– Моя мама была шеф-поваром в отеле, – объяснил Джон. – Она была очень талантлива, и я тоже люблю готовить, поэтому мы с мамой постоянно говорили об этом и обменивались рецептами. Это особая связь между нами. И я был так счастлив иметь такую же с дочерью. Я знал, что ты беспокоишься о ее здоровье и что она тебя слушается. Я боялся, что ты повлияешь на нее, и Мория уйдет из клуба, а наша связь оборвется. Когда ты сказала, что я незрелый отец, я будто потерял связь. Потому что нет ничего более важного для меня в жизни, чем быть отцом нашей дочери. Все остальное меркнет в сравнении. Итак, когда ты это сказала… ну, если бы я остался в комнате, я бы пожалел о том, что произнес бы в ответ. Я был очень зол.
– Я могу понять, почему ты так себя чувствовал, – начала Джули после того, как обобщила субъективный опыт Джона, и он подтвердил, что она все поняла правильно. – Я действительно понимаю, насколько это большой страх для тебя. Тем более когда она училась в старшей школе, вы не были так близки. Итак, ты хотел сохранить этот мост, соединяющий вас. Ты не хотел потерять ни одного кирпича на этом мосту.
– Да, – сказал Джон. – Совершенно верно.
Шаг 3. Триггеры
А. Поделитесь, что привело вас к эскалации взаимодействия. Какие события во время ссоры вызвали большую реакцию?
Б. Прокрутите видеозаписи жизненных воспоминаний и остановитесь там, где в прошлом были похожие чувства. Теперь расскажите историю этого момента партнеру, чтобы он понял, почему для вас это спусковой крючок.
C. Поделитесь историями друг с другом. Это поможет партнеру понять вас. Когда вы думаете о своем опыте или детстве, помните ли вы что-то связанное с тем, что сейчас запускает определенные реакции, вашими «постоянными уязвимостями»? Партнер должен знать все это, чтобы быть более чутким.
Для нас в этом конкретном случае это был самый откровенный шаг: выявление собственных триггеров.
Для Джули спусковым крючком стало всепроникающее ощущение, что здоровье очень хрупко, а последствия бездействия велики. Когда она была маленькой девочкой, ее отец работал кардиологом, он хорошо заботился о пациентах, но не о семье.
– Нам практически не разрешалось болеть, – объяснила Джули. – Ему это было как-то обидно, будто мы специально это делали.
Когда ей было около десяти лет, она и остальные члены семьи должны были получить недавно выпущенную вакцину от полиомиелита. Это была живая вакцина, которую вводили в организм в форме небольшого количества сладкого сиропа. Накануне процедуры у Джули опухла щека. Это было странно. Она пошла к отцу, но тот сказал, что ничего страшного, возможно, просто укус насекомого.
Две недели спустя в школе Джули внезапно почувствовала невероятную боль в ноге.
– Это была самая сильная боль, которую я когда-либо чувствовала, – поделилась Джули, – включая роды!
Несколько недель у нее была высокая температура. Наконец она выздоровела. Но не нога. Однажды утром она просто не смогла встать с постели. Ей пришлось волочить ногу, чтобы выйти из комнаты. Она ничего не сказала родителям, следуя правилу: «Помните, вы не должны болеть!» И скрывала три месяца, прежде чем заметили. Последовало множество посещений врача, невролога, ежедневная шоковая терапия на ноге и ношение большого тяжелого металлического корсета. Никто не мог понять, в чем дело. Наконец это смогли сделать в одном из медицинских Центров по контролю и профилактике заболеваний. Опухшая щека Джули в тот день не была укусом насекомого. Это был паротит, и он вступил во взаимодействие с вакциной, активировав ее в полноценную болезнь. Джули была одной из четырех человек во всей стране, которые действительно заразились полиомиелитом в результате вакцины.
– До этого я была очень спортивной, – рассказывала она, – но все, конечно, прекратилось. Я носила корсет на ноге полтора года. И даже когда все восстановилось, никогда не была в прежней форме на 100 %.
Это настоящий кошмар. И Джули по сей день чувствует, что если бы отец как врач уделял ей больше внимания и не позволил сделать вакцину в тот день, ничего бы из этого не произошло. Мораль истории такова: теперь Джули твердо уверена, что если у нее будет больной ребенок или кто-то из окружения заболеет, она основательно берется за решение вопроса. А Джон велел игнорировать это. По крайней мере, так ей показалось. Это стало спусковым крючком: ее родители упустили что-то, что происходило с ее здоровьем, и последствия оказались плачевными – на всю жизнь.
Спусковой крючок Джона тоже уходил корнями в детство. Он рассказал, как рос в Бруклине: он был умным, читающим книги ребенком и всего дважды пропустил уроки в начальной школе. В год, когда он пошел в среднюю школу, его семья переехала в новый город в Нью-Джерси. Он пошел в девятый класс в двенадцать лет, окруженный четырнадцатилетними ребятами, которые сразу же выделили его – книжного, маленького, еврейского новичка. Он подвергся издевательствам и оскорблениям. Все это, а также постоянный ежедневный стресс и низкая самооценка, которые сопровождали его, продолжались на протяжении четырех лет обучения.
– Я прошел через многое из того, через что прошла Мория в первый год обучения в колледже, – сказал Джон. – Депрессия, одиночество, сомнения в себе. Затем в шестнадцать лет я поступил в Университет Фэрли Дикинсон… и это была совершенно другая вселенная.
Он жил с родителями и подрабатывал, чтобы оплатить обучение, но у него все равно был невероятный опыт учебы в колледже. Там было нормально быть умным. Нормально быть увлеченным интеллектуальными занятиями. Люди хотели разговаривать об этом! Им не хотелось спать всю ночь, обсуждая философию и смысл жизни. Джону это понравилось. Впервые за всю школьную жизнь он преуспевал.
– Для меня это был своего рода ренессанс – возрождение, – поделился он. – Все изменилось. Я смог поверить в себя. Появилась уверенность. У меня было сообщество. Это огромный поворотный момент для меня, для моей жизни, и я так сильно хотел, чтобы Мория испытала то же самое. Я просто не мог вынести мысли, что что-то может пустить это под откос.
Именно на этом этапе проработки неприятного инцидента – в Шаге 3 – мы оба осознали (честно говоря, с некоторым удивлением), насколько сильно старые детские истории послужили негативным эмоциональным толчком в эскалации ссоры. Да, на первый взгляд, ссора заключалась в том, что наша дочь слишком поздно ложилась спать. Однако ситуация подняла некоторые действительно глубокие вещи, которые мы оба носили с собой всю жизнь. Активизировалась старая боль.
У Джули – стремление быть бдительной и не позволять потенциально опасной болезни ускользнуть от внимания родителей. Для Джона – острая необходимость защитить хрупкий, растущий опыт, который мог бы изменить жизнь и стать позитивным. Это не ссора из-за телефонного звонка или того, была ли Джули мамой-контролером, а Джон – незрелым отцом (и то и другое неправда!), а из-за старой боли из детства, оставившей болезненный след в каждом. Самое интересное в том, что мы уже рассказывали друг другу об этих историях раньше. Помните, мы женаты два десятилетия! Конечно, Джон упоминал об издевательствах. Джули описывала свой опыт лечения полиомиелита. Но мы никогда не связывали точки таким образом, чтобы осознать, какое влияние те события оказали на нас и какое влияние продолжали оказывать на нашу жизнь… и наши ссоры.
В конечном счете именно из-за этих сильных триггеров наш конфликт стал таким неприятным, и именно понимание триггеров друг друга было таким целительным. Мы оба смогли искренне признать субъективный опыт друг друга. И удивительно, насколько легче дался следующий шаг – взять на себя ответственность за свою роль в произошедшем неприятном инциденте. Стало легче, когда мы поняли друг друга и почувствовали, что нас понимают.
Шаг 4. Возьмите свою часть ответственности
А. Понятно, что в идеальных условиях вы могли лучше выражать себя, говоря о проблеме. Но что в данной ситуации послужило причиной недопонимания? Поделитесь, что способствовало вашей склонности к конфликтному взаимодействию. Прочитайте вслух пункты из списка, верные для вас (полный список представлен в кратком руководстве в конце книги).
• В последнее время я был(-а) очень напряжен(-а) и раздражителен(-ьна).
• Я был(-а) слишком чувствительным(-ой).
• Я мало делился(-ась) своим внутренним миром.
• Я не был(-а) эмоционально доступен(-на).
• У меня депрессия.
• В последнее время я плохо себя контролирую.
• Я не уделял(-а) достаточно времени установлению хорошего контакта между нами в последнее время.
• Я не просил(-а) того, что мне нужно.
• Я чувствовал(-а) себя жертвой.
• Мне нужно было побыть одному.
• Я был(-а) очень озабочен(-а).
• Я не чувствовал(-а) особой уверенности в себе.
• Я был(-а) сильно уставшим(-ей).
Б. О чем именно вы сожалеете в связи с этой ссорой или прискорбным инцидентом?
C. За что хотите извиниться?
• Мне жаль, что… (Не обязательно выбирать что-то из списка – это лишь примеры. Сделайте свои извинения конкретными, как и сожаления, приведенные выше.)
• Я слишком остро отреагировал(-а).
• Я был(-а) таким(-ой) негативным(-ой).
• Я тебя атаковал(-а).
• Я тебя не слушал(-а).
• Я не был(-а) уважителен(-ьна).
• Я был(-а) неразумен(-на).
• Ваш или другие варианты, которые приведены в конце книги.
– Знаешь, в последнее время у меня много стресса. Я сильно раздражителен, – сказал Джон, выбрав первый вариант из списка выше. – Надо мной висела большая проблема: недавно мне отказали в нескольких грантах, и я только что услышал, что Национальный институт психического здоровья решил больше не финансировать исследования взаимоотношений. И… Я чувствовал себя жертвой. Я определенно был настроен на конфликт. У меня было такое дерьмовое настроение… Злился в пробке, и все такое. Но о чем я сожалею, что оскорбил тебя как маму. Ты потрясающая мама. Я люблю тебя как маму. И прошу прощения за то, что предположил, что ты хочешь контролировать дочь. Хочу извиниться за то, что не знал, что сработал триггер и за твоей сильной реакцией что-то скрывалось. Так что… мне очень жаль. Мне жаль, что я слишком остро отреагировал и не задал тебе никаких вопросов.