На гражданской панихиде Сталин подошел к гробу, постоял с минуту, вдруг оттолкнул гроб руками и вышел. На похоронах он не был и позднее на могилу жены на Новодевичьем кладбище не ездил. Смерть жены, несомненно, отдалила Сталина, и без того замкнутого и несколько уединенного от людей, – и по характеру, и по занимаемому среди них положению. Отныне он стал совсем одинок – на долгие двадцать лет.
После смерти жены Сталин сменил квартиру – не мог жить на прежнем месте. В Кунцеве стали строить дачу, где Сталин и прожил последние двадцать лет. В Зубалово же продолжали ездить члены семьи и близкие.
На новой квартире, помещавшейся в бельэтаже здания Сената, Сталин бывал редко, приходил только обедать. После обеда, продолжавшегося с шести-семи до одиннадцати-двенадцати вечера, а то и позднее, Сталин садился в машину и уезжал на «ближнюю дачу».
Во время обеда Сталин встречался с детьми, расспрашивал об учебе, проверял отметки, смотрел иногда тетради. У дочери отметки были отличные, и отец этим очень гордился. Василия же нещадно бранил даже и при гостях, постоянно приходивших обедать. Уходя поздно ночью, Сталин всегда заходил поцеловать спящую дочь.
Служебный кабинет Сталина в Кремле был расположен во втором этаже здания Сената, в северном его углу, у Никольской башни. У посвященных место это называлось «уголок». Вход с крытого, старинного крыльца; в вестибюле – проверка документов. По широкой каменной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, и длинному коридору попадали в секретариат.
Прямо перед входом – старинное бюро генерал-лейтенанта В. Н. Власика, начальника личной охраны Сталина. С ним Сталин познакомился еще в Царицыне и очень ему доверял, хотя и распекал временами – за дело. Слева в секретариате – стол помощника А. Н. Поскребышева. Над столом небольшой акварельный портрет Сталина времен гражданской войны в буденновском шлеме с огромной красной звездой. Справа – стол Л. А. Логинова, тогдашнего помощника Генерального секретаря.
Ожидающих в приемной почти никогда не было: регламент приема соблюдался неукоснительно.
Мимо стола Поскребышева проходили в небольшую комнатку. Здесь дежурные охраны – полковники Горбачев или Кузьмичев – предлагали сдать оружие тем, кто его имел. В комнате имелась вешалка для верхней одежды членов Политбюро. Двустворчатая дверь с тамбуром вела в кабинет.
Просторная светлая комната, сводчатый потолок, три окна глядят на Кремлевский двор, на Арсенал. Стены снизу, в рост человека, обшиты мореным дубом, мебель старая, темного дерева. Справа при входе – витрина с посмертной маской В. И. Ленина, слева – большие стоячие часы. Ковровая дорожка через весь кабинет ведет к письменному столу. На нем всегда много книг и бумаг, стопка цветных карандашей, остро отточенных. Свои пометки Сталин делал обычно синим карандашом, писал быстро, размашисто, но разборчиво. Читал он без очков. За столом кресло, по левую руку от него столик с разноцветными телефонами. Над столом висела картина: Ленин на трибуне.
На стене слева портреты Маркса и Энгельса, вдоль нее – стол, накрытый зеленым сукном, вокруг него стулья. Место Сталина во главе стола. Между окнами у противоположной стены книжный шкаф (Собрание сочинений В. И. Ленина, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Большая Советская Энциклопедия). В другом простенке помещался большой диван, обшитый черной кожей; два таких же кресла перед письменным столом.
В кабинете светло, Сталин сам поднимал шторы на окнах, включал все люстры, если надо.
Из кабинета дверь вела в следующую комнату, стены которой были увешаны картами, посредине комнаты стоял большой глобус.
Все современники, общавшиеся со Сталиным в 30-х годах и позднее, единодушны: на первый взгляд внешность Сталина не производила впечатления. Чуть ниже среднего роста, пропорционально сложенный человек, одетый очень просто. Цвет лица – серый, без румянца. Волосы черные, с середины 30-х годов в них все больше седины. Глаза карие, взгляд пристальный, даже пронзительный. Смеялся Сталин редко, но юмор и шутку понимал и ценил. Если бывал в хорошем настроении, глаза его казались добрыми, если улыбался – даже ласковыми, но вот если он сердился…
Маршал Г. К. Жуков, имевший время приглядеться к Сталину, писал: «Трудно сказать, какая черта характера преобладала у него. Человек разносторонний и талантливый, И. В. Сталин не был ровным. Он обладал сильной волей, характером скрытным и порывистым.
Обычно спокойный и рассудительный, он временами впадал в острое раздражение. Тогда ему изменяла объективность, он резко менялся на глазах, еще больше бледнел, взгляд становился тяжелым, жестким. Не много я знал смельчаков, которые могли выдержать сталинский гнев и отпарировать удар».
В то же время Жуков свидетельствовал, что Сталин отнюдь не был человеком, перед которым нельзя было ставить острые вопросы, спорить и отстаивать твердо свою точку зрения. О годах войны Жуков вспоминал:
«Очень часто на заседаниях ГКО вспыхивали острые споры, при этом мнения высказывались определенно и резко.
Сталин обычно расхаживал около стола, внимательно слушая споривших. Сам он был немногословен и многословия других не любил, часто останавливал говоривших репликами «Короче!», «Яснее!». Заседания открывал без вводных, вступительных слов. Говорил тихо, свободно, только по существу вопроса. Был лаконичен, формулировал мысли ясно.
Если на заседании ГКО к единому мнению не приходили, тут же создавалась комиссия из представителей крайних сторон, которой и поручалось доложить согласованные предложения. Так бывало, если у И. В. Сталина еще не было своего твердого мнения. Если же Сталин приходил на заседание с готовым решением, то споры либо не возникали, либо быстро затухали, когда он присоединялся к одной стороне».
В обращении с окружающими Сталин всегда был очень вежлив, ко всем обращался на «вы» и «товарищ такой-то». Никогда не употреблял при обращении имени-отчества, не любил, когда это делали другие. Однажды при нем Жданова назвали по имени-отчеству.
– Андрей Александрович? Кто такой? – притворился непонимающим Сталин. – А, товарищ Жданов? Я думал, кто-то другой…
Естественно, что подобных оплошностей провинившийся более не повторял.
Известны только два исключения: по имени и отчеству Сталин называл маршала Бориса Михайловича Шапошникова, авторитет которого как военачальника был очень велик и к которому Сталин испытывал полное доверие. Второй – Алексей Максимович Горький.
К Сталину все обращались на «вы» и только «товарищ Сталин». «Иосиф Виссарионович» говорили лишь не знавшие этого порядка люди да такие храбрецы, как Чкалов. Здесь также известны два исключения: на «ты» со Сталиным были Молотов и Ворошилов. Последний временами употреблял в обращении к Сталину старую подпольную кличку – Коба…
Все общавшиеся со Сталиным также единогласны: он производил на людей исключительное впечатление, если хотел, мог даже и заворожить, очаровать. Жуков, сам весьма недюжинный человек, вспоминал: «Лишенный позерства, он подкупал собеседника простотой общения. Свободная манера разговора, способность четко формулировать мысль, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память даже очень искушенных и значительных людей заставляли во время беседы со Сталиным внутренне собраться и быть начеку… Его поразительная работоспособность, умение быстро схватывать материал позволяли ему просматривать и усваивать за день такое количество самого различного фактологического материала, которое было под силу только незаурядному человеку».
Распорядок дня у Сталина был странным: начинал работу он во второй половине дня и продолжал ее далеко за полночь, иногда и до утра. Работал много: по двенадцать – пятнадцать часов в сутки, а в годы войны – и того больше. К такому распорядку приходилось приспосабливаться и аппарату Центрального Комитета, Совета Народных Комиссаров, наркоматам, основным государственным и планирующим органам. Это, несомненно, изматывало людей.
На совещаниях у Сталина не велось стенограмм. Решения по всем обсуждавшимся вопросам принимались сразу же, но лишь после всестороннего обсуждения и непременного участия специалистов. Мнение их выслушивалось самым внимательным образом и нередко оказывалось решающим. Когда вопрос был очень сложным и требовал дополнительной подготовки, на это давался строго определенный срок: два-три дня, не более.
Многие политические, военные, общегосударственные вопросы обсуждались не только на официальных заседаниях Политбюро ЦК или СНК СССР, но и в неофициальной обстановке – за обедом на квартире Сталина или на его даче. Часто после окончания работы он звал к себе «пообедать» – вернее, поужинать.
– Хватит на сегодня, – говорил Сталин. – Я проголодался. Специально никого не зову, чтобы не считали это официальностью, а кто проголодался – милости прошу!
Разумеется, никто не отказывался.
Как и кабинет, кремлевская квартира выходила окнами на Арсенал. В столовой, слева вдоль стены, помещался огромный старинный резной буфет, в нем посуда, кавказские роги для вина. В центре – накрытый чистейшей скатертью стол, человек на десять-двенадцать. Напротив дверей, между окнами, – тахта, направо у стены книжный шкаф и дверь в другие комнаты.
К приходу хозяина стол, как правило, был накрыт: выставлены приборы, хлеб, водка в графинах, коньяк, сухие вина, пряности, кавказские травы, овощи и грибы. Никаких колбас, ветчин, консервов Сталин не терпел.
Ужин, как здесь, так и на даче, даже при большом количестве гостей, проходил без услуг официантов: они только приносили все и тут же удалялись. Первые блюда в суповницах стояли на отдельном столике, тут же чистые тарелки. Сталин подходил, поднимал крышки говорил как бы себе:
– Здесь харчо… А тут уха… Здесь щи… Нальем щей, – наливал и нес тарелку к столу.
Точно так же, выбирая себе блюдо по вкусу, поступали и гости. Через некоторое время приносили набор вторых блюд, и процедура повторялась.
Пили за этим столом умеренно, рюмку-две, и меньше