й рубашки когтем, обнажив меня сразу до пояса. Беззастенчиво положил руку на мою грудь, стиснул, на ходу втягивая когти, так что в кожу впились только уже мягкие подушечки длинных пальцев. Они тут же зажали затвердевшие пики сосков в сладкие тиски, и я беззвучно выгнулась от острого пронизывающего удовольствия.
Снова стук.
— Клари. Как себя чувствуешь? — донеслось настойчивое из-за двери.
— Все в порядке, — с трудом откликнулась я. Не уверена, что голос мне удался, потому что в этот момент Ингренс поймал жадным ртом сосок и настойчиво надавливал на него горячим языком. Я с трудом удержала стон. — Уже... ложусь. Спокойной! Н-ночи!
На моем беспомощном последнем «чи» Ингренс окончательно разорвал ночную рубашку.
— Спокойной ночи, — проговорил, удаляясь, отец. Я его уже не слышала.
Остатки ночной рубашки улетели куда-то вверх. Бедро в сторону. Пальцы поползли по животу, ногам, между ног — везде. А следом обжигающей лавой — губы. Накрывая и поглощая собой.
Все отступило, осталось где-то вверху. Расплавив кровать и камень перекрытий своим горячим и обжигающим, мы плавали в животе самого замка.
Слов больше не было, кроме момента, перед тем самым последним шагом. Ингренс остановился.
— Смотри на меня. Не боишься? — голос был отрывистым. — Скажи, что не боишься.
Серебряные глаза надо мной смотрели требовательно, испытующе.
— Не боюсь, не останавливайся... — прошептала. Ингренс вглядывался мне в глаза, и слегка двигал бедрами, твердо и горячо вжимаясь снизу. Страха не было. Я так хотела слиться с ним, что готова была умолять о продолжении.
— Не бойся... — повторил. Серый взгляд все чаще застывал. Где-то глубоко там копилось что-то темное и неизведанное, медленно обволакивая блестящие глаза Дракона чужеродной матовой патиной.
Потянувшись, я коснулась его губ в порывистом отчаянном поцелуе.
— Я люблю тебя, — шепнула прежде, чем подумала. Не я — губы произнесли. Я хотела сказать, что не боюсь, что верю, чтобы он не останавливался, но все как-то естественно сократилось до «люблю».
Пепельные ресницы дрогнули. Ингренс чуть нахмурился, глядя на меня с каким-то новым выражением.
— Вижу... Смотри на меня...
Медленно вдохнув, он надавил. Неумолимо. Твердо. Патина в его глазах растворялась, жадно впитывая мой стон и уступая место бездонью блестящего серебра.
***
— А как же твоя клятва?
— Я клялся не консумировать брак. Его мы ещё не заключили.
— Ты так и планировал?
— Да.
Глава 20. Логичное безумие
— Ренс.
— Ри.
Новые имена звучали как новая жизнь.
Он не растерзал меня, даже не был грубым. Нет... Ингренс обволок меня страстной изысканной нежностью. Невольно причиненную боль компенсировал яркими вспышками удовольствия, которого настойчиво добивался и испытать заставил.
На белой простыне осталось несколько красных пятнышек крови.
Он долго рассматривал их, с загадочно-счастливой улыбкой трогал пальцем. Может запоминал. Кажется, эти несколько капель успокоили чудовище — он откинулся на подушки довольным, сытым и совсем мирным. Когти были втянуты полностью, пепельные ресницы закрыты. Лежа рядом на бесконечных складках мятого постельного белья, я любовалась им.
Поджарый, стройный, со светлой кожей и просвечивающими на руках жилами — совершенно не в моем вкусе... раньше. Теперь совершенно в моем. Изгибы мышц под светлой кожей плавностью напоминали снежные дюны. Взглядом я поднималась по гладкой выпуклой груди вверх, скатывалась с нее вниз, к солнечному сплетению, ныряла к животу, забираясь на мягко выступающие под кожей мышцы, и поднималась на следующий плавный холм. С трепетом я провела по мягкой пряди длинных белых волос, до конца не веря в произошедшее.
Счастье. Абсолютное. Разве такое бывает? Казалось, что я стала легче воздуха, вот-вот взлечу.
Серебряные глаза приоткрылись. Ингренс несколько секунд смотрел прямо перед собой в никуда. Даже сейчас обнаженный и такой близкий, он казался недостижимым, непостижимым. Хотелось забраться к нему в голову, понять, постичь, разобраться... А если не получится, просто залезть под его кожу и остаться там навсегда — близко-близко. Вплотную.
— О чем ты думаешь? — спросила, не особенно надеясь на ответ.
Ингренс неспешно повернул голову на меня и, к моему удивлению, ответил не односложно.
— О легендах. О красавицах. О чудовищах. О том, что легенды остаются легендами. О том, что истинные чудовища неизменны, — он говорил с задумчивой полуулыбкой. — О том, что красавицы способны меняться.
Я благодарно погладила длинные пальцы.
— Ты не чудовище.
Ингрен будто не заметил ответа.
— Сегодня ты рассердилась достаточно. С уровнем Силы выше среднего, ты должна была выпустить когти и попробовать располосовать меня. Расскажи о своей особенности. Причины, истоки... Я хочу подумать о тебе.
Последнее опять звучало приятно. Если не думать о том, что он хотел услышать.
— Это долго... — выдохнула без воодушевления. — Подожди... Ты рассердил меня специально?
— Отчасти. Я держал это в голове, — Ингренс ответил невозмутимо. — Рассказывай.
Тон намекал, что интерес не относится к простым вежливым. Я подумала о Лысой горе и глубоко вздохнула.
— Думаю... Я думаю, что все началось под лестницей...
Ингренс был скрупулезен — выведал все вплоть до пылинок в воздухе, что уж говорить о именах, заставил меня подробно пересказать сказки, придуманные Маркусом, и все, что было дальше. Неохотно начав, постепенно я рассказала все и больше — то, что не знал никто, вплоть до еженощных слез, попыток вытянуть когти клещами и навязчивых мыслей сброситься с уступа скалы. Ингренс слушал внимательно. Сдержанное лицо не выражало сочувствия, сомневаюсь, что он вообще умел его ощущать. Отсутствие эмоций он восполнял вопросами, внимательностью к мелочам, искренней заинтересованностью; не осуждал и не смеялся. Этого было достаточно. Я бы не хотела от него жалости .
После того, как я замолчала, вытирая невольно выступившие слезы, Ингренс ничего не говорил несколько минут. Мы лежали без света. Ночь глазела в окно звездами, ветер свободно летал по комнате, прогуливаясь по нашим нагим телам. Драконы не мерзнут — я чувствовала холод ветра, блестящие взгляды звезд, покой от того, что выговорилась, грусть после рассказа и счастье, что ОН рядом. Тьма баюкала нас на своих прохладных ладонях, напевая что-то о неизбежности. Я прикрыла глаза.
— Чего именно ты боишься, когда отказываешься выпускать когти? — нарушил тишину ровный голос.
Глаза пришлось открыть и заставить себя подумать.
— Наверное, потерять разум... — огорченно вздохнула, осознавая какая это глупость.
Получив ответ, Ингренс несколько секунд смотрел вперед, быстро и ритмично постукивая кончиком пальца по матрасу. Тот отзывался низко, глухо.
Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук...
— Нелогично, — однозначно заключил Ингренс, перестав барабанить. — Должен тебя огорчить, голубоглазка. Ты уже сошла с ума.
Развернувшись на меня, он приподнялся на локте и заговорил четко, без запинки.
— Я поясню. Если драконорожденный не обращается в дракона, можно сказать, что он действует неразумно, согласна? Подчиняясь неразумному страху, ты боишься обратиться, а значит — делаешь неразумную вещь. Дальше. Отсутствие разума — есть признак безумия. Улавливаешь мысль? Ты сошла с ума, подчинившись своему страху. Само твое опасение вызывает то, чего ты боишься. Тебя заперли в ловушке сознания. Это сделала маленькая хорошенькая девочка, которая сама себе сочинила сказку... И зажила в ней. Вот здесь.
Улыбнувшись, Ингренс легко постучал пальцем по моему виску и даже облизнулся. Выглядел он как кот, почуявший мышь.
— Но я думаю, что ее можно перехитрить.
— Как? — вопросила я, удивлённо взирая на Дракона. Новость о том, что я сошла с ума, давно была для меня не новостью, но с такой точки я ее не рассматривала. Ход его мыслей оставался для меня непостижимо многоуровневым.
— Ее же логикой, — Ингренс продолжал, с исследовательским любопытством вглядываясь мне в глаза, словно действительно намереваясь рассмотреть там спрятавшегося ребенка. — Если ты безумна, опасность потерять разум тебе не грозит. Понимаешь, что это значит, девочка Кларисса?
Вопрос был строг и обращен не ко мне. У «девочки» идей не было. Ингренс ответил за нее.
— ...что удерживание от превращения тебя не спасло. Все кончено: самое страшное произошло, ты сошла с ума и можешь делать, что хочется. Это первое, что тебе нужно осознать. Делала ли ты в последнее время безумные вещи, Ри? — Ингренс, наконец, обратился ко мне.
— Делала... — смущенно признала я, пряча глаза.
«Полюбила тебя, пришла к тебе. Конечно, я сошла с ума», — чуть не выпалила я, но благоразумно промолчала.
— Хорошо. Думаю, шанс победить у тебя есть. Безумие — и есть лечение. Ты должна продолжать делать то, что считаешь безумным. Цель — расшевелить и обмануть собственный разум, пусть он думает, что ему больше нечего терять. Возведи безумие в высшую, в абсурдную степень. Тогда ты сможешь позволить себе выпустить когти — точнее, девочка потеряет контроль и позволит тебе это.
Ингренс говорил равнодушно, а я все больше расширяла глаза. Каждое его слово казалось мне откровением, а он говорил так легко, будто читал по бумажке.
— Откуда ты... Как ты можешь так думать? — вырвалось у меня.
— Я изучал собственного врага, — Дракон постучал пальцем по своему виску и улыбнулся. — Гораздо дольше, чем ты живёшь.
— И чем закончилось? — я тоже улыбнулась.
— Договорился, — проговорил спокойно. — И у тебя может получиться. Раз ты боишься выпускать когти, потому что боишься сойти с ума — сойди с ума. Что было бы безумием прямо сейчас?
— Э-э... — я растерянно порылась на поверхности дремлющего воображения. — Безумие... Это сейчас выйти в коридор, чтобы папа все понял.