ятков паровозов эшелонами, Царицынский узел благодаря экстренным мерам теперь уже в состоянии отпустить 150 вагонов по 30 в поезде, всего 5 поездов ежедневно. Не так хорошо обстоит дело с водным транспортом ввиду задержки пароходов в связи с выступлением чехословаков».
Почти ежедневно Сталин сообщал в Москву, Ленину или в Наркомпрод, как идет дело с отгрузкой продовольствия. И составы с продовольствием двинулись на север. Когда железнодорожная линия к северу от Царицына на время была перерезана казаками, хлеб и скот стали грузить на баржи, отправляя Волгой до Саратова; там их вновь перегружали в составы. Всего в июне 1918 года из Царицына было отправлено 2379 вагонов – почти два с половиной миллиона пудов продовольственных грузов. Кроме того, заготовленное в Царицыне продовольствие отправлялось в Астрахань, Баку, Туркестан. Сухие цифры станут понятнее, если вспомнить, что за май 1918 года по всей стране было погружено хлеба лишь 1662 вагона.
За первую неделю пребывания в Царицыне Сталин сумел наладить отправку продовольствия и стал собираться в поездку на Северный Кавказ и в Новороссийск, но военные события не позволили ему уехать. 15 июня Сталин телеграфировал Ленину:
«В положении Царицына произошел ночью тринадцатого крупный перелом – казаки взяли Кривую Музгу верстах в 40 от Царицына. В связи с этим я не считаю целесообразным выехать в Новороссийск».
Так в телеграммах Сталина впервые появляются военные сюжеты – обстановка понуждала заняться и чисто военными делами. Кривую Музгу красные вскоре отбили, но положение Царицына с каждым днем становилось все опаснее. Казакам Краснова удалось прервать линию Царицын – Поворино, а 25 июня они захватили станцию Торговая, тем самым перерезав линию Царицын – Тихорецкая и прервав связь с Северным Кавказом. Чтобы исправить положение, требовались значительные военные силы, но их-то и не было в Царицыне.
То был «отрядный период» в истории Красной Армии. Регулярных частей, тем более – соединений, в распоряжении Советской власти почти не имелось. «Дивизии» и «армии», в большом количестве фигурирующие в документах того времени, по численности ни в коей степени не соответствовали своим наименованиям и еще меньше – по организации. Как правило, они состояли из групп отрядов, объединяемых в лучшем случае авторитетом решительных и инициативных командиров.
В середине июня 1918 года советских войск под Царицыном было мало. Не существовало ни общего плана, ни единого командования. Каждый полк, каждый отряд вели бои самостоятельно и, следовательно, разрозненно. В столкновениях с достаточно серьезным противником – белоказачьими войсками – красные части терпели поражения и несли потери. Отряды часто отказывались идти в бой. Так, некий Бабин – временно исполняющий должность «начдива» – прислал телеграмму в штаб Северо-Кавказского округа: «Если немедленно не вышлете сто тысяч, ухожу с позиций».
Не следует думать, что обстановка под Царицыном в этом отношении была чем-то исключительным. Точно так же обстояло дело и на Украине, во время боев с немцами весной 1918 года, и летом на Урале и в Заволжье, где подняли мятеж чехи.
Осталось мало мемуарных свидетельств о Сталине той поры. Приведем одно из немногих воспоминаний Ф. Раскольникова (Ильина). Деятель он был темноватый, но журналист неплохой. Летом 1918-го он был послан из Москвы в Новороссийск с деликатным поручением – добиться потопления кораблей Черноморского флота, дабы они не достались германцам. Путь его неизбежно лежал через Царицын, где он и поспешил к члену ЦК товарищу Сталину:
«На бесконечных параллельных путях недалеко от вокзала я разыскал вагон товарища Сталина. Он сразу принял меня. Над его столом висела карта. В черном кителе и брюках, заправленных в голенища высоких кожаных сапог, с длинными, зачесанными назад, стоячими черными волосами и с густыми книзу опущенными усами на энергичном лице, Иосиф Виссарионович шагнул мне навстречу и, вынув левой рукой изо рта дымящуюся трубку, правую руку протянул мне.
Сталин был в Царицыне всем: уполномоченным ЦК, членом Реввоенсовета, руководителем партийной и советской работы. Все вопросы он, как всегда, решал коллегиально, в тесном контакте с местными учреждениями, что импонировало им и еще больше усиливало его непререкаемый авторитет.
По предложению Сталина мы сели за стол, и я рассказал ему о порученной мне задаче. Я был поражен, когда оказалось, что Сталин знал все: и перипетии новороссийской борьбы между сторонниками и противниками потопления флота, и сопротивление руководителей Черноморско-Кубанской Республики, и категорические приказы московского центра.
– На днях тут проехал Шляпников, – пренебрежительным тоном произнес Иосиф Виссарионович, – он тоже против потопления Черноморского флота, – Сталин пожал плечами, перевернул трубку и, постучав по ней указательным пальцем, не спеша высыпал в пепельницу перегоревшую табачную труху, затем подвинул к себе кисет с табаком, неторопливо развязал его и небольшими щепотками доверху набил трубку.
– Шляпников сейчас в Торговой. Вы его догоните, – после паузы добавил Сталин, зажег спичку, сосредоточенно раскурил трубку и глубоко затянулся. На его лбу мгновенно разошлись собравшиеся было морщины. Иосиф Виссарионович указал мне на ошибку Вахрамеева, который, приехав в Новороссийск с определенной директивой Совнаркома, долгое время скрывал ее от руководящих партийных товарищей Кубано-Черноморской Республики.
– Эта ультраконспирация никуда не годится, – сказал он, взглянув на меня мгновенно подобревшими глазами и, морща нос, рассмеялся приятным гортанным смехом. И он посоветовал мне проездом через Екатеринодар непременно повидать местных руководящих товарищей, ознакомить их с целью моей поездки и обеспечить себе их содействие…»
Неизвестно, как обернулись бы события под Царицыном, если бы его защитники в конце июня – начале июля не получили солидного и надежного подкрепления. С запада, сквозь объятую мятежом Область Войска Донского, с превеликим трудом, с жестокими боями прорвалась к Царицыну 5-я армия Ворошилова, вынужденная уйти из Донбасса под напором немецких войск.
Минуло уже 12 лет, как Сталин и Ворошилов познакомились на Стокгольмском съезде. Встречи революционеров были редкими, но симпатии сохранялись. Поближе сошлись они с декабря 1917 года, когда Ворошилов занимал пост председателя комитета по охране Петрограда. Затем Ворошилов возвратился в Донбасс и вот теперь, спустя несколько месяцев, прорвался к Царицыну во главе значительной силы войск. За эти месяцы он обнаружил, кроме организаторских способностей, кипучей, неиссякаемой энергии, безграничной смелости, еще и несомненные качества командира революционных войск. Опираясь на Ворошилова и его товарищей, закалившихся в боях, Сталин мог теперь создать в Царицыне действенную военную силу.
23 июня военный руководитель Северо-Кавказского военного округа А. Е. Снесарев, в прошлом – генерал-лейтенант дореволюционной армии, подписывает приказ: «Все оставшиеся части бывших 3-й и 5-й армий, части бывшей армии царицынского фронта и части, сформированные из населения Морозовского и Донецкого округов, объединить в одну группу, командующим которой назначается бывший командующий 5-й армией т. Климент Ефремович Ворошилов…» Этот приказ имеет знаменательную надпись: «Подтверждаю назначение товарища Ворошилова… Член Совета Народных Комиссаров, Народный Комиссар Сталин».
По мере того как Сталин выясняет, что выполнение его главной задачи – снабжение продовольствием столиц – не может быть претворено без коренного изменения военной обстановки не только под Царицыном, но и вообще на всем Северном Кавказе, он все глубже начинает вникать в военные дела. И здесь нарком национальностей сталкивается с такой неразберихой, путаницей, беспорядком, что иного человека это могло бы и отпугнуть. Но не в правилах Сталина уходить от начатого дела, и поступает он решительно, без колебаний. Эти его действия тотчас приходят в противоречие с приказами и распоряжениями военного ведомства, возглавляемого Троцким.
Первые столкновения можно заметить уже в начале июля. 7 июля, в час ночи, Ленин телеграфировал в Царицын о мятеже левых эсеров в Москве и требовал: «Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов, ставших орудием в руках контрреволюционеров…» Указав на необходимость для Сталина поддерживать постоянную связь с Баку, с Шаумяном, Ленин повторил: «Итак, будьте беспощадны против левых эсеров…» В три часа ночи Сталин ответил: «Сегодня же отправлю в Баку нарочного с письмом. Все будет сделано. Что касается истеричных – будьте уверены, у нас рука не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески».
К тому времени Сталин уже вплотную занялся военными делами. В тот же день он пишет Ленину: «Спешу на фронт. Пишу только по делу. Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб все же дадим».
Как очевидно, весьма обширных полномочий Сталина было недостаточно, чтобы навести порядок в военных делах. Через три дня Сталин вновь пишет Ленину: «Несколько слов. 1) Если Троцкий будет, не задумываясь, раздавать направо и налево мандаты Трифонову (Донская область), Автономову (Кубанская область), Коппе (Ставрополь), членам французской миссии (заслужившим ареста) и т. д., то можно с уверенностью сказать, что через месяц у нас все развалится на Северном Кавказе и этот край окончательно потеряем. С Троцким происходит то же самое, что с Автономовым одно время. Вдолбите ему в голову, что без ведома местных людей назначений делать не следует, что иначе получается скандал для Советской власти…»
На следующий день в телеграмме Ленину из Царицына были охарактеризованы присланные Троцким военные специалисты, с которыми Сталину пришлось столкнуться: «…Штаб Северо-Кавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши «специалисты» психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они, как «штабные» работники, умеющие лишь «чертить чертежи» и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям… и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости».