Прямо идут: с востока на северо-запад. Туда, где солнце склоняется уже к горизонту.
Я присел на корточки, чтобы лучше их рассмотреть. Рыжие очень быстрые муравьи. Прямо рысаки, так быстро бегут! Амазонки. Для верности я поймал одного муравья и посмотрел на его жвалы. Это были сабли, а не лопаты.
Вот дошли до пыльной дороги, по которой и машины ездят и люди ходят. Тут, видно, сбились со следа, который — я так думаю — незадолго перед этим проложили пробежавшие здесь разведчики. Строй нарушился.
В поисках погребенной в пыли трассы муравьи расползались все шире и шире. И вот некоторые из них натолкнулись по ту сторону дороги на потерянный след и побежали по нему. Вскоре вся армия в прежнем порядке следовала за ними.
Они прошли еще немного, лавируя между стеблями низкорослой, пожухлой травы, и на пути им попалась небольшая дырка в земле. Сейчас же передовые муравьи полезли в нее. Ряды смешались. Амазонки забегали бешено: если весь поход они совершили, можно сказать, на второй скорости, то сейчас перешли на третью. Около небольшой ямки в земле кружился водоворот рыжих злых муравьев.
Те, что нырнули в ямку, вынесли вскоре беленькие коконы. Немного маленьких коконов. Но, видно, это было не то гнездо, к которому они стремились. Не главная цель их похода. Армия снова построилась в походную колонну и устремилась за десятком муравьев, «унюхавших» в траве за ямкой путеводную нить запахов, оставленных на былинках и сухой листве разведчиками.
Путеводная нить и привела амазонок к другой дырке в земле. Это была побольше прежней, а рядом с ней чернело еще несколько норок.
Опять муравьи закружились в водовороте и без всякой предварительной разведки ринулись на приступ. Они забили все эти дырки своими стремящимися внутрь, под землю, телами. А вокруг кружился подошедший арьергард.
Через минуту вылезли из-под земли первые амазонки с большими охристыми коконами. Они держали их жвалами, несли между ногами, под брюхом, и прямиком устремились назад, той же трассой запахов, которой пришли сюда. Уже много желтовато-белых коконов мелькало среди буро-зеленой травы, и вскоре новая походная колонна (но не рыжая, а пегая от белых коконов) потекла через пыльную дорогу.
Тут только выбежали из разграбленного муравейника его защитники. Они не появились раньше, видимо, потому, что густые толпы вливающихся в муравейник амазонок просто не дали им возможности выйти, закупорив все входы в гнездо. Теперь, когда этот живой поток отхлынул, черно-бурые муравьи, которых грабили амазонки, смогли выбраться на поверхность, чтобы сразиться за свое добро.
Отличить их было нетрудно: они с матово-черной головой и брюшком и рыже-бурой грудью и ногами. Куда менее подвижные, чем амазонки, и поменьше их.
А амазонки рыжие, головастые, очень быстрые и, видно, сильные. Один на один они легко одолевали своих противников. Те хватались за кокон, и амазонки, не отпуская его, а быстро перехватывая жвалами, добирались до черного муравья. Тот тут же бросал кокон. Но нигде не видел я убитых, ни с той, ни с другой стороны. Трупов не было, хотя сражение у гнезда продолжалось с четверть часа. Обычно спор за куколок и личинок (их тоже выносили некоторые амазонки) решался в пользу наиболее сильного.
Одна амазонка легко отбивалась и убегала с коконом от одного или даже двух черно-бурых муравьев. Но уже три черных муравья, а нападали они нередко и впятером и большим числом, крепко держали ее, а кокон валялся тут же.
Тактика у муравьев-защитников была такая: удержать амазонку. Затем какой-нибудь черно-бурый муравей, пока земляки его держали грабителя, хватал кокон и убегал с ним, но обычно не в гнездо, а куда-нибудь в сторонку. Многие залезали с коконами на былинки и здесь пережидали. Другие прятали коконы под комья земли, разные прутики и листочки. Уже в конце битвы я поднял случайно щепочку, которая лежала поблизости от гнезда, а под ней, оказывается, целый склад коконов, спрятанных здесь от грабителей.
Между тем основные силы амазонок начали отступление, почти каждый солдат тащил по яйцу. Они бежали быстро, и черно-бурые муравьи не могли за ними угнаться. Особенно-то они их и не преследовали: не дальше трех шагов от муравейника (а до жилища амазонок — я подсчитал потом — было двадцать пять шагов). Зато с особым ожесточением набросились они на отставших амазонок — наскакивали на них, хватали, валили, те корчились в кислоте, которой их опрыскивали враги. Туго им пришлось. Я спас некоторых: стоило лишь разогнать прутиком навалившихся на амазонку муравьев, как она тут же вскакивала, хотя казалась уже мертвой, недвижимой, и проворно пускалась наутек.
Теперь, решил я, надо посмотреть на амазонок, отправившихся в обратный путь. Перешел дорогу и в траве за ней нашел рыжих муравьев с коконами. Они возвращались той же тропой, которой шли в наступление. Пока их отставшие товарищи еще отбивались от врагов в окрестностях разграбленного муравейника, передовые отряды амазонок подходили уже к дому. Почти каждая, но не все несли коконы. И вот еще что я заметил: впереди муравьев, обремененных яйцами, бежали амазонки без груза. Наверное, проводники, подумал я, своего рода лоцманы, отыскивающие в джунглях трав тропу, ведущую к дому.
От вражеского гнезда они тронулись сомкнутой колонной, но по дороге рассеялись. Ряды их растянулись по всему пути от вражеского до своего муравейника, к которому они подходили уже поодиночке, пробравшись перед тем через куртину очень густой и высокой травы. Как они там не заблудились?
Амазонки жили на краю огорода под одним из картофельных кустов. Две-три дырки вели внутрь к корням картошки. Там и был разбойничий притон. У входа встречали победителей «рабы». Их было немного, и они не приняли у амазонок коконы. Те сами заносили их в гнездо и обратно уже не появлялись.
Подходили все новые и новые солдаты. Они забили вскоре все входы сваленной у «дверей» добычей. Тогда-то «рабы» принялись растаскивать коконы и быстро расчистили дорогу в гнездо.
Вся операция — поход за двадцать метров, сражение и возвращение обратно — была закончена за час. Когда я увидел марширующих муравьев, было три часа дня. К четырем часам в гнездо возвращались последние амазонки. (Второй набег, который я наблюдал позже, амазонки совершили в восемь часов, уже на закате солнца.)
На следующий день к вечеру я пришел на картофельное поле и навестил рыжих воительниц. Ни одной амазонки под кустом картофеля я не заметил. У гнезда суетились лишь черно-бурые муравьи. Их было значительно больше, чем вчера, и они очень деятельно сновали вокруг. Одни выносили на поверхность обрывки коконов, другие эти коконы тащили подальше. Четыре муравья волокли зеленую гусеницу.
Гнездо стало больше: под землю вели уже не две-три дырки, а около десятка маленьких пещерок. За сутки муравьи, видно, перебрались под землей с одного куста картофеля на другой и подрыли его многочисленными ходами.
И тут я увидел такое, что меня очень поразило. Нечто весьма странное. Я нигде об этом никогда не читал.
Два черно-бурых муравья выволокли из гнезда будто сонную амазонку (сначала я даже подумал, что она мертвая и муравьи решили выкинуть из дома труп). Работяги тянули ее за ножки: один за одну, другой за другую. Действовали они в общем-то согласованно и быстро двигались в сторону от гнезда. Тут вижу: амазонка словно бы пробудилась ото сна. Цепляется четырьмя свободными лапками за землю, упирается. Но упирается нехотя как-то, лениво. А они ее волокут без всяких церемоний, за ноги, вниз спиной, по комьям земли, перетаскивают (все за ноги!) через листья картофеля, которые встречаются на пути. Тащат дальше.
Вот один из муравьев бросил амазонку, побежал обратно. А второй волочит ее и, кажется, без особого труда. Оттащил на метр от гнезда и бросил. Амазонка сразу ожила, быстро забегала вокруг и… прямиком пустилась обратно к гнезду. Муравьишка, что ее волочил, не успел еще до дома добежать, а она обогнала его и проворно нырнула в земляной ход.
Вот еще, вижу, черно-бурый тащит амазонку. За усик тащит и тоже из гнезда. Она упирается, но тоже вяло. Так за один ус он ее протащил сантиметров семьдесят. Тут она вдруг уперлась ножками в лист и не хочет идти дальше. Он долго, видно, ее «уговаривал», не выпуская усика из жвал: хлопал, хлопал ее по голове своими антеннами. И так и этак хлопал — и по «щекам», и по затылку, и по свободному ее усику, которым она тоже во все стороны шевелила.
Уговорил! Она дала себя немножко протащить, а потом опять уперлась и не идет дальше. Он ее тянул, тянул. Потом, видно, ей это надоело. Она бросилась на него со своими саблями. Он быстро попятился, отпустил ее усик и убежал. Эта амазонка не пошла сразу домой. А «присела» на листок и стала чиститься. Долго чистилась, а потом побежала куда-то.
Я наблюдал много подобных сцен — больше десятка. Некоторые выволоченные из гнезда амазонки тут же опять возвращались в него. Но другие отправлялись, наверное, на добычу: исчезали, во всяком случае, в зарослях окрестных трав.
А у входа в муравейник возвращающихся без добычи амазонок встречали черно-бурые муравьи. Они старались не пустить их в дом и в то же время опасались их, видно, очень острых сабель.
В одиночку они с ними в борьбу не вступали. Тактика у них была такая же, как и у черно-бурых муравьев, защищавших атакованный амазонками муравейник. Они вдруг втроем, вчетвером хватали с разных сторон амазонку за ноги и держали ее. Потом волокли, каждый за свою ногу, как злого жеребца на растяжках. Амазонка не могла ни жвалы пустить в ход, ни сопротивляться достаточно энергично. Оттащив немного от входа, два муравья обычно отпускали амазонкины ноги, но два других волокли ее еще немного. Потом и второй муравей убегал. Оставался один «раб», и он волоком тащил за собой «господина» еще довольно долго.
Я привык уже к этим сценам, как вдруг опять увидел нечто необычное: из одной норки выбежал черно-бурый муравей. В «зубах» он нес… амазонку. Она свернулась баранкой, подтянув брюшко к голове, а «раб» держал эту баранку вертикально, головой амазонки кверху. Она не шевелилась, словно одеревенела или закоченела.