, чтобы погладить. Умолчу об именах, которых ты счастливо избежала!
Я не заметила машины на тротуаре. Не увидела света через ставни на кухонном окне. Дверь распахнулась, когда я искала в сумке ключи. Нам улыбалась твоя бабушка, папина мама, в руке у нее была кастрюлька. На лице твоего отца отразилось искреннее удивление.
23. Элиза
Я позвонила Тома, чтобы обсудить проблему Эдуара. Разговор ничего не дал – он повторил, что ужасно сожалеет, но квартира слишком тесная и поселить там пса нет никакой возможности. Я не смирилась, решив взять сына измором, а до тех пор не оставлять Эдуара одного.
Он сидит под столом, у моих ног. Не ложится, потому что караулит малейшую угрозу. Известие о новом члене коллектива быстро облетело бюро, и многие коллеги явились лично убедиться в уродстве животного. Кое-кто незаметно гладит его по голове, чтобы улучшить свою карму. Даже Оливье, обычно такой же «приятный», как грибок ногтей, почесал Эдуару шею.
– Уверена, что он пес? – с сомнением в голосе спрашивает Нора.
– Прекрати, у него просто необычная форма головы.
– Это еще слабо сказано, твой питомец похож на летучую мышь и сортирную швабру, я…
Нору перебивает мадам Мадинье.
– Откуда взялся этот ужас, летящий на крыльях ночи?! – восклицает она.
Нора хихикает, я инстинктивно бросаюсь на защиту Эдуара:
– Это – собака.
– Без вас я бы не догадалась! Рада, что вы последовали моему совету и нашли себе компаньона, но зачем приобщать к этому счастью всех вокруг?
Я готова дать стерве отпор, напомнить, что многие служащие каждый день приходят на работу с домашними любимцами, причем с разрешения дирекции, что наш президент – генеральный директор – нигде не бывает без своей левретки, но Мадиньерша не ждет ответа, она усаживается на свое место, что-то недовольно бурча себе под нос.
В полдень иду в парк по соседству, чтобы съесть свой салат: в наш ресторан зверей не пускают. Эдуар оживает впервые после отъезда Тома. Он взахлеб нюхает землю, натягивает поводок, прыгает, заглядывает под чужие хвосты и, если ему нравится запах, виляет своим, приветствуя нового друга. За полчаса Эдуар успевает восхититься далматином, пуделем, кане-корсо, бультерьером и еще одним созданием, похожим на козу, но лающим так громко, что никто бы не усомнился в его принадлежности к псовым. Мне не приглянулся ни один человек. Хозяева собак не жаждут сближения – никто, за исключением старика с пуделем, во всех подробностях описавшего мне свою последнюю колоноскопию. Поразительный контраст! Эдуар талантливее меня. В детстве я была общительной, ничего не боялась и, если мне кто-то нравился, знакомилась и заводила новых приятелей. Иногда мы «представлялись», но чаще сразу переходили на высший уровень и делили друг с другом замок из песка, горку и «секретики». Помню однажды, в шесть или семь лет, я гуляла в парке. На карусели нас было четверо, и мы по очереди толкали колесо и хохотали, умирая от восторга. Родители надзирали издалека, сидя на скамье, и не общались. По пути домой я спросила маму, почему взрослые никогда не играют, а она в ответ рассмеялась. В юности все изменилось. Чужое мнение стало важным. То, что «положено» и «не положено», главенствовало над желанием поступить по-своему. Я переживала разочарования и предательства, возводила защитные стены и сооружала водяные рвы, чтобы отпугнуть захватчиков. Сегодня я одна из взрослых, сидящих на скамейке. Если незнакомый человек обращается ко мне, я воспринимаю контакт почти как агрессию. Люди, которые заводят разговор в общественном месте, кажутся мне странными. С почтальоном, соседом или булочницей я ограничиваюсь привычными вежливыми фразами, надеясь их отвадить.