ыяснилось, что в абстрактной форме Зиновьев признавал возможность строительства социализма в СССР, но оставлял открытым вопрос – можно ли завершить его успешно. По Зиновьеву выходило, что строить социализм можно, а построить – нельзя.
Стремясь к дешевой популярности, Зиновьев, Каменев и Сокольников в выступлениях стали раздавать необоснованные обещания: повысить уже в 1925 году заработную плату до довоенного уровня, дать каждому крестьянину-бедняку по лошади, вновь снизить сельхозналог и т. д.
В августе 1925 года, когда большая часть членов Полит бюро не была в Москве, Зиновьев направил в «Правду» статью «Философия эпохи», насквозь демагогическую и самохвальную. Члены ЦК Калинин и Андреев решительно высказались против нее.
Сталина тоже не было в Москве: с середины июля он находился в отпуске, уехал в Грузию. Только отдыхать он не умел, поэтому вместе с Орджоникидзе и Микояном ездил в Кутаиси и другие районы Грузии. В начале сентября Молотов прислал статью Зиновьева. О своих впечатлениях Сталин рассказывал на XIV съезде:
– …Там есть деревенская беднота, есть кулак, есть капиталист, есть выпады по адресу Бухарина, есть эсеровское равенство, есть Устрялов, но нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется «Философия эпохи». Когда товарищ Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю. (Смех в зале.)
Накануне октябрьского Пленума в ЦК поступило письмо, подписанное Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым и Крупской, выступавшей по ряду, вопросов вместе с оппозицией. Основные установки оппозиции сводились к обвинениям ЦК в «либеральном» отношении к правым и нежелании считаться с увеличивавшейся якобы опасностью роста капиталистических элементов. Авторы платформы требовали общепартийной дискуссии. Пленум отверг это требование, осудил как правый уклон, так и «левый», который выражала «новая оппозиция».
XIV съезд партии открылся 18 декабря. Сталин выступил с политическим отчетом ЦК. Начал он доклад с внешнего положения страны.
Перейдя к внутреннему положению, Сталин рассмотрел возможные линии развития народного хозяйства:
– Есть две генеральные линии: одна исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование, что на этом надо стоять, по этому пути развиваться и впредь. Эта линия требует, по сути дела, свертывания нашей индустрии…
– …Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализоваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы. Эта линия означает отход от задач нашего строительства.
– Это не наша линия.
– Кто не верит в это дело – тот ликвидатор, тот не верит в социалистическое строительство. Эти противоречия мы преодолеем, мы их уже преодолеваем… И без помощи со стороны мы унывать не станем, караул кричать не будем, своей работы не бросим и трудностей не убоимся. Кто устал, кого пугают трудности, кто теряет голову – пусть даст дорогу тем, кто сохранил мужество и твердость. Мы не из тех, кого пугают трудности. На то и большевики мы, на то и получили ленинскую закалку, чтобы не избегать, а идти навстречу трудностям и преодолевать их.
(В зале голоса: «Правильно!» – и аплодисменты.)
Содоклад Зиновьева был путаным, состоял в основном из цитат, набранных к месту и не к месту, и не содержал никакой положительной программы. Не в бровь, а в глаз Зиновьеву был выкрик с места, что он в докладе «крохоборством занимался».
Выступление (а по сути дела – доклад) Каменева был более логичен, более академичен, что ли. Выставив против партии и ЦК весь набор обвинений, Каменев лишь в самом конце двухчасовой речи обнародовал то главное, что вело «новую оппозицию» в бой: желание изменить руководство партии и в первую очередь убрать Сталина с поста Генерального секретаря. Под шум и выкрики делегатов с мест Каменев говорил:
– Я должен договорить до конца. Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба…
Каменев, конечно, не ожидал той реакции слушателей, которая последовала за этими словами. Поднялся шум, делегаты кричали с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!» В то время, как ленинградская делегация аплодировала Каменеву, другие делегаты кричали: «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!» Затем весь зал встал с мест и приветствовал Сталина. Послышались возгласы:
– Вот где объединилась партия!
– Большевистский штаб должен объединиться!..
Вот что говорил Ворошилов:
– Товарищ Сталин, являясь Генеральным секретарем, конечно, состоит членом Секретариата, но вместе с тем является членом Политбюро. Товарищи, к сожалению, не все присутствовали хоть когда-нибудь, хоть один раз на заседаниях Секретариата, Оргбюро и Политбюро. Но мы, члены Центрального Комитета, бываем на заседаниях Политического бюро, то есть того органа, который, по мысли товарища Каменева, должен стать выше всех органов, практически проводящих в жизнь решения нашей партии. Политику, товарищи, определяет наше Политбюро.
Член Центральной контрольной комиссии Гусев (Драбкин), соперник Троцкого в Реввоенсовете, в выступлении отверг абстрактную постановку оппозиционерами вопроса о «необъятности» власти Генерального секретаря:
– Нужно учитывать опыт. Вот посмотрим, что говорит опыт на этот счет. Были ли злоупотребления этой властью или нет? Покажите хоть один факт злоупотребления этой властью. Кто привел такой факт злоупотребления?
Сталин в начале заключительного слова не стал оправдываться:
– …На личные нападки и всякого рода выходки чисто личного характера я не намерен отвечать, так как полагаю, что у съезда имеется достаточно материалов для того, чтобы проверить мотивы и подоплеку этих нападок…
Пункт за пунктом разбил Сталин «теоретические» утверждения Зиновьева, Каменева, Сокольникова. Завершая выступление, Сталин говорил:
– Партия хочет единства. И она добьется его вместе с Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них – если они этого не захотят. (Возгласы: «Правильно!». Аплодисменты.)
– Единство, – продолжал он, – у нас должно быть, и оно будет, если партия, если съезд проявит характер и не поддастся запугиванию. (Голоса: «Не поддадимся, тут народ стреляный».) Если кто-либо из нас будет зарываться, нас будут призывать к порядку – это необходимо, это нужно. Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича (аплодисменты), глупо об н ом говорить.
Съезд выразил доверие Сталину. Против кандидатуры Сталина при выборах в ЦК было подано около 60 голосов, тo есть примерно столько, сколько голосов имела оппозиция. Доверие съезда к Сталину определялось его непримиримым отношением к ней.
1 января 1926 года Сталин был вновь утвержден Пленумом на посту Генерального секретаря.
Будучи разгромленной на съезде, «новая оппозиция» не собиралась складывать оружие; совершенно естественно, что оппозиционеры стали искать союзников, и совершенно логично, что они нашли их в лице троцкистов и участников других антипартийных групп.
Сталин говорил на Пленуме:
– Мы не можем растянуть строительство индустрии на сто лет!..
После Пленума процесс объединения двух властолюбивых группировок ускорился. Троцкий, Зиновьев, Каменев в Политбюро, теперь уже совместно, пытались дезорганизовать работу руководящего штаба партии, втягивали его членов во все новые и новые, бесконечные склоки, устраивали обструкции, заставляли по нескольку раз переносить одни и те же вопросы от заседания к заседанию.
Оппозиционеры рангом пониже устраивали нелегальные собрания, создавали подпольные группы, распространяли фракционные документы. Вопиющим нарушением Устава ВКП(б) было собрание, проведенное оппозиционерами 6 июня 1926 года в лесу под Москвой. Главный организатор собрания Беленький – работник Коминтерна позаботился о пароле, патрулях, других средствах конспирации. Зиновьев также был причастен к организации собрания, а кандидат в члены ЦК и заместитель председателя РВС СССР Лашевич на собрании призывал к борьбе с руководством ЦК.
В конце мая Сталин уехал в Грузию. Прибыв в Тифлис 1 июня, 2-го числа он отправился смотреть Земо-Авчальскую ГЭС – первенца гидростроения Закавказья. Осмотрев станцию, Сталин записал в Книге почетных посетителей на грузинском языке: «Да здравствует наше строительство и рабочие, техники, инженеры, работающие на нем! То были первые слова великой индустриализации!
Вечером 3 июня Сталин посетил спектакль Тифлисского театра государственной оперы. В антракте он беседовал с композитором Баланчивадзе о его опере «Тамар Цбиере» и вообще о грузинской оперной музыке. Сталин заметил, что влияние произведений русских композиторов, в особенности Чайковского, на творчество грузинских композиторов очень заметно и это наиболее верный, плодотворный путь для грузинской музыки.
8 июня на собрании рабочих Главных железнодорожных мастерских Тифлиса, там, где он когда-то начинал путь революционера, Сталин выступил с речью о международном положении и внешней политике.
В Москву Сталин выехал 4 июля. Там его ждали важные дела.
Оппозиционеры выступили единым блоком на Пленуме ЦК 14–23 июля. Сталин брал слово несколько раз. В речи 22 июля он, отвергая требование Зиновьева отменить резолюции X съезда «О единстве партии», показал, что линия троцкистско-зиновьевского блока не имеет ничего общего с ленинизмом, а требование свободы фракций и группировок тождественно лишению партии возможности руководить политической и экономической жизнью страны с классовых, пролетарских позиций. Сталин подчеркивал: