И в пути народ мой. «Гилель» и возрождение еврейской жизни в бывшем СССР — страница 20 из 48

Это стремление подверглось испытанию в Египте во время последней напасти, направленной на перворожденных. В те дни, чтобы отделить себя от участи египтян, нужно было нанести метку на косяк двери своего дома. Принадлежность к народу Израиля определялась тем, готов ли человек к такому самоопределению. Этот поступок и служит ответом на вопрос, кто является евреем.

Во времена египетского плена принимать это решение нужно было только потомкам Иакова; впоследствии еврейская традиция открыла путь в лоно еврейского народа и новообращенным, и на этом этапе вновь было утверждено, что желание стать евреем – необходимое условие для данного шага.

Наши раввины учат нас, что, если современный человек хочет стать прозелитом, ему нужно задать такие вопросы: «Какие причины толкают вас на то, чтобы стать прозелитом? Знаете ли вы, что в настоящий момент народ Израиля подвергается гонениям и угнетению, нас презирают, мучают, нас ожидают бедствия?» Если он ответит на это: «Знаю, но недостоин», его можно принять, не раздумывая. Соответственно, что объединяет нас как евреев? Наша верность решению быть частью еврейского народа.

У сотрудников «Гилеля» никогда не было ни возможностей, ни навыков, чтобы проводить службы в ознаменование событий жизненного цикла – рождений, браков и смертей, в связи с которыми требуется жесткая галахическая дефиниция того, кто является евреем. Роскошь не иметь дела с такими вещами давала нам свободу вовлекать в наши программы всех людей с еврейскими корнями, сделавших выбор в пользу принадлежности к нашему народу. Чтобы до конца вникнуть в исторический смысл вопроса, кто является евреем, нужно понять сущность механизмов выживания, которые были жизненно необходимы нашему народу в долгий период изгнания из родной земли.

Механизмы выживания

На протяжении двух с лишним тысяч лет изгнания из земли предков еврейская жизнь определялась наличием очень развитых механизмов выживания, которые помогали нам не утратить свою особую веру и свое единство как народа. Один из таких механизмов – сохранение целостности еврейского народа через институт брака евреев с еврейками. Еврейский брак считается священным, санкцию на него дает сам Всевышний – раввины учат, что Господь является деятельным посредником в деле соединения брачными узами двух евреев. На всем протяжении нашей истории смешанные браки считались зазорными, ущербными, ибо шли вразрез с волей Господа. Если еврей все-таки вступал в смешанный брак, родные его отсиживали шиву — традиционный семидневный траур – по своему ребенку-бунтарю. С таким человеком обрывали всяческие контакты, его подвергали остракизму, вычеркивали из истории семьи и еврейской общины и навеки объявляли умершим. Смешанный брак считался великим позором и стыдом для всей родни. Соответственно, до современного периода, когда отношение стало куда более терпимым, смешанных браков в еврейских общинах было мало.

Коммунистический гнет успешно уничтожил те скрепы, которые объединяли евреев в советских республиках. Синагоги закрыли, еврейские школы объявили вне закона, события жизненного цикла, такие как ритуальное обрезание и бар-мицва для мальчиков, были запрещены, равно как и браки, совершаемые раввинами посредством традиционной брачной церемонии под хупой. Даже погребение в традиционном белом саване, на еврейском кладбище, было объявлено незаконным, за это наказывали. Неудивительно, что механизмы выживания, которые на протяжении сотен лет обеспечивали единство еврейского народа, рухнули под давлением семи с небольшим десятилетий коммунистической тирании. Еврейские кварталы больших городов прекратили свое существование, местечковая жизнь лишилась основных общинных якорей, каковыми являлись синагоги, школы и миквы. То, что еще один важнейший и священный институт еврейского народа также рухнет и распадется, было лишь вопросом времени. Браки между евреями и неевреями стали нормой, рождались дети с непонятной идентичностью. «Гилель» сделался неотъемлемой частью реальности бывшего СССР, так что нашим сотрудникам пришлось принимать в расчет и эти проблемы, стоявшие перед еврейской общиной.

Магнит

В начале 1990-х годов «Гилель» стал магнитом, притягивавшим молодых евреев, а с ними и людей, имевших крайне слабые связи с еврейской средой, но стремившихся вновь открыть для себя наследие, которого были лишены они и их родители. К «Гилелю» тянуло и неевреев, поскольку там происходило общение, в других местах недоступное. Некоторые искали подходы к тому, что считали исконной и подлинной верой; других «Гилель» привлекал, поскольку там можно было встречаться с культурными и образованными сверстниками.

Мой первый опыт общения с неевреями в «Гилеле» относится к тому времени, когда мы открывали программу по подготовке к проведению Песаха в 1996 году в Петербурге. Трое из представителей киевского «Гилеля» на этой программе оказались неевреями. Евреи – участники программы, равно как и приславший их директор «Гилеля» не видели ничего зазорного в том, что не-евреи получат возможность поучаствовать в проекте «Песах». Наши пояснения, что «Гилель» – это еврейская организация, а не новая разновидность почившего комсомола, они пропускали мимо ушей. Никто, кроме моих коллег по «Гилелю» и «Джойнту», особенно Джонатана Пората, не был готов поддержать исключение неевреев из программ «Гилеля». Я вынужден был надавить авторитетом и однозначно дать понять, что в будущем неевреи не будут допущены к участию в общенациональных и международных программах, спонсируемых «Гилелем». Мы дали четкое определение нееврея: человек, не имеющий еврейских корней.

Лена Сураева, директор отделения «Гилеля» в Днепропетровске, прекрасно справлялась с руководством студентами и вовлечением их в деятельность общины. Все шло хорошо, но в один прекрасный день мне позвонил представитель «Джойнта» в Днепропетровске (нынешнем Днепре) и сообщил, что Лена не еврейка. Она окончила школу любавичского хабада, куда брали только евреев, однако как-то так вышло, что ее зачислили, не проверив документов. Я был ошарашен и крайне огорчен этой новостью. Поговорил с Леной вместе с Йосефом Аксельрудом, который на тот момент был повышен до должности регионального директора украинских, молдавских и белорусских центров «Гилеля». Лена утверждала, что у нее есть еврейские корни: бабушка по отцу – еврейка. Я был готов принять ее заверения, если она представит документы, подтверждающие бабушкину национальность. Требовать документы было обычным делом, поскольку по советскому закону граждане обязаны были хранить все бумаги, определяющие их национальную принадлежность. Представить документы Лена не смогла, и нам, с великим сожалением, пришлось приостановить ее контракт с «Гилелем».

История с В. Ч

Еще одна схожая история случилась в одесском центре «Гилеля» – он был известен среди отделений «Гилеля» в бывшем СССР своей особой духовностью. Службы каббалат-шаббат проходили с большим воодушевлением и привлекали множество студентов; другие праздничные мероприятия и программы тоже пользовались огромной популярностью. Для меня стало шоком, когда я узнал, что духовный лидер одесского «Гилеля» В. С. (полное имя не приводится из соображений конфиденциальности) – не еврей.

В. С. был симпатичнейшим и прекрасно образованным молодым человеком. В студенческие годы он исследовал жизнь евреев черты оседлости в Одесской публичной библиотеке, заинтересовался этим вопросом и вышел на «Гилель», чтобы побольше узнать о евреях. Его приняли дружески, и в «Гилеле» он чувствовал себя как дома. Постепенно он начал брать на себя те или иные лидерские обязанности, участвовать в региональных и национальных учебных семинарах – ив итоге стал признанным и высоко ценимым духовным лидером одесского «Гилеля».

Когда я узнал о ситуации с В. С., я провел с ним длинную беседу, пытаясь понять, что подвигло его на столь деятельное участие в еврейской жизни. Он признал, что считает себя христианином, но с большой радостью общается со сверстниками-евреями, приобщается к их религиозным традициям. В. С. сам сказал, что ему, наверное, не следует проводить службы в «Гилеле», ведь он не еврей. Я спросил, рассматривал ли он возможность обращения в иудаизм, на что он твердо ответил нет. Я поблагодарил его за неоценимый вклад в работу «Гилеля» и развитие еврейской жизни в Одессе и указал, что, если он хочет и дальше участвовать в наших мероприятиях, мы возражать не станем, но мы не можем позволить ему проводить службы и занимать в организации позиции лидера. В. С. проявил понимание, поблагодарил меня за то время, что провел в наших рядах. Впоследствии он весьма конструктивно и позитивно отзывался о нашей беседе в разговорах со сверстниками из «Гилеля».

Однако на этом история с В. С. не закончилась.

Вопрос участия неевреев в деятельности «Гилеля» принял крайне неприятный оборот, когда Игорь Фурер, студент-активист из «Гилеля» в Кишиневе, был назначен временным директором местного «Гилеля» после внезапного и неожиданного отъезда в США основателя отделения Галины Тененбаум. Игорь и Юлия Коганы заполняли вакуум, оставшийся после отъезда Галины, до того момента, когда будет найден постоянный директор. Только приехав в Москву на студенческий конгресс «Гилеля», я узнал, что без моего ведома Игорь написал крайне нетерпимую статью в нашу кишиневскую газету, в которой резко возражал против всякого участия неевреев в деятельности «Гилеля». Газета выходила большим тиражом, статья стала предметом жарких споров и обсуждений по ходу конгресса. Сам я считал, что, хотя вопрос и заслуживает обсуждения, газета для этого – не самое подходящее место. Кроме того, я видел, что статья написана без должной деликатности и тонкости. Особенно меня расстроило то, что Игорь назвал поименно неевреев, работавших в «Гилеле». В качестве примера он привел и В. С. из Одессы, который присутствовал на конгрессе. Я понимал, что статья эта обидела В. С., и предложил Игорю перед ним извиниться. В буквальном смысле указывать на него пальцем было все равно что публично пролить кровь В. С., что несправедливо и не по-еврейски. Игорь извинился, однако вред уже был причинен. Разгорелись страсти – звучали слова как в поддержку позиции Игор