Лелька – выдуманная идеально-послушная и прилежная девочка, которую Сталин ставил дочери в пример.
А вот письмо от 8 октября 1935 года:
«Хозяюшка! Получил твое письмо и открытку. Это хорошо, что папку не забываешь. Посылаю тебе немного гранатовых яблок. Через несколько дней пошлю мандарины. Ешь, веселись… Васе ничего не посылаю, так как он стал плохо учиться. Погода здесь хорошая. Скучновато только, так как хозяйки нет со мной. Ну, всего хорошего, моя хозяюшка. Целую тебя крепко…»
Через десять дней Сталин писал:
«Здравствуй, хозяюшка!
Посылаю тебе гранаты, мандарины и засахаренные фрукты. Ешь, веселись, моя хозяюшка! Васе ничего не посылаю, так как он все еще плохо учится и кормит меня обещаниями. Объясни ему, что я не верю в словесные обещания и поверю Васе только тогда, когда он на деле начнет учиться хотя бы на «хорошо». Докладываю тебе, товарищ хозяйка, что был я в Тифлисе один день, побывал у мамы и передал ей от тебя и Васи поклон. Она более или менее здорова и крепко целует вас обоих. Ну, пока все. Целую Скоро увидимся».
Все письма подписывались одинаково: «Секретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин». Это была игра, и выдумал ее отец. Дочь же, в тон игры, отдавала приказы, и форма их тоже была выдумана Сталиным:
«21 октября 1934 г.
Тов. И. В. Сталину
секретарю № 1
Приказ № 4
Приказываю тебе взять меня с собой.
Подпись: Сетанка-хозяйка
Печать.
Подпись секретаря № 1: Покоряюсь. И. Сталин».
Василий учился лениво, безобразничал и очень скоро научился использовать особое положение отца в качестве защиты от наказаний в школе. Преподаватели жаловались на дурное поведение Василия. Сталин приходил в ярость, ругал сына при всех, без стеснения и сожаления, но дело от этого лучше не шло. Видя, что домашнее воспитание сыну не впрок, Сталин поместил его в артиллерийскую школу; в 1939 году Василия перевели в Качинскую авиашколу.
Мать Сталина – Екатерина Георгиевна – не захотела покинуть Грузию, хотя сын звал ее. Сталин уважал мать, часто говорил, что она очень умный человек. Характер у нее был суровым, нелегкая жизнь и раннее вдовство еще больше закалили его. Мать была верующей, и сын с не вольным восхищением передавал слова матери, сказанные незадолго до смерти:
– А жаль, что ты так и не стал священником!..
В Тифлисе Екатерина Георгиевна жила в старом красивом доме с парком, но занимала в нем темную низкую комнату с маленькими окнами во двор – так ей было привычнее и удобнее. Одевалась она только в черное, как и положено в Грузии, и старалась на людях выглядеть как можно параднее:
– Ведь они все знают, кто мой сын!..
Умерла Екатерина Георгиевна в 1936 году и похоронена в Тбилиси на Давидовой горе, рядом с Грибоедовым.
С 1919 по 1932 год семья Сталина летом, да по временам и зимой, жила в Зубалове, неподалеку от станции Усово. Сосновый лес вокруг усадьбы был наполовину вырублен, остальной расчищен, за ним следили, убирали. Перед самым домом – молоденькая березовая роща, дети собирали там грибы. Сталин не любил просто созерцать природу: большие участки были засажены фруктовыми деревьями, выращивалась клубника, малина, смородина. На небольшой поляне, огороженной сеткой, разводили фазанов, цесарок, индюшек; в маленьком пруду плавали утки. Имелась пасека, две полянки засевали гречихой – для меда.
В Зубалове всегда было людно. Постоянно жили на даче тесть и теща Сталина. Зять обращался с ними очень почтительно, называл по имени-отчеству. Сергей Яковлевич говорил зятю «Иосиф, ты», а Ольга Евгеньевна – «Иосиф, вы».
Постоянными посетителями дома были родственники Сталина по жене: Федор и Павел Аллилуевы, их сестра Анна с мужем Станиславом Францевичем Реденсом, видным чекистом. Постоянными гостями были Алеша Сванидзе с женой – Марией Анисимовной Короной.
Подолгу жил на даче Орджоникидзе с женой, часто приезжали Ворошилов, Буденный. Последний нередко привозил гармошку, и тогда пели песни, русские и украинские. Особенно хорошо пели Ворошилов и Буденный. Не отставал и Сталин – голос у него был высоким и чистым, слух отличным. Говорил же он глуховато и низко, негромко. Надежда Сергеевна Аллилуева в пении не участвовала; изредка она очень красиво танцевала лезгинку.
Летом Сталин с женой ездили отдыхать в Сочи. Жили на маленькой даче у Мацесты, Сталин принимал ванны от ревматизма. И здесь отдыхали вместе с товарищами: приезжали А. И. Микоян, К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, А. С. Енукидзе, все с женами и детьми. Устраивались веселые лесные пикники.
На отдыхе Сталин играл на бильярде, в кегельбан, городки – во все, что требовало меткого глаза. На охоту не ходил, видимо, достаточно наохотился в Курейке; лишь изредка палил из двустволки в коршуна. Плавать он не умел и загорать на солнце терпеть не мог, предпочитая прогулки по лесу. Часами мог сидеть с гостями за столом и потчевать их по кавказскому обычаю. Сам же ел и пил весьма умеренно.
Столь же умеренным он был и в остальных своих житейских привычках. Одевался просто: полувоенный китель, летом – из коломянки, зимой – шерстяной, брюки штатского образца, заправленные в мягкие шевровые сапоги, почти без каблуков. Позднее, в годы войны, особенно в официальных случаях, часто носил маршальскую форму. Пальто Сталин имел одно, и служило оно ему лет пятнадцать, а крытую оленьим мехом, на беличьей подкладке шубу вместе с ушанкой носил со времен гражданской войны до самой смерти.
В полном соответствии с понятиями хозяина дома одевались жена и дочь. Надежда Сергеевна имела очень скромные наряды. Лишь иногда брат ее, Павел, служивший в Германии военным представителем, присылал сестре заграничное платье, духи, однажды подарил маленький «вальтер»…
Сталин терпеть не мог «заграничной роскоши», не переносил запаха духов. От женщины, говаривал он, должно пахнуть свежестью и чистотой. Заграничные вещи вызывали недовольство Сталина и у Светланы, когда она стала старше, он спрашивал:
– Это у тебя заграничное?
– Нет, наше…
Отец буквально расцветал от сознания, что красивая вещь – отечественная.
Позднее, когда он замечал, что от дочери пахло духами, он морщился и ворчал:
– Тоже, надушилась!..
В целом на протяжении 20-х годов, вплоть до конца 1932 года, у Сталина была добрая семейная обстановка: с детьми, женой, близкими, гостями, с домашними праздниками и домашними неурядицами.
В 1931 году Надежде Сергеевне исполнилось всего 30 лет. Она училась в Промышленной академии на факультете искусственного волокна. Секретарем партячейки в то время там был Н. С. Хрущев – его партийная работа только начиналась.
Надежду Сергеевну, видимо, угнетало положение «мужней жены» – знамение того времени, когда стремление к самостоятельности достигало по временам у женщин степени болезненности. Ей хотелось занять определенное положение. Очевидно, в конце 20-х – начале 30-х годов семейная жизнь разладилась. Жена считала, что Сталин невнимателен, резок, а по временам и груб. В 1926 году, когда дочери было всего полгода, Надежда Сергеевна поссорилась с мужем, взяла детей, няню и уехала в Ленинград, к отцу, с намерением больше не возвращаться, работать и жить самостоятельно. Но повод к ссоре был невелик, обида прошла, к тому же муж позвонил по телефону и изъявил намерение приехать мириться.
– Зачем тебе ехать, – достаточно зло ответила жена, – это будет слишком дорого стоить государству. Я приеду сама.
И возвратилась в Москву.
Осенью 1932 года, когда Надежда Сергеевна оканчивала академию, у нее появился план: уехать к сестре в Харьков (Реденс работал в украинском ГПУ), устроиться там и жить отдельно от мужа. Приехавшей в гости гимназической подруге она жаловалась:
– Все надоело, все опостылело…
– Ну а дети, дети? – спрашивала гостья.
– Всё, и дети тоже…
Пить вино Надежде Сергеевне было нельзя, она знала это, поэтому сама не пила и боялась, когда пьют другие. Сталин впоследствии рассказывал домашним, что, возвратившись однажды с вечеринки в академии, она почувствовала себя очень плохо. Он уложил ее, успокаивал, и Надежда Сергеевна сказала:
– А ты все-таки немножко любишь меня!
Он любил ее, конечно, но по-своему, на свой лад…
Надежда Сергеевна постоянно спорила с мужем, который по кавказскому обыкновению за обедом давал детям хорошего виноградного вина. На упреки Сталин отвечал:
– Разве дело в вине? В Грузии все его пьют. Но мой отец не мог сдержаться, пил его слишком много, я же, как видишь, не пью… Дело в человеке.
Разлад в семье, несомненно, был. Но беда пришла неожиданно: на праздничном банкете в честь пятнадцатой годовщины Октября Надежда Сергеевна вина не пила. Муж крикнул ей грубовато:
– Эй, ты – пей!
На что жена ответила:
– Я тебе не эй! – встала и ушла из-за стола. Никто не придал ссоре серьезного значения.
Полина Семеновна Жемчужина (Молотова), чтобы не оставлять Надежду Сергеевну одну, пошла с ней погулять, они несколько раз обошли вокруг Кремлевского дворца. Когда, как показалось, Надежда Сергеевна успокоилась, отправились домой. Утром же нашли ее у кровати, в луже крови. В руке – маленький «вальтер», звук выстрела не был слышен…
Сталин спал всегда у себя в кабинете в другом конце квартиры или в маленькой комнате с телефоном. В эту ночь Сталин возвратился с банкета поздно и еще спал. Домашние, обнаружившие несчастье, разбудили его. По свидетельству окружающих, Сталин был потрясен, не понимал, как жена решилась на такой шаг, за что она так наказала его. Обращаясь ко всем, он спрашивал: «Разве я был невнимателен? Разве не любил, не уважал – и как жену, и как человека? Неужели так важно, что я не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это так важно?..»
Это был, несомненно, тяжелый удар, возможно, один из самых тяжелых в жизни Сталина. Он говорил, что не хочет жить, и его боялись оставить одного. Чтобы оценить глубину его переживаний, надо принять во внимание и то, что Надежда Сергеевна оставила, по некоторым данным, письмо. В нем было немало обвинений и упреков, но не личного характера, а скорее, политического. Сталин мог подумать, и, очевидно, подумал, что жена, его друг, человек, которому он доверял больше всего, в чем-то, хоть чуть-чуть, сочувствовала его врагам в партии, таким как Бухарин. Но этого он, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), не мог, не имел права простить даже жене, это превращало тяжелое, но все-таки личное несчастье в политическое событие. И оно неизбежно и страшно должно было сказаться на судьбе его противников по партии или тех, кого он посчитал бы таковыми: они отняли у него даже жену…