Скажем кратко: чудо не в том, что германская армия дошла до Москвы, чудо в том, что наша армия ее отстояла.
Война стала явью. Нашему народу навязали ее, и никаких колебаний больше не могло быть.
На состоявшемся в первой половине дня 22 июня заседании Политбюро был составлен и утвержден текст обращения к советскому народу, с которым в двенадцать часов дня выступил по радио В. М. Молотов. Обращение заканчивалось торжественными словами, ставшими лозунгом, под которым наша страна жила последующие четыре года. «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!».
23 июня была создана Ставка Главного Командования. В нее вошли С. К. Тимошенко (председатель), И. В. Сталин, В. М. Молотов, С. М. Буденный, К. Е. Ворошилов. Г. К. Жуков и Н. Г. Кузнецов. Авторитетный состав высшего органа стратегического руководства, несомненно, отвечал потребностям обстановки. Надо отметить, однако, что назначение Тимошенко председателем оказалось нецелесообразным: без согласия Сталина нарком обороны не принимал и не мог принимать принципиальных решений. Выходило, что имеются два главнокомандующих. Позднее – 10 июля 1941 года – положение это было исправлено.
На следующий день, 24 июня, Политбюро рассмотрело насущные нужды танковой промышленности. В постановлении по этому поводу шла речь о создании мощных танкостроительных комплексов в Поволжье и на Урале. В этот же день был создан Совет по эвакуации…
Уже во второй половине дня 22 июня в Москву стали поступать сведения о неблагоприятном ходе событий в приграничных округах. Обсуждая это с начальником Генштаба, Сталин отметил, что командующие округами недостаточно опытны в руководстве боевыми операциями, а поэтому им надо помочь:
– Вам следует немедленно вылететь в Киев, а оттуда в штаб фронта, в Тернополь. Поможете Кирпоносу…
– Товарищ Сталин, а как с руководством Генеральным штабом? Обстановка еще не ясна.
– Оставьте вместо себя Ватутина, – ответил Сталин. И добавил с раздражением: – Как-нибудь разберемся…
Вечером Жуков был уже в Киеве. Одновременно на Северо-Западный фронт вылетел генерал-полковник О. И. Городовиков, а на Западный – маршалы Г. И. Кулик и Б. М. Шапошников.
Отданная наркомом обороны вечером 22 июня директива № 3, в которой от войск требовали разгрома вражеских группировок, в создавшихся условиях не могла быть выполнена. Точных и всеобъемлющих сведений о происходящем на фронте Генштаб не смог добиться ни 23 июня, ни на следующий день.
Днем 23 июня секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко позвонил в Москву и попросил разрешения начать эвакуацию государственных ценностей, архивов и детских учреждений. Сталин удивился:
– Вы считаете, что пора это делать? Не рано ли?
Пономаренко отвечал, что, по его сведениям, обстановка на фронте тревожная, Минск все время бомбят фашистские самолеты и опоздание с эвакуацией может стать непоправимым. Помолчав немного, Сталин согласился:
– Начинайте эвакуацию. Кроме населения, особенно детей и семей красноармейцев, надо вывезти ценности, архивы – все, что считаете нужным. Но делайте это так, чтобы не возникла паника. Сохранить порядок – главное в этих условиях…
На следующий день началась эвакуация из Минска.
Сталина выводило из себя то, что генштабисты недостаточно хорошо знают обстановку на фронтах, вследствие чего он тоже не знает, а потому не может принять правильного решения и, главное, не может действовать. И тогда, и впоследствии он крайне придирчиво требовал самого точного и своевременного предоставления информации. Н. Н. Воронов, к примеру, был свидетелем такой сцены.
Вновь назначенный начальником Генерального штаба Б. М. Шапошников докладывал обстановку на фронтах и сказал, что с двух фронтов сведений не поступило. Это рассердило Сталина:
– А как вы наказали людей, которые не желают нас информировать своевременно?
Маршал Шапошников, воплощение идеального русского офицера Генерального штаба, был человеком добрейшей души и вину подчиненных всегда брал на себя. В этот раз он отвечал с достоинством, что объявил выговор начальникам штаба обоих фронтов. Тон ответа и выражение лица маршала были таковы, что не оставалось сомнения: виновные наказаны сурово. Это рассмешило Сталина:
– Для генералов это не наказание. Выговоры у нас в каждой ячейке объявляют…
Тогда Шапошников напомнил, что по дореволюционной военной традиции начальник штаба фронта, получивший выговор от начальника Генштаба, должен был подавать рапорт об освобождении от занимаемой должности. Сталин остался доволен ответом…
Днем 26 июня он позвонил в Тернополь, Жукову:
– Вы не могли бы немедленно прилететь в Москву? На Западном фронте тяжелое положение. Противник угрожает Минску. Не могу добиться, что делает Павлов. Кулик исчез неизвестно куда, Шапошников болен…
Жуков вылетел немедленно.
Вечером Тимошенко и Ватутин во второй раз за день докладывали обстановку. Выяснилось: Минску угрожает реальная опасность, а меры, принимаемые командованием, успеха не приносят. Окружение грозило одиннадцати дивизиям и многим другим частям. Это – десятки, сотни тысяч бойцов и командиров, тех самых людей, которые составляли могущество и величие Советского государства и его армии, которые верили в него, Сталина!
В этот-то момент и прибыл Жуков. По его словам, Тимошенко и Ватутин стояли навытяжку, а Сталин был не в лучшем состоянии.
Кивнув вместо приветствия, Сталин сказал:
– Товарищ Жуков, посмотрите и доложите, что нужно делать в этой ситуации.
– Чтобы разобраться, потребуется минут сорок…
– Хорошо, идите.
Обсудив обстановку, генералы предложили единственный выход: немедленно занимать оборону на рубеже Западная Двина – Полоцк – Витебск – Орша – Могилев – Мозырь, одновременно создавая оборону и на тыловом рубеже Селижарово – Смоленск – Рославль – Гомель.
Сталин, уже успокоившийся, утвердил предложения. Так было положено начало создания нового стратегического фронта обороны.
К тому времени уже несколько раз высказывалось мнение о необходимости выступления Сталина с обращением к народу. Но Сталин не торопился. Видимо, ему хотелось осмыслить происходящее, понять, чем вызвано отступление Красной Армии, и уже в соответствии с этим обращаться к народу. Недаром он повторял иногда оставшееся в памяти с юности, со времен Тифлисской семинарии, изречение: «Без рассуждений не делай ничего, а когда сделаешь, не раскаивайся».
Спустя два года, в 1943-м, Сталин сам сказал за обеденным столом, что наиболее тяжелой и памятной была для него ночь на 30 июня. Надо полагать, что немало времени он провел в раздумье, на даче в Кунцеве, прежде чем на бумагу легли первые строки речи, с которой он выступил 3 июля 1941 года по радио:
«Товарищи! Граждане! Братья и сестры!
Бойцы нашей армии и флота!
К вам обращаюсь я, друзья мои!»
Уже сам характер обращения, его первые слова были необычны и неожиданны в устах Сталина. Он говорил об опасности, грозившей нашей Родине, о необходимости мобилизовать все силы страны и сражаться с врагом за каждый клочок земли. Он требовал:
«Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом… Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том – быть народам Советского Союза свободными или попасть в порабощение…»
Сталин изложил содержание директивы от 29 июня и выразил уверенность в конечной победе.
– Наши силы неисчислимы, – говорил он. – Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом…
Выступление, несмотря на трагические и грозные события, о которых шла речь, было исполнено уверенности:
– Все силы народа – на разгром врага!
– Вперед, за нашу победу! – так заканчивалась речь.
Органом, который сосредоточил всю власть в стране, стал созданный 30 июня по решению ЦК ВКП(б), Президиума Верховного Совета СССР и СНК СССР Государственный Комитет Обороны (ГКО). Первоначально он состоял из пяти человек: И. В. Сталина – председателя, Л. П. Берии, К. Е. Ворошилова, Г. М. Маленкова и В. М. Молотова. Несколько позднее в ГКО вошли Н. А. Булганин, Н. А. Вознесенский, Л. М. Каганович, А. И. Микоян.
Сталин, работавший по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, теперь и вовсе забыл об отдыхе, уделяя лишь минимальное время сну. Ни о каких выходных днях, ни о каком отдыхе и речи быть не могло.
10 июля 1941 года Ставка Главного Командования была преобразована в Ставку Верховного Командования; председателем ее был назначен Сталин. 19 июля он стал народным комиссаром обороны, а 8 августа Верховным Главнокомандующим. Ставка была переименована в Ставку Верховного Главнокомандования.
Как правило, назначение на такой пост предполагает наличие у кандидата большого военного опыта и специального образования. Когда же за руководство военными операциями берутся дилетанты, то чаще всего это добром не кончается.
Военного образования у Сталина, как мы знаем, не было, но практика военная имелась – в годы гражданской войны. Однако, во-первых, это был все же двадцатилетней давности опыт гражданской войны, и он отнюдь не всегда мог годиться в условиях 1941 года, а во-вторых, в 1918–1920 годах Сталину по преимуществу приходилось решать военно-политические и организационные задачи. Теперь же, в начале июля 1941 года, перед ним встала необходимость овладеть всей суммой военных знаний, вплоть до общестратегических проблем. Не следует думать, что подобные проблемы могли вызвать смущение у Сталина, а тем более страх: ведь он был незаурядным знатоком политической стратегии, а это значило немало.