Или уже утонула?
— Наша дочь все витает в облаках, — заметила мама.
— После вчерашнего — не удивительно, — заметил отец.
«Не удивительно», — мысленно согласилась.
— Клари, страницы надо иногда переворачивать, — смешливо напомнила мама.
«Да...» Я медленно перелистнула страницу. Буквы прыгали, бесконечно складываясь в «нет шансов», «нет надежды», а еще в «неизбежность» и «кровь».
Отец опустился на кресло, занимая место Ингренса... То есть свое, конечно, свое. Развернул «Вестник Запада», привычно углубился в чтение. Покусав губы, я крепче обняла «Слово о докторе», глядя на светлые взъерошенные волосы, виднеющиеся из-за новостных листков. Львиная шевелюра уже начала редеть... Мне захотелось услышать его голос.
— Как ты думаешь, может ли начаться война? — спросила. Голос получится глухим, почти без эмоций.
— Какая война? — отец на секунду поднял глаза.
— Между сторонниками и противниками короля, — равнодушно пояснила, старательно опустив взгляд в книгу. В глаза мгновенно бросилось слово «революция».
— С чего ты так решила? — буркнул.
— Ты сказал, что найденное тело — это намек. Думаешь, Зеленохвостые будут что-то делать? Или другие?
— Клари! — удивленно одернула меня мама. Она выложила на стол светло-желтые листки. — Да что у тебя на уме? Зачем говорить о таком? Лучше подумай о платье. Иди за стол, я принесла «Дамский угодник». Помоги мне выбрать фасон. Лучше с оборками или без? Это очень важно!
— Займись платьем, — согласился отец, углубляясь в чтение.
— И все же? — я не шелохнулась.
— Клари! — возмутилась мама.
— Это не женское дело, — донесся голос из-за газеты. Он явно хотел, чтобы его оставили в покое.
— Я думаю, это касается жителей обоих полов, — не отстала.
— Вряд ли. Хватит, — бросил отец, давая понять, что не намеревает продолжать беседу. Замолчав, я опустила ресницы, чувствуя как под ногти вонзается ещё и обида. Сам король нашел время открыто со мной поговорить, а родной отец не пожелал даже попробовать.
«А Ингренс объяснил...»
Как белый туман одеялом покрывает вечерний лес, там и у меня внутри все скрылось под маревом странного ровного оцепенения и проявившаяся мысль некоторое время легким мячом стучала о стенки черепа, не вызывая отклика.
«Он мне все объяснил...»
Мысль завибрировала, вызывая странное щекочущее ощущение в груди. Я подумала ее сильнее.
«Он угрожал... Не знал, что я соглашусь и без угроз. Но сначала потратил время, силы, чтобы переубедить... Он сидел со мной битый час, рассказывая про коалиции, про ситуацию, себя. Ведь мог не пытаться? Мог... Тогда...»
Я моргнула, начиная оживать.
«Зачем он мне все объяснил? Зачем объясняют? Значит он...?»
На щеках начал расцветать румянец.
Мне привиделось, что невидимый Ингренс в комнате, усмехнулся и закатил глаза, всем видом сетуя на недогадливость некой наследницы.
«Значит, ты все же хотел, чтобы я согласилась добровольно, чудовище? Хотел же?!»
Он, конечно, не ответил.
Вытерев глаза, я вскочила с места, направляясь к маме, изучающей «Угодника», и от души обняла ее за спину. На меня вкусно пахнуло ванилью — мама обожала этот запах.
— Что там выбираешь? С оборками? Мне кажется без них будет элегантнее... Тебе так пойдут эти павлины!
На губах горел розовый огонек надежды.
Глава 8. Не только страх
Столица Лисагора, Ингренс
Аромат белых роз наполнял зачарованный сад так плотно, что если бы в сад внесли новый букет, его запах бы тут уже не поместился. Связанная жертва в белом платье, бессильно дергалась на белом алтаре, пока ее палач задумчиво говорил вслух:
— ...необычное ощущение. Позволите с вами поделиться? Когда я коснулся ее, мне показалось, что молния ударила. Можете себе представить? У вас было подобное?
В ответ женщина что-то промычала. Ингренс отвел затуманившийся взгляд от цветов, рассеянно глянул на жертву и чуть улыбнулся.
— Простите.
Он щелкнул застежкой, осторожно освобождая женщину от железного кляпа.
Получив свободу говорить, она мгновенно затараторила, возбужденно высыпая слова из щербатого рта:
— Было! Король милосердный, король великий, было! Он муку покупал у меня, только глянула, и все. Молния не била, врать не буду, но уж озноб продрал до кишок, ух как! Поняла, что он будет спутником моим, вот вам слово, так и стало! До сих пор люблю своего Сандричка до дрожи. Порядком клянусь, милостивейший!
Ингренс слушал с интересом.
— О, вы умеете любить? — он спокойно удивился. — Действительно чувствуете этот воспетый поэтами дар?
— Да! Да! С любовью ничто не сравнится! Ничто!
— Неужели... А у вашего избранника озноб был? Спрашивали? — Дракон пошевелил длинными, выпущенными когтями на правой руке. Сейчас они напоминали стилеты, всего четыре — большой палец он предпочитал не задействовать. Покосившись на опасно сверкающие грани женщина громко сглотнула и заговорила заунывнее, почти запела.
— Был, был, все было! И хочется невмоготу, чтобы еще было! Добрый, милосердный, отпустите ради любви, ради роз ваших, ради чувств светлых. Белых, точнее! Белых чувств!
Лицо Ингренса не изменилось. Отрицательно качнув головой, он посмотрел на просящую мягко, но без капли сострадания.
— Будь вы чисты, вас бы не оказалось здесь, дамиса Авига. Но вы намеренно отравили детей, а точнее... трёх детей соседей, двух, пяти и девяти лет. Помните? — Ингренс вспомнил обстоятельства прочитанного дела. — Угостили пирожками с ядом, а затем наблюдали... Зачем же вы так поступили?
Спрашивал он без осуждения, оставляя в тоне мягкого голоса только некоторое любопытство. Это отравительницу взбодрило.
— Хаос попутал! Терпела я долго, ох, долго. Дети дурные дети были, гадливые, пакостники, — продолжая говорить, она попробовала привстать, но острый кончик когтя намекающе опустился на ее плечо, заставляя остаться в лежачем положении. — То листву подожгут, то лягушку в молоко бросят, мочи не стало терпеть, а я терпеливая, нет меня терпеливее. За печку горячую дольше меня никто не держался!
Кто ухватит печку дольше других, тот и прав — так часто решали споры селяне.
— Не вставайте, дамиса, — понимающе кивнул белый Дракон, продолжая придерживать жертву на алтаре. — Увы, отпускать не планирую — я далек от милосердия. Такое же беспощадное чудовище, как и вы. Значит, за печку долго можете держаться?
Не позволяя больше женщине говорить, он быстро щелкнул замком, возвращая кляп на место.
— Тогда представьте, что держитесь за печку. Знаю, вы смотрели, как они мучались, ловили каждое мгновение страданий... Я тоже не буду спешить...
Длинные когти вошли в тело легко, как в рыхлую землю. Жертва захрипела, засучила ногами, затрепыхалась, словно муха нанизанная на булавку. Ингренс с легкой улыбкой смотрел, как алый пропитывает волокна белой ткани.
— И я чувствителен к Хаосу, — он заговорил негромко, больше сам с собой. — Странно, что вы заговорили о нем. Знаете, мне несколько раз снился сон именно о Хаосе. Я видел его в образе молодой женщины, которая появляется здесь же, в моем саду. Она заставляет меня терять разум, контроль... Влияет так, что я забываю правила, веду себя как голодный зверь. Помню, как хочу обладать, терзать... и не могу. А в конце умираю под ее взглядом. Полная потеря контроля, совершенное бессилие. Кошмар, — Ингренс поежился, скривился, и, в конце концов, тряхнул головой, словно пытаясь сбросить воспоминание. — Мне совершенно не нравится Хаос, дамиса. Я слишком долго учился управлять своим зверем, чтобы кормить его такими мелкими хищниками как вы... Нет, я не хочу терять контроль. Вы — потеряли, и что произошло?
Глянув на лицо отравительницы, он вдвинул когти чуть в сторону, под другим углом. Накопившись на мраморе стола, тонкий ручеек крови побежал вниз, слушая низкий сдавленный стон.
Ингренс еще некоторое время молчал, наблюдая за змеящейся красной дорожкой. Запах свежей крови смешивался, борясь с запахом роз, и тот пугливо отступал. Через несколько секунд крепко сжатые челюсти мужчины расслабились. Расслабились и губы. Он тихо выдохнул, медленно прикрывая серебрящиеся глаза.
— Но я рад тому, что вы сказали... насчет озноба вашего избранника. Может и она не только испугалась...
***
Земли Золотистых, Кларисса
К вечеру Зеленохвостые прислали вороном-вестником почту. В безукоризненно вежливых выражениях они уверили отца, что я произвела хорошее впечатление и Хрисанфр готов заключить договор о браке уже завтра. Пальцы отца возбужденно стучали по столу несколько раз на каждое слово — только это движение проявляло порывистую кровь, которую он всегда старался скрывать и сдерживать. Я смотрела на него с тихой улыбкой. Мне так хотелось все рассказать, но я знала, что нельзя, что будет хуже.
Зимой рассвет приходит поздно, но мне показалось, что этим утром он предпочел поспешить специально ради нашей встречи. Оставив на столе письма для родителей, я неспешно надела то же серое платье, повязала тот же белый воротник, приклеила когти, накинула плащ и, не торопясь, дошла до леса. Все было как обычно. Снег хрустел под ногами по-зимнему задорно, воздух звенел предвкушением, а грудь распирало новое чувство — то ли ощущение новой жизни, то ли приближение ее конца.
Я шагала навстречу судьбе, думая о неизбежном. Мы до сих пор гадаем, предначертано ли все, что происходило, происходит и будет происходить. Кто-то говорит, что час и место наших рождения и смерти уже записаны Порядком. Думаю, если так, то бояться глупо. А если нет... Если нет, то возможны любые варианты.
Страха я почти не ощущала, и даже не вздрогнула, когда из-за дерева вышагнул крупный мужчина в тяжелом белом плаще. Маг. Ингренс предупредил, что он будет ждать меня, чтобы переместить в столицу. Мы не сказали друг другу ни слова. Начертив в воздухе несколько символов розовыми подвижными пальцами, он открыл необычный горизонтальный портал прямо в снегу. Белые края портала почти не выделялись на снежной глади, и казалось, что на этом месте он просто подтаял, обнажив белую каменную плитку. В последний раз я оглянулась на дом.