О личных взаимоотношениях членов тогдашнего Политбюро долгое время не было известно буквально ничего более или менее достоверного. Теперь тут сделан существенный прорыв, опубликованы письма членов сталинского Политбюро друг другу, это подлинники весьма порой интимного содержания. Характерно, что вопросы важнейшей государственной важности легко соседствуют с курортными и охотничьими делами, семейными подробностями, ибо для круга тех лиц разницы между «личной» и «государственной» жизнью не существовало. Вот некоторые лишь отрывочные примеры.
Г. К. Орджоникидзе – И. В. Сталину:
«Дорогой Сосо! Я уже сообщал тебе, что июль дал небольшое (2,6 %) снижение против июня текущего года и на 30 % – июля 30 г. Снижение дало главным образом машиностроение, что объясняется отчасти тем, что обычно в начале квартала делаются большие заделы, а в последующие месяцы выпускается готовая продукция…»
К. Е. Ворошилов – Г. К. Орджоникидзе:
«Я решил 16/ХП выехать в Нальчик поохотиться и к 25/ХП тоже в Москву. Я уже чувствую себя не худо, за исключением болей в руках – эта чепуховина меня основательно беспокоит.
Ну, пока, всех благ. Жду 15 к обеду. Крепко обнимаю. Может быть, поедем в Нальчик на пяток дней на охоту? Приедешь, договоримся. Будь здоров, твой Клим».
В. М. Молотов – В. В. Куйбышеву:
«Здравствуй, Валериан! Как полагается, я отдыхаю вовсю. Завтра кончаю ванны и буду совсем вольным гражданином. Однако дела московские меня очень интересуют, и я хотел бы иметь от тебя кое-какие сообщения. Как прошел в СТО вопрос о топливе?!! и т. д.
Л. М. Каганович – Г. К. Орджоникидзе:
«Здравствуй, дорогой, родной Серго!
Прежде всего прошу не сердиться, что так долго не писал.
1) Главная наша последняя новость – это назначение Ежова. Это замечательное мудрое решение нашего родителя (Сталин. – С. С.) назрело и встретило прекрасное отношение в партии и в стране. Ягода, безусловно, оказался слаб в этой роли…
Сердечный привет тебе и Зинаиде Гавриловне (жена Орджоникидзе. – С. С.) от меня, Марии Марковны и Майи (жена и дочь Кагановича. – С. С.). Обнимаю тебя крепко, твой Лазарь».
В сборнике приведены и автографы самого И. Сталина, они немногочисленны и, как всегда, весьма лаконичны. Они написаны чрезвычайно свободно, и по слогу, и по содержанию. Что поразительно, одно есть даже в форме шутливого стишка:
И. В. Сталин – М. И. Калинину:
«Посвящается т-щу Калинину.
Бокля, Миля, Конта, Канта
сто раз легче прочитать
и дойти до их субстанта,
чем тебя, мой друг, понять.
Из переписки руководителей партии и государства выявляется еще одно подтверждение тому немаловажному факту, что ядро сталинского Политбюро сложилось уже в начале 30-х годов и сохранило свою преданность Сталину до его последнего дня. В документах также впервые прослежена судьба П. Постышева и Э. Рудзутака, их расхождения с большинством партийного руководства.
Таких писем приведены десятки. Они отчетливо свидетельствуют, что никакой паранойи в то время среди высших кремлевских деятелей, включая, разумеется, и самого Сталина, никак не наблюдалось. Обычная переписка деловых, необычайно занятых людей, которые очень ценили редкие дни отдыха и которые общались меж собой легко и свободно. «Великий диктатор» Сталин обращается к «президенту» Калинину с шутливыми стихами! Черчилль – Идену, а Рузвельт – Трумену таким образом никогда друг другу не писали. В Кремле тогда сидели умственно и душевно здоровые люди, занятые огромной работой. В том числе и по выкорчевыванию тех, кого они – справедливо уж или не очень – считали «врагами народа».
…22 июня 1941 года победоносная германская армия вторглась в пределы нашей родины. То была сильнейшая армия в мире, ведомая опытными генералами и храбрыми офицерами. Хорошо обученные и вооруженные солдаты верили своим командирам и обожали фюрера. У всех у них была только одна слабость – они шли в глубь России вслепую. Немецкая разведка не имела никакой достоверной информации из советского тыла, старая и новая агентура были к тому времени уничтожены до корней. Эта слепота дорого обошлась захватчикам, а она стала очевидным следствием предвоенной великой чистки…
Перед грозой
С середины 30-х годов для каждого опытного политика было очевидно: не за горами новая мировая война. Акты агрессии следовали один за другим: 3 октября 1935 года итальянские войска вторглись в Эфиопию; 7 марта 1936 года фашистские батальоны без сопротивления заняли Рейнскую демилитаризованную зону; в июле-августе этого же года Италия и Германия начали интервенцию в республиканской Испании; в июле 1937 года Япония приступила к расширению войны в Китае; 12 марта 1938 года вермахт оккупировал Австрию… Последовательность и возрастающий размах агрессивных действий убеждали Советское правительство в близости войны.
В конце марта 1935 года лорд – хранитель печати Иден отправился в Москву. Ныне мы привыкли к тому, что в нашу столицу один за другим приезжают главы государств, министры из разных стран. Тогда же положение было иным: восемнадцать лет, с октября 1917 года, Москва была фактически под политическим бойкотом, и никто из крупных деятелей Запада ее не посещал. Визит Идена стал событием большого значения, широко обсуждался в мировой печати. Остановимся на нем подробнее.
28–29 марта Иден имел беседы с наркомом иностранных дел СССР М. М. Литвиновым и пытался убедить его, будто Восточный пакт не столь уж необходим, а вооружение Германии не представляет угрозы миру.
29 марта в Кремле, в кабинете председателя СНК Молотова, Сталин, Литвинов и посол СССР в Великобритании И. М. Майский встретились с Иденом и английским послом в Москве Д. Чилстоном.
В коридоре Кремля Майский, шедший рядом с Иденом, не без злорадства отметил, что британский министр волнуется. Церемония представления была подчеркнуто чинной: все – в строгих темных костюмах, только Сталин в своем обычном, полувоенном. Переводил в основном Литвинов.
Беседа началась заверениями английского дипломата в искренности устремлений Великобритании, в том, что британское правительство хочет только мира.
– Целостность, неприкосновенность и преуспеяние СССР, – говорил Иден, – являются одним из важнейших элементов сохранения мира. Я надеюсь, что и Советское правительство стоит на той же точке зрения в отношении целостности, неприкосновенности и преуспеяния Британской империи.
– Если это не комплимент, то это хорошо, – начал беседу Сталин.
– Господин Литвинов знает меня достаточно хорошо по Женеве и может заверить, что в таких случаях я не склонен говорить комплименты.
– Прежде всего я хотел бы задать господину Идену вопрос, – сказал Сталин, – как он оценивает нынешнее международное положение? Считает ли он его очень опасным или не очень опасным?
– Я считаю нынешнее международное положение вызывающим беспокойство, но не безнадежным. Я думаю так потому, что хотя нынешние трудности велики, однако у европейских народов еще имеется некоторое количество времени для преодоления этих трудностей.
– Ну а если положение сравнить с тысяча девятьсот тринадцатым годом, – как оно сейчас, лучше или хуже?
– Я думаю, лучше.
– Почему вы так думаете? – добивался точного ответа в свойственной ему манере Сталин.
Обнаружилось, что Иден возлагал чрезмерные надежды на Лигу Наций и пацифистское движение в Европе.
– Настроение широких народных масс сейчас очень пацифистское. А как думаете вы?
– Я думаю, – ответил Сталин, – что положение сейчас хуже, чем в тысяча девятьсот тринадцатом году.
– Почему?
– Потому, что в тысяча девятьсот тринадцатом году был только один очаг военной опасности – Германия, а сейчас имеются два очага военной опасности – Германия и Япония.
– Но ведь у вас как будто в последнее время отношения с Японией налаживаются? – поинтересовался Иден. – Благодаря мудрой политике вашего правительства военная опасность в этой части света несколько ослабла.
– Речь идет не только о безопасности границ СССР. Вопрос стоит значительно шире: каковы дальнейшие намерения Японии?
Последующие события на Дальнем Востоке показали, насколько правильной была эта оценка Сталина.
На вопрос Идена о положении в Европе он ответил так:
– В Европе большое беспокойство вызывает Германия. Она тоже вышла из Лиги Наций и, как вы сообщили товарищу Литвинову, не обнаруживает желания в нее вернуться. Она открыто, на глазах у всех, разрывает международные договоры. Это опасно.
Британский дипломат, которого в Берлине уверяли, что Восточный пакт направлен к «окружению» Германии, спросил:
– А как вы себе мыслите пакт взаимной помощи – с Германией или без Германии?
– С Германией, конечно, с Германией, – отвечал Сталин. – Мы не хотим никого окружать. Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы – великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем. Этот народ нельзя было надолго удержать в цепях Версальского договора.
Иден повторил то объяснение военных приготовлений Германии, которое выдвигалось ее фашистскими руководителями, чтобы получить поддержку со стороны западных держав:
– Да, Гитлер заявлял, что он очень обеспокоен могуществом вашей Красной Армии и угрозой нападения на него с востока.
Сталин нанес удар:
– А знаете ли вы, что одновременно германское правительство согласилось поставлять нам в счет займа такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить, – вооружение, химию и так далее?
В записи беседы зафиксировано, что Иден взволновался:
– Это поразительно! Такое поведение не свидетельствует об искренности Гитлера, когда он говорил другим о военной угрозе со стороны СССР.
– Совершенно верно. Ну разве это политика? Разве это серьезная политика? Нет, мелкие, неловкие люди сидят в Берлине.