– Ты баб не знаешь? – печально удивился Бондарь. – Место у них только одно. То, куда вожжа попадает.
– Ах-ха-ха, – пролаял страж порядка, утапливая педаль газа.
Рубаха взмокла на Бондаре – хоть выкручивай. А перепачканная она была – хоть выбрасывай. Хотя собственный внешний вид волновал Бондаря в последнюю очередь.
Не торопясь соваться в машину, он убедился в том, что его оставили в покое как нарушители законности, так и ее блюстители. Сунул в карман тщательно затушенный окурок. Опустил закатанный рукав испорченной сорочки, протер белой манжетой ручку дверцы. Наконец, заглянул в салон.
Линда сидела, не подавая признаков жизни, и это было не так уж плохо. Потому что если бы она вдруг вздумала их подавать, то это было бы уже из области ужасов. Потрясающий сюжет для создателей сериала «Ожившие мертвецы», но чересчур эмоциональное переживание для человека, недавно вырвавшегося из лап смерти.
Беглый осмотр покойницы не выявил каких-либо признаков борьбы или сопротивления. Вначале уединившиеся в «Мазде» просто мирно беседовали. Один мужчина занял место позади Линды, второй сидел рядом. Он-то и оглушил ее расчетливым ударом в висок – вмятина от перстня не кровоточила, хотя характерное синюшное пятно присутствовало.
Пока Линда пребывала в отключке, мужчины забрали из машины ее документы и сумочку.
«Жаль, – подумал Бондарь, распрямляясь, – чертовски жаль. Теперь мне ни за что не выяснить, кому она звонила перед смертью».
Мобильный телефон, хранивший в электронной памяти последних Линдиных абонентов, исчез. Правда, Бондарь запомнил номер джипа, но заниматься частным сыском в чужом городе было бы верхом самонадеянности. Тем более что очень скоро должна была начаться охота за самим Бондарем, которого видели возле «Мазды» с сидящим внутри трупом.
Словесный портрет. Фоторобот. Ориентировка всем постам.
Ах, как некстати!
Стремительно шагая вдоль кремлевской стены, он с горечью подумал, что Линда не прожила даже тех десяти лет, которые он ей мысленно отмерил. Умерла раньше, чем узнала, каково это – соскакивать с иглы и подсаживаться на нее снова и снова. Может, так оно к лучшему? Линда не загнала в могилу отчаявшихся родителей, не выбросила в мусорник новорожденного уродца, не заразилась СПИДом, не угодила за решетку.
Смерть пришла к ней если не в милосердном, то в хорошо знакомом облике. Линду убила та самая игла, к которой она пристрастилась. Последний укол, последняя доза кайфа. Бывшие кенты определенно обладали чувством своеобразного юмора. Черного-черного.
Всадив Линде шприц в глаз, они не поленились до отказа вдавить поршень, впрыснув героин непосредственно в мозг жертвы. Но даже эта смертельная доза вряд ли была дармовой. Наркоманы всегда платят тем, кто их убивает. По полной программе. До последнего вздоха.
Глава 10Знакомясь с паучьими повадками
В номере было душно, как в деревянном ящике, простоявшем весь день на солнцепеке. Бондарь открыл балкон, наспех облился холодной водой и повалился на кровать.
Сон пришел не сразу. После сегодняшних приключений Бондарь не отказался бы иметь под рукой хотя бы самый завалящий пистолет.
Собирались ли его убить или просто давали понять, что проявляемая им любознательность наказуема? Взвесив все «за» и «против», Бондарь пришел к заключению, что намерения злоумышленников были самыми серьезными, но вот профессионализма им явно не хватало. Проще всего было подъехать к жертве вплотную и произвести пару прицельных выстрелов. Значит, мужчины из джипа не имели оружия. Способ, каким они отправили на тот свет Линду, подтверждал это предположение. Ничего удивительного. Как-никак они были наркодилерами, а не киллерами.
Борясь с желанием закурить, Бондарь уткнулся носом в стену, чтобы рука не вздумала самовольно потянуться за сигаретной пачкой. Глазные яблоки под сомкнутыми веками подрагивали, выдавая непрекращающуюся работу мысли.
Итак, предложение Линды совершить левую сделку настолько испугало сообщников, что они решили убить ее вместе с потенциальным клиентом. Страх попасть в немилость к таинственному чеченцу оказался сильнее жажды наживы. Вероятно, дружки Линды уже попадались на чем-то подобном и сделали соответствующие выводы. Иметь подельницу, знающую об их темных делишках, показалось им слишком опасным. Оставлять в живых случайного свидетеля они тоже не хотели, но повторное покушение исключено. Нападавшие понятия не имеют, как зовут Бондаря и где его искать. Трезвонить о своем промахе они не станут, прикусят языки и будут отсиживаться где-нибудь на съемной квартире, пока не решат, что опасность миновала.
Что ж, тем лучше. И для неизвестных, и для Бондаря, которому вовсе не улыбалось, чтобы какие-то самодеятельные артисты путались у него под ногами.
Это была последняя связная мысль, посетившая его той ночью. Он уснул, не успев разгладить вертикальную морщину, пролегшую на лбу. А проснулся, не понимая, что его потревожило.
Светящиеся стрелки показывали без пятнадцати четыре утра. Привстав на локтях, Бондарь всмотрелся в полумрак, клубящийся вокруг. В комнате никого не было. Балкон тоже был пуст. Внизу проехала машина, где-то взлаяла дурным голосом собака, и снова все стихло. Давненько уже тишина не казалась Бондарю такой гнетущей. Пытаясь понять, что же его все-таки разбудило, он встал и прошелся по номеру.
Ощущение опасности не проходило. Неужели кто-то навестил Бондаря, пока он спал?
Выйдя на балкон, он посмотрел по сторонам а потом задрал голову вверх. Крыша нависала над самым балконом, но ни троса, ни каких-либо других приспособлений для альпинизма видно не было. Тогда Бондарь вернулся к двери. Она была заперта на ключ, но это ни о чем не говорило. После небольшой практики примитивный замок сумела бы открыть и цирковая обезьяна. Без ключа.
Прислонив к открывающейся внутрь двери накрененный стул, Бондарь вернулся в постель и приказал себе спать. Постороннее присутствие ему просто померещилось, не более того. Кому нужно проникать в чужой номер исключительно для того, чтобы полюбоваться спящим постояльцем, а потом удалиться?
– Черт!
Соскочив с кровати, Бондарь метнулся к своей одежде и проверил карманы брюк. Деньги и документы были на месте. Услышав дребезжание раскатившихся по полу монет, Бондарь успокоился окончательно. Если бы гостиничный вор взялся за брюки, он бы наделал слишком много шума, чтобы исчезнуть незаметно.
– Нервы, – пояснил Бондарь своему смутному зеркальному двойнику, – всего лишь нервы, Женя.
Отражение молчаливо согласилось. У него не имелось оснований возражать, а у Бондаря не было причин бояться темноты и одиночества. Он не верил в призраков, вернее, верил только в одного призрака, который не желал ему зла.
Наташа…
Упав на кровать, Бондарь обнял подушку и зарылся в нее лицом.
Они совершали утреннюю пробежку по бескрайнему лугу. Темно-синяя «девятка», на которой они приехали за город, стояла на опушке леса. Машину сторожил четырехлетний сын Антошка, оставленный на заднем сиденье. Такой маленький и беззащитный. Любое воспоминание об этом вызывало безотчетную тревогу.
«Вернемся, – предложил Бондарь, продолжая почему-то бежать все вперед и вперед. – Он там совсем один». – «Это ты совсем один, – возразила ни капельки не запыхавшаяся жена. – Я так за тебя волнуюсь. Как ты? Справляешься без меня?» – «Зачем ты спрашиваешь? Я ведь здесь», – напомнил Бондарь, поминутно оглядываясь. – «Вот именно. Здесь. А мы там».
Осознание того, что Наташа права, было пронзительным, как удар тока. Мгновенно переполнившись ужасом и страданием, Бондарь повернул обратно, надрываясь на ходу: «Антошка! Анто-о-шка-а!!!»
«Не докричишься…»
Он повернулся к жене, продолжавшей сопровождать его бесплотной тенью. Горькие слова принадлежали ей. «Не докричишься».
«Где мои туфли?» – заорал Бондарь, внезапно обнаружив, что бежит босиком. Вот в чем заключалась причина его странной медлительности. Сначала он решил, что его тормозит встречный ветер, вяжущий движения, как резиновый клей, но главная причина была иная. Оказывается, сократив путь, он угодил в отвратительно чавкающее болото. Ноги проваливались в месиво по щиколотку. Вытаскивая их, Бондарь вскрикивал от омерзения. Трясина сочилась кровью, пучилась красными пузырями, засасывала все глубже.
«Где мои туфли?»
«Там, где ты их оставил», – печально ответил Наташин голос.
«А где я их оставил?» – спросил Бондарь.
«Там, где остался сам. Хорошенько посмотри на них перед тем, как будешь обуваться».
«Зачем?»
«Посмотри…»
Зачем? Зачем? Зачем?
Вскрикивая, Бондарь сотрясался на кровати, словно его расстреливали из крупнокалиберного пулемета. Пули били прямо в сердце – ох, как же часто, как больно они били!
Окончательно проснувшись, Бондарь провел рукой по груди и с некоторым недоумением убедился, что взмок всего лишь от пота, а не от крови. Кошмар растаял в утреннем свете, но настоящее облегчение не наступило. Наташа и Антошка навсегда остались в этой проклятой темно-синей «девятке». Она как чувствовала: «Отстань, не хочу я садиться за руль этого саркофага на колесах!»
Долго пришлось ее уговаривать.
«Наташка, не дури! И охота тебе в общественном транспорте толкаться? Сдашь на права, потренируешься немного за городом и станешь первоклассным водителем. Сядете с Антошкой в машину – и вперед…»
Прямиком на кладбище.
Бондарь взял сигарету, прикурил и опустил голову. Сигарета тлела в зубах, руки бессильно лежали на коленях. Он не обращал внимания на разъедающий глаза дым. Он видел перед собой только расплывчатые лица двух дорогих людей, без которых и жизнь была не в радость, и смерть не казалась такой уж трагедией. Собственная смерть. Потому что гибель Наташи и Антошки стала для Бондаря катастрофой вселенского масштаба.
Каково им было в последние мгновения, отмеренные неумолимой судьбой? Кричали ли они, когда мокрая полоса асфальта выскользнула из-под колес? Молились? Или обмерли на сиденьях «девятки», бешено скачущей по крутому склону сквозь чахлые кусты? О чем успели они вспомнить, прежде чем в их лица брызнули осколки рассыпавшегося лобового стекла?