Через несколько дней Носович сам пополнил компанию саботажников на барже: 10 августа его и Ковалевского также арестовали. Но Троцкий отдал распоряжение о немедленном освобождении Носовича. У царицынской ЧК не было в тот момент прямых данных об участии Носовича в заговоре, и он был освобожден.
Заговорщики, которых возглавлял инженер Алексеев, присланный в Царицын в качестве «спеца-организатора по транспортированию нефтетоплива с Кавказа», намеревались в ночь на 18 августа захватить город, арестовать советских и партийных руководителей и тем помочь войскам Краснова взять город. В заговоре участвовала местная эсеровская организация, была установлена связь с тремя иностранными консулами, находившимися тогда в Царицыне: французским, американским и сербским.
Но в последний момент заговор провалился. «К большому сожалению, – писал Носович, – прибывший из Москвы глава этой организации инженер Алексеев и два его сына были малознакомы с настоящей обстановкой, и благодаря неправильно составленному плану, основанному на привлечении в ряды активно выступающих сербского батальона, бывшего на службе у большевиков при чрезвычайке, организация оказалась раскрытой… Резолюция Сталина была короткой: «Расстрелять». Инженер Алексеев, два его сына, а вместе с ними значительное количество офицеров, которые частью состояли в организации, а частью лишь по подозрению в соучастии в ней, были схвачены чрезвычайкой и немедленно, без всякого суда, расстреляны».
Здесь, в Царицыне, в полуосажденном городе, в чудовищной братоубийственной войне, когда враги любой политической окраски были детьми одного народа, недоверие и подозрительность процветали.
Так было во время Великой французской революции, так было везде и всегда. По сути, для всех противников оставалось одно лишь наказание – смерть. До лета 1918-го Сталину никогда не приходилось отдавать приказ кого-либо казнить или даже задумываться об этом. Вся его прежняя жизнь хорошо известна. Он не был от природы жестоким человеком. Напротив, даже в тяжелых условиях (в тюрьмах или в Туруханской ссылке) он оставался незлобивым. Настали иные времена – грозные и кровавые. Как человек сильный и цельный, Сталин на этом пути был непреклонен. И еще: видеть, работать рядом с человеком до статочно долго, а потом узнать, что он является скрытым врагом (Носович), – это не могло не наложить отпечатка на его от природы мягкий нрав. Семена обостренной подозрительности, бесспорно, впервые запали ему в душу именно во время жестокой борьбы за Царицын.
Таковы были суровые законы гражданской войны. Очищение тыла, несомненно, благотворным образом сказалось и на общем военном положении Царицына. Атаки красновцев 13–18 августа дорого им обошлись. С 20 августа красные войска от обороны начали переходить к наступлению. Поначалу казаки ожесточенно сопротивлялись, контратаковали, а затем покатились прочь от города. К 1 сентября левый берег Дона был очищен от казаков, и преследование их продолжилось.
Есть много свидетельств того, что Сталин в Царицыне вникал во все детали обороны. Вот воспоминания М. И. Потапова, воевавшего на бронепоезде «Брянский».
«В бою бронепоезд пострадал, одну из бронеплощадок пришлось отцепить. Когда зашла речь о выделении новой бронеплощадки, Алябьев – начальник броневых частей под Царицыном – велел:
– Обратитесь лично к товарищу Сталину и расскажите ему, при каких обстоятельствах оставили площадку на поле боя.
Пришлось ехать для личного доклада Сталину. Показав в штабе свой документ, захожу в приемную – там ни души. Потихоньку открываю дверь, заглядываю в кабинет. Вижу, ходит в глубоком раздумье небольшого роста человек. На нем внакидку простая солдатская шинель и обыкновенные сапоги. Приняв его за дежурного, я вышел в коридор и в ожидании закурил. Через некоторое время человек в шинели внакидку вышел из кабинета и прошел в смежную комнату. Возвращаясь, он взглянул на меня и осведомился, кого я ожидаю. Отвечаю, что хочу встретиться с товарищем Сталиным по важному вопросу. Он ответил:
– Я – Сталин, заходите.
В короткой беседе Сталин заметил, что оставлять противнику даже разбитую бронеплощадку ни в коем случае нельзя, и предложил немедленно доставить ее в Царицын для ремонта.
– Только выполнив это распоряжение, вы можете рассчитывать на получение новой бронеплощадки, – предупредил Сталин».
Организовать отпор казакам было тем труднее, что в Царицыне еще далеко не до конца были изжиты остатки партизанщины, недисциплинированности, своеволия, местничества, сепаратистских устремлений кое-кого из командиров. В таких случаях приходилось уговаривать, убеждать, грозить. 11 августа, к примеру, Сталин разговаривал с Васильевым, командиром отряда в Котельникове: «Сталин. В Царицыне положение ухудшается с каждым часом… Если Царицын падет, погибнет весь Южный фронт и Поволжье. Я уже 10 дней тому назад говорил об этом, требовал от Шевкоплясова частей на север, но Шевкоплясов до сих пор не исполнил своего долга, теперь Царицын накануне падения, и вся ответственность падет на Шевкоплясова и Думенко. Сегодня последний раз обращаюсь к Южному фронту с требованием незамедлительно перебросить на север необходимые части… Прошу, товарищ Васильев, все сказанное Вам немедленно передать, срочно сообщить Шевкоплясову и Думенко, Колпакову, Штейгеру; панику разводить не следует, но правду сказать мы обязаны начистоту…»
Васильев обещал все передать, но и на следующий день в разговоре со штабом войск в Ремонтной Сталину пришлось повторяться: «Сталин. Скажите, мартыновцы прибыли на Ремонтную? Ответ. Нет. Шевкоплясов грузится. Сталин. Имейте в виду, что Царицын, быть может, накануне падения… Если завтра не дадите Царицыну полк с кавалерией, Царицын будет взят и весь Южный фронт будет обречен на гибель. Не могу не заметить, что вся ответственность за эту почти вероятную катастрофу падает на Шевкоплясова, который жалкий Куберле ставит выше России… Военсовет предписывает Думенко прибыть в Царицын хотя бы с двумя опытными эскадронами…»
Подобные переговоры были заурядными, и Сталин, так же как и Ворошилов и другие участники обороны, убеждался в настоятельной необходимости избавиться от партизанщины.
Наступление красных войск в начале сентября 1918 года продолжалось. Военный совет решил наградить особо отличившиеся в боях части, и 10 сентября в Царицыне был устроен праздник революционных полков.
Это был первый парад войск, который довелось принимать Сталину. В 7 часов вечера к зданию Военного совета подошел 1-й Коммунистический Луганский полк. Оркестр на балконе исполнил «Марсельезу». «После этого, – сообщила царицынская газета «Солдат революции», – в кратких, но в теплых словах нарком товарищ Сталин приветствовал полк от имени Совета Народных Комиссаров и Военного совета, от имени которого вручил полку Красное знамя. Командир Питомин, расцеловавшись с тов. Сталиным, подняв высоко знамя, вместе с товарищами красноармейцами поклялся гордо нести его вперед, защищая революцию…».
Через два дня Сталин уехал в Москву, но о Царицыне не забывал. 15 сентября состоялся разговор по прямому проводу:
«Из Царицына Ворошилов и Минин: Разобрали шифровку?
Из Москвы Сталин: Сейчас разбирают. Почему до сего времени не взяты ст. Лог, Липки и Арчеда?
Ворошилов и Минин: Поспешишь, людей насмешишь, дело идет.
Сталин: А мне казалось, дело стоит.
Ворошилов и Минин: Не беспокойтесь, своевременно будет сделано».
Затем Ворошилов подробно рассказал о положении на фронте и попросил помощь со снабжением войск. Сталин отвечал, что выедет через два дня и все вопросы, видимо, будут решены в пользу Царицына.
Но ему пришлось задержаться в Москве еще на несколько дней. 15 сентября Сталин и Свердлов беседовали с Лениным, поправлявшимся после покушения на него эсерки Фанни Каплан. Видимо, следствием этой встречи было учреждение 17 сентября 1918 года Реввоенсовета (РВС) Южного фронта в составе Сталина, Минина, командующего фронтом Сытина (генерал-майора дореволюционной армии) и его помощника – Ворошилова. Членам РВС, ввиду серьезности положения на Южном фронте, приказывалось немедленно вступить в исполнение обязанностей.
Сталина ждали дела и в Наркомнаце: за время отсутствия наркома накопилось немало вопросов, требовавших его авторитетного суждения. 19 сентября он рассматривал и утверждал состав и порядок работы коллегии Наркомата.
Перед отъездом (а Сталин спешил) он встретился с сотрудниками «Известий» и рассказал о положении на юге России. В кратком интервью Сталин счел необходимым отметить, что «большим недостатком в обмундировании нашей армии является отсутствие определенной формы для солдат. Желательно было бы как можно скорее выработать новую форму обмундирования солдат и ввести ее немедленно на фронте. Последний декрет Центрального Исполнительного Комитета о поощрении геройских действий отдельных красноармейцев и целых частей путем выдачи первым отличительных знаков, а вторым – знамен, имеет, по словам товарища Сталина, громадное значение».
В качестве еще одного недостатка Сталин назвал отсутствие в красных войсках кавалерии. Отметим это: когда представится возможность, Сталин немало сделает для красной конницы.
22 сентября, когда положение на фронте вновь ухудшилось для красных войск, он возвратился в Царицын. С 20 сентября казаки, отдохнув и пополнившись, перешли в наступление.
Советская республика не могла полностью снабдить своих защитников. Но и на фоне общего недостатка положение войск под Царицыном было ужасающим. Сталин и Ворошилов раз за разом, крайне настойчиво, обращались в Москву, прося, настаивая, требуя. Но в высших военных инстанциях республики эти обращения не только не встречали должного внимания, но и, более того, вызывали странную реакцию. Речь идет в первую очередь о Троцком.
В своих действиях руководители обороны Царицына исходили из целесообразности и знания местных условий, а потому далеко не всегда соблюдали многочисленные и многословные инструкции Троцкого. Со своей стороны Троцкий, посылая в Царицын грозные и путаные приказы, прибегнул к испытанному средству авантюристов – клевете. В телеграммах к Ленину и Свердлову он всячески пытался опорочить работу Сталина и Ворошилова, искажая и подтасовывая факты, обвиняя обоих в недисциплинированности и партизанщине, срыве обороны города.