лела, что не родила больше детей. Но по нынешним временам об этом не могло идти и речи. В такой мир она ребенка выпускать бы не стала. Главное, чтоб эти, доверчиво ею рожденные, не сбились с пути.
Были ли у нее собственные желания, не связанные с «одеть, накормить, выучить, вымолить чистый путь»? Что-то для себя лично?
Как-то, бродя в одиночестве по осеннему парку среди падающих кленовых листьев, Саша определила свою заветную мечту: она хотела путешествовать. Объездить как можно больше стран. Она честно подсчитала свои возможности и решила, что вполне сможет себе позволить вылетать раз в полгода дней на семь-восемь в долгожданные путешествия. Вернувшись с прогулки домой, она нашла на антресолях карту мира, главную спутницу своего детства, и повесила ее на стену. Составила список самых первоочередных стран. Посчитала, что если ей суждено прожить еще лет тридцать, то, следуя своему графику, она увидит шестьдесят разных стран.
Разве это плохая цель жизни? По ее расчетам получалось, что она даже сможет брать с собой кого-то из детей.
Она немедленно собрала нужные бумаги, чтобы оформить загранпаспорта всему своему семейству.
Видимо, цель она определила правильную, потому что все получалось с легкостью.
Они слетали с Мишкой в Испанию на целых две недели! На карте появился первый флажок.
Потом побывали в Турции. Именно в Турции произошло незаметное для окружающих, но очень важное для Саши событие. Сродни тому, что случилось с ней когда-то в горах Кавказа. Тогда она бесстрашно скатывалась на лыжах с гор, забыв не только о страхе, но и о возможности его как такового. Позже, когда родились дети, страх ее обрел иные очертания: она боялась за себя из-за них, потому что была им необходима.
А в Турции Саша научилась плавать. Да-да! Она не умела держаться на воде до той поры, испытывая перед глубиной некий мистический ужас. Любила воду, но чтобы оторвать ноги от дна – нет, ни за что. Приняв решение жить по-новому, обозначив для себя путешествия как главную цель, она убедилась в правильности выбора, получив поощрительный подарок судьбы в виде исчезновения глупого мешающего страха. Все оказалось просто: вошла в лазурную ласковую морскую воду, доверилась ей, ноги оторвались от дна – и ничего не случилось. Вернее, как раз-таки и случилось: поплыла.
Похвасталась Мишке:
– Смотри, плыву!
Сын строго проверил и подтвердил:
– Плывешь, мам, правда – плывешь!
И сразу отчего-то уверилась Саша, что все в ее жизни скоро переменится. Как когда-то давно. Это же был знак. К чему-то подталкивало ее небо. И море.
Следующим пунктом стал Лондон. Саша не верила своим глазам, просыпаясь утром и глядя из окна гостиницы на бархатный зеленый газон и бегающих по нему толстых лондонских белок. Сбылось! Причем то, о чем она даже мечтать не смела!
Домой она возвращалась новым человеком, уверенная, что все самое интересное у нее еще впереди. Она очень торопилась к своим, встречающим ее в аэропорту, ей не терпелось скорее подарить им все, что она с любовью выбирала в Лондоне, и начать делиться впечатлениями.
На паспортный контроль выстроилась огромная очередь.
Подвалили какие-то огромные спортсмены и оттеснили ее от заветного окошечка еще дальше.
Саша закрыла глаза, чтоб не раздражаться, и прочитала любимую молитву: «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, иже везде сый и вся исполняяй, Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша».
Открыла один глаз, увидела, что спортсменов перед ней стало еще больше, и взялась читать все молитвы, что знала наизусть. От греха подальше. Нельзя же растерять свое легкое лондонское настроение, еще не переступив пограничную черту.
– Сашенька! – услышала она вдруг сквозь шум толпы и слова своей молитвы далекий-далекий незабытый голос.
Она даже не стала открывать глаза. Потому что этого не могло быть наяву. Это могло только показаться, почудиться.
– Сашенька! – раздалось прямо у ее уха.
Не открывая глаз, она, улыбаясь, повернулась на звук.
– Ты мне снишься, да? – спросила она у того, кто окликнул ее.
– Открой глаза! Ты все та же девочка. Сашенька, – смех звенел в его словах.
– Нет. Не открою. Вдруг это не ты… Не вы…
Позвавший ее человек хохотал вовсю:
– Не бойся. Я – это он. То есть вы – это я…
Тут она не выдержала и взглянула на подарок, который вдруг ни за что ни про что послала ей судьба.
– Ленечка! Ленечка!
Они обнялись.
Все вокруг перестало существовать.
Только первую долю секунды она различила его взрослость, мужественность. Потом что-то сдвинулось в ее глазах, перед ней оказался тот самый мальчик из того самого леса воспоминаний, куда прячется обычно первая любовь.
Они смотрели друг на друга во все глаза.
– Ты из Лондона? – спросила Саша.
– Да. Неужели и ты? – удивился Леня.
– Мы летели почти четыре часа в одном самолете!
– А до этого еще регистрировались в Хитроу, стояли в очереди на посадку…
– И только сейчас! Как же так? Только сейчас!
– Спасибо нашим спортсменам! Если б не они, так бы мы и не разглядели… То есть я бы не разглядел… Ты и так глаза открывать отказывалась…
Оба расхохотались.
– А как же ты узнал?
– По волосам. Ни у кого больше нет таких. И еще: ты прыгала, когда хотела начало очереди увидеть. Потом оглянулась… И я увидел лицо. Не поверил себе. Потом подошел…
– И я себе не поверила.
– Я видел.
Их снова стал разбирать смех.
Саша теперь никуда не торопилась. Ей хотелось стоять в этой огромной милой очереди, чтоб она не двигалась совсем, они бы не спешили, просто стояли бы себе рядом молча, даже не расспрашивая, как они прожили друг без друга эти жуткие двадцать с чем-то лет.
Так они и простояли добрых минут сорок. Не могли друг другом налюбоваться.
Наконец подошел Сашин черед. Она двинулась к окошечку. Ленечка шел за ней, не отпуская ее руку.
– Вы что, вместе? Семья? – спросила ярко накрашенная пограничница.
– Да, – радостно выпалил Ленечка. – Мы – семья. Ты – самое лучшее, что было у меня все эти годы, – заявил он, обращаясь к Саше.
Пограничница завистливо вздохнула.
– Ты! Ты – самое лучшее, – убежденно сказала Саша.
Теперь ей было не страшно, что очередь кончилась.
– Проходите. – Яркая пограничница вернула оба паспорта Ленечке.
Признала, стало быть, за главу семейства.
«Даже если мы сейчас распрощаемся навсегда, никогда больше не встретимся, я буду помнить эти сорок минут как огромное счастье», – подумала Саша.
Они забрали с движущейся ленты свой багаж.
– Давай присядем на минутку, – попросил Ленечка.
Саша, забыв об истомившихся в ожидании детях, с готовностью уселась в железное аэропортовское кресло.
– Блиц-опрос, – повелительно произнес тот, кто только что был определен как Самое Лучшее в Сашиной жизни. – Ты пойдешь за меня замуж?
– Ой! – воскликнула Саша, желая предостеречь Ленечку от ошибки, а себя от разочарования.
Сердце ее жутко стучало, прямо-таки выпрыгивало из грудной клетки.
– Давай без всяких «ой». Только «да» или «нет».
– Да, но…
– «Но» – это твои двое детей, да?
– Трое, – уточнила Саша. – К тому же: а вдруг я замужем?
– Тогда ответ был бы «нет». И все. Но ты сказала: «да».
– А ты на мне женишься? У меня трое детей. Никаких богатств… И параметров…
Странный, подростковый, несерьезный какой-то разговор. Однако они были целиком поглощены им. Саша чувствовала себя как в сказке про Царевну-лягушку. Первый встречный царевич выпустил стрелу и попал «немножечко рядом» с непонятной лягушенцией. И ничего не поделаешь, хоть и людям насмех.
– Отвечаю: «да». И вообще: я первый спросил. И все. У меня куча недостатков, – предупредил Ленечка.
– У меня тоже.
– Все равно: да. Понимаешь?
– Конечно, да, – засмеялась Саша. – Конечно, да. И – понимаю.
– Я приеду к тебе завтра. Адрес тот же?
– Да. Фамилия другая: Александрова.
– Это ненадолго, – пообещал «первый встречный царевич».
Они прошли по «зеленому коридору».
Леню встречал таксист с табличкой. Сашу немедленно обступили со всех сторон дети. Заждались.
Саша растерянно посмотрела вслед своему счастливому подарку судьбы. Она, дура, даже номер его телефона не спросила. «Адрес тот же? – Да». Ну, не дура? А если он теперь не приедет? Если, например, с ним в дороге, вот прям сейчас, что-нибудь случится? Ну, бывают такие конченые дуры, а?
Дети тормошили, болтали, расспрашивали, требовали внимания.
«Вот мое главное счастье, – решила Саша привычно. – И хватит этих кучевых облаков. Надо спускаться на землю и жить, как жила».
Только тут она вспомнила важное: паспорт-то остался у Ленечки! И именно эта новость почему-то несказанно обрадовала ее. Женская логика – штука сильная, хоть и непостижимая.
Ночь прошла без сна. Связных мыслей – ноль. Только прокручивание сцены встречи:
– Сашенька! Открой глаза, девочка.
И еще:
– Ты – самое лучшее…
И, конечно, разумеется:
– Выходи за меня замуж… Да или нет…
– Надо было сказать «да», взять за руку и ехать сразу с ним к себе домой, – нудил внутренний беспокойный голос.
– Но я же сказала «да», – возражала более здравомыслящая часть Сашиного «я».
– Ага, ага, сказала она… Совершенно неуверенно… бесцветно… Не прозвучало у тебя… – подначивал первый.
Саша, в который уже раз, принималась воссоздавать картину ответа: действительно ли ее «да» было неубедительным и способным оттолкнуть?
Сон сморил ее только к утру.
Все равно проснулась, как полагалось: к завтраку. Завтрак – это святое. Всех накормить, перецеловать, проводить.
Посмотрела на себя в зеркало: жуть. Под глазами круги, рожа осунулась.
На запах гренок дружно подтянулись ненаглядные чада.
Элька отхватила кусок, сунула в рот.
– Мам! Ты влюбилась!
Саша прямо-таки остолбенела от дочкиной проницательности. Не знала, что и сказать.