8. Мы все здесь не случайно
С появлением детей Саша ощутила свою полную зависимость от жизни. С долгожданным счастьем в мир ее вошло чувство полной несвободы, связанности по рукам и ногам. Она с раннего детства усвоила, что рассчитывать может только на себя. Она верила своему мужу, думала прожить с ним до старости, вырастить детей, внуков, увидеть правнуков. При этом все ее усилия были направлены на достижение материальной независимости. Всякое бывает, а дети, раз осчастливили ее своим появлением, могут всегда положиться на мать. Все теперь подчинялось детям.
Саша вновь стала боязливой и осторожной, не верила самой себе, вспоминая, как бесстрашно слетала с гор. Она теперь должна была предвидеть даже малейшую опасность, могущую причинить вред ребенку: от слишком горячей или слишком холодной пищи до сквозняка, инфекции, невнимательного врача, плохо проветриваемого помещения и так далее. Все это устроила всеобщая мать-природа. С появлением младенца на свет у новоявленной матери тут же включается инстинкт его защиты. Он-то и дает силы обдумывать отныне каждый шаг.
Однако инстинкт инстинктом, а надо было еще и учиться, писать курсовые, сдавать экзамены. Муж очень помогал, вставал к малышам по ночам, давая Саше выспаться. Хотя ребята им достались сознательные: по ночам в основном спали, болели редко, ели хорошо, радовались родителям, сияя беззубыми улыбками, играли друг с другом.
Ночами Саша просыпалась, вслушивалась в едва различимое в сонной тишине младенческое дыхание. Она начала понимать, что все они пришли в этот мир не случайно. А зачем? За счастьем? За радостью? За неведомой удачей?
Ответа она не знала. Просто вспоминала всю цепочку рождений тех, кто пришел в жизнь, чтобы потом на свет появились ее дети.
Она записывала семейные истории в специальную тетрадку, чтобы потом передать ее выросшим детям.
Так или иначе, но получалось, что всех, составивших семейное древо ее близнецов, вполне могло бы и не быть.
Семья ее папы до войны жила под Смоленском. Немцы дошли до них в два счета. Городское руководство эвакуацию организовать не успело. Сами смылись по-быстрому, а жителям предоставили самостоятельно решать, как спасаться. Старший сын Иосифа и Берты (будущих деда и бабушки Саши) уже был в армии. Младший, шестнадцатилетний, еще оставался с ними. Иосиф был намного старше своей Басечки, у него имелся военный опыт. В 1914 году он служил в военном оркестре, играл на кларнете и попал в немецкий плен. Воспоминания о жизни в плену он сохранил в памяти как лучшие годы своей жизни. Их поселили на хуторе, дед ухаживал за лошадьми. Каждое утро работники вместе с хозяевами пили кофе со свежевыпеченными булочками. Дед, воспитанный в большом страхе перед Богом, имел возможность совершать свои молитвы столько, сколько положено. Днем каждый перекусывал поблизости от того места, где работал, а вечерами снова собирались вместе за красиво накрытым столом, беседовали дружески. Дед хорошо говорил по-немецки. Вот он и предложил:
– Зачем нам бежать? Будем жить, как жили. Немцы такие культурные люди. Худа не будет.
Но Басечка, худенькая и болезненная, всегда полагавшаяся на мужа, почему-то твердо решила:
– Немедленно уходим. Бросаем все и уходим.
Так они и сделали. Бежали, взяв только самое необходимое. Их подобрал какой-то грузовик, после долгих мытарств оказались они в тылу, откуда через год с небольшим Сашин папа ушел на фронт.
Все их еврейские родственники и соседи, оставшиеся «жить, как жили», были расстреляны немцами в первые дни оккупации.
Старшему папиному брату было суждено погибнуть под Сталинградом.
Если бы бабушка не решила бежать, погибли бы и все они, вместе с папой. Исчез бы с лица земли их род.
Отец довоевал, получил несколько серьезных ранений, но дошел до Праги. Это для тех, кто был на фронте, значило многое: на Прагу наших ребят направили уже после объявления конца войны. Эсэсовцы, не желавшие сдаваться, затеяли в Праге боевые действия. Чехи умоляли о подкреплении, кричали по радио: «Русские братья, на помощь! Русские братья, на помощь!» Русские братья, как обычно, на помощь пришли. Много их полегло, уже переживших радость победы и надежду на возвращение…
На Родину отец вернулся через четыре года после Победы. Он много видел, но рассказывать о войне не любил: «Ничего интересного», – вот и все разговоры.
Вообще Саша заметила закономерность: тех, кто прошел через серьезные испытания, войной ли, тюрьмой ли, как ни проси, трудно было заставить вспоминать «о доблестях, о подвигах, о славе». Воспоминаниям предавались обычно те, кто наблюдал за трагическими событиями с безопасного расстояния. Хотя известны и исключения.
Дед Саши по материнской линии тоже мог погибнуть, не дождавшись продолжения своего рода. Во времена коллективизации его старший брат боролся за создание колхозов. Деду Ване тогда было лет пятнадцать. Жарким весенним днем работали они со старшим братом в поле, уморились. Отвели лошадь в тенек, Иван лег под телегу, задремал. Проснулся от криков: мужики пришли выяснять отношения с братом, потом раздались выстрелы. Брата убили. Лошадь заржала в испуге. Подросток вцепился в щелястое дно телеги, лошадь понеслась, не разбирая дороги. Так дед остался в живых, женился, родилось девять детей. Старшая его дочь стала потом Сашиной мамой.
Со стороны мужа наблюдалась такая же цепочка случайностей.
Его дед семилетним ребенком мог погибнуть в знаменитое Кровавое воскресенье 9 января 1905 года, с которого началась первая русская революция. Его нес на плечах отец, рабочий Путиловского завода, когда началась стрельба. Люди замертво падали. Отец схватил мальчишку и кинул его через кованую решетчатую изгородь, приказав лежать и не двигаться.
– Я за тобой вернусь, – пообещал старший.
Ребенок скрючился и затаился в сырой январской петербургской стуже. Отец пришел за ним, когда стемнело.
Мальчик вырос, стал видным военачальником.
Видя, с каким вниманием слушает его Саша, дед Антона рассказывал ей удивительные детали собственной жизни. Некоторые пугали и настораживали Сашу: слишком жестокую правду приходилось слышать. Она записывала на будущее все-все.
Мы все здесь не случайно, убеждалась Саша. И если нам позволено родиться и жить, то что мы должны? Этот вопрос возвращал и возвращал к себе. Ответа на него пока не было. Был и еще вопрос: по чьей воле одни живут, другие умирают? И этот вопрос был лишь предчувствием чего-то главного.
Но кое-какие загадки с рождением детей оказались решенными. Те Сашины удушья перед тем, как проснуться, полностью прекратились после родов. Она не сразу даже заметила, что свободна от привычных мучений. И вдруг поняла, будто кто-то ей открыл книгу знания о самой себе, что с ней происходило. Она несла в своем сознании память о родах! Все эти муки продирания через узкую пещеру, вся эта невозможность пошевелиться и вздохнуть – оттуда. Потом вдох, вскрик – и жизнь. Да, ее память хранила многое, она ярко помнила даже раннее свое младенчество. Оказалось, можно помнить и такое. И даже – освободиться от преследующего годами воспоминания.
9. «My Way» [2]
Саша знала свои силы. И догадывалась, откуда они у нее. Просто сама для себя определила, ни с кем не делясь своим открытием. Она была ребенком Победы. Ведь одно дело родиться от хлипкого труса, просидевшего всю жизнь в своей норе, роя землю носом, и совсем другое – стать дочерью победителя. Человека, честно прошедшего все положенные испытания, не прятавшегося, не уворачивающегося и – победившего. Испытавшего вместе со всеми невероятную радость победы. От этой радости обязаны были появляться сильные люди.
Саша гладила пульсирующие роднички своих младенцев, целовала их мягкие беззащитные макушки, передавала им свою силу. Она не знала, что предстоит этим странникам. Как всякая мать, она мечтала для них о доброй судьбе, о дороге, устланной шелковистой травой, полной щебетания птиц, с могучими деревьями по краям, под кроной которых можно было бы укрыться в короткую непогоду.
Но если будут испытания – пусть не встают на колени. Только не это. Невозможно жить, пресмыкаясь, если ты человек – существо прямоходящее.
Она пела своим крохам, как заклинание, песню на чужом языке:
For what is a man, what has he got?
If not himself, then he has naught,
to say the things he truly feels;
And not the words of one who kneels.
The record shows
I took the blows —
And did it my way! [3]
Да! Держать удары – вот что она желала для своих детей.
Эти слова – The record shows I took the blows – сами собой будут приходить к Саше в дни ее ужаса. Они заставляли ее держаться.
А еще – воспоминания, которых не отнять.
Семья
Неучастие в политике не освобождает от ее последствий.
1. Обретение места
Итак, Антон стал офицером, военным врачом. Все мужчины в его семье были военными, так что иначе и быть не могло. Саша как раз получила свой учительский диплом, когда мужа послали в Чехословакию, в военный госпиталь. Ей нашлась работа в школе для детей советских офицеров.
Они попали в очень старый город, когда-то в древности бывший столицей Великой Моравы, Оломоуц. Именно в Оломоуце создали монахи Кирилл и Мефодий славянский алфавит, кириллицу. Здесь столько всего происходило! И столько было действующих храмов, принадлежащих разным конфессиям: католические, лютеранские, гуситские. Во всех проходили службы. Был даже православный собор на площади рядом с советским военным госпиталем. Воскресные службы посещали все, даже коммунисты. Так полагалось. Из века в век. И на это никто не посягал.
Получили Александровы квартиру не в военном городке, а в обычном чешском доме. Туда никто не хотел селиться, так как квартплата у чехов была в два раза большей, а каждую крону берегли как святыню. Кроме того, никому не хотелось учить ненужный чешский язык. А как тогда общаться с соседями? В те времена никто еще не представлял себе, что можно жить в многоквартирном доме, не зная, кто живет за соседней дверью. Невозможность добрососедского общения представлялась чем-то ужасным.