…Здесь уместно привести документ, недавно извлеченный из архива. Осенью 1941 года Жуков и Жданов доложили Сталину из Ленинграда, что немецкие войска, атакуя паши позиции, гнали перед собой гражданское население (донесение, скорее всего, основано на слухах, так как документальные источники таких данных не содержат). Тем не менее Сталин ознакомился с сообщением, и не верить ему он не мог.
Ответ его был быстрым и жестким: «Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам… Бейте вовсю по немцам и их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно, являются ли они вольными или невольными врагами…»
Да, тяжело читать такие строки. Но таковы были условия войны, развязанной свирепыми нацистами. Ну, с нацистов спрос понятен, но вспомним все же, что не Сталин подписывал директивы о «ковровых бомбежках» Северной Франции в июне 1944 года при высадке там союзников. Так что Сталин в ряду своих современников никак не был исключением…
30 сентября силы вермахта нанесли удар по войскам Брянского фронта, 2 октября – по войскам Западного и Резервного. Немецко-фашистскому командованию удаюсь осуществить первую часть «Тайфуна»: в лесах западнее и юго-западнее Вязьмы были окружены войска 19, 20, 24-й и 32-й армий и армейской группы генерала Болдина, к западу от Брянска – 3-й и 13-й армий.
Успех казался фашистам решающим. Гитлер, с 22 июня ни разу не выступавший публично, счел момент подходящим и уже 3 октября поднялся на трибуну берлинского Спортпаласа, чтобы оповестить мир о своем триумфе:
– В эти часы на Восточном фронте вновь происходят громадные события. Уже сорок восемь часов ведется новая операция гигантских масштабов. Она поможет уничтожить врага на Востоке!
Рев фанатиков был ответом фюреру, и он завопил в еще большем ажиотаже:
– Я говорю об этом только сегодня потому, что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется…
Но и тут Гитлер принимал желаемое за действительное. Окруженные советские армии упорно сопротивлялись, сковывая пехотные дивизии фашистов, а тем временем советское командование организует противодействие танковым дивизиям Гота и Гудериана, рвущимся к Москве. Битва за нее только еще начиналась.
Генерал армии Жуков прилетел в Москву из Ленинграда вечером 7 октября. На аэродроме его встретил генерал Власик:
– Товарищ Сталин велел передать, чтобы вы немедленно ехали к нему.
У Сталина был грипп, он работал на квартире. Кивнув генералу, он сразу же перешел к делу:
– Обстановка крайне сложна, но я не могу добиться от командования Западного и Резервного фронтов точных сведений о положении дел. Не зная же, где и в каких группировках наступает противник, мы не можем принять решений. Отправляйтесь в штаб Западного фронта, разберитесь и позвоните мне, в любое время.
Глубокой ночью Жуков был уже в штабе Западного фронта; 8 октября, после разговора с его командованием, в два часа тридцать минут ночи, Жуков позвонил Сталину. Тот, конечно, работал.
– Главная опасность, товарищ Сталин, в слабом прикрытии Можайской линии. Танки противника могут внезапно прорваться к Москве. Требуются войска, откуда только возможно, для прикрытия этого направления.
Сталин приказал Жукову действовать энергично и обо всем подробно информировать его.
Это требование Сталина вполне понятно: в сложившейся обстановке в Ставку поступали самые разные, нередко противоречивые, а иногда – неверные сведения. Вот один пример.
Член Военного совета Московского военного округа К. Ф. Телегин 5 октября около пятнадцати часов получил проверенные сведения о вступлении колонны фашистских танков в Юхнов и доложил об этом Шапошникову. В Генштабе подобных сведений еще не было. Через несколько минут на столе у Телегина зазвонил телефон:
– Говорит Поскребышев. Соединяю вас с товарищем Сталиным.
Телегин весь вмиг подобрался.
– Телегин?
– Так точно, товарищ Сталин.
– Вы только что доложили Шапошникову о прорыве в Юхнов немецких танков? Откуда у вас эти сведения, и достоверны ли они?
– Сведения доставили боевые летчики, мы их дважды проверили и перепроверили…
– Что вы предпринимаете?
– По тревоге подняты подольские училища, приведено в боевую готовность военно-политическое училище…
Выслушав Телегина, Верховный Главнокомандующий одобрил принятые меры и предложил своевременно докладывать в Генштаб об обстановке.
Но в этот же день, 5 октября, непроверенные данные все же попали в Генштаб. Ситуация обострялась с каждым часом, а в таких случаях бывает, что и мирные жители, и военнослужащие поддаются панике. Так произошло и с комендантом 2-го участка военно-автомобильной дороги Малоярославец – Подольск. В панике он примчался на автомашине в Подольское артучилище и принес весть о «прорыве» вражеских танков в Малоярославец и их движении на Подольск. Сведения эти, не проверив как следует, доложили в Генштаб.
В 18.15 Телегину еще раз позвонил Сталин. На всю жизнь запомнил генерал этот разговор, хотя и не записал его в рабочую тетрадь:
– Телегин? Вы доложили в Генштаб, что немецкие ганки прорвались через Малоярославец?
– Так точно, товарищ Сталин.
– Откуда у вас эти сведения?
Телегин доложил и добавил, что послал летчиков перепроверить эти сведения.
– Это провокация. – Голос Сталина был ровен и суров. – Прикажите немедленно разыскать этого коменданта арестовать и передать в ЧК. Вам же на вашем ответственном посту надо быть более серьезным и не доверять сведениям, которые приносит сорока на хвосте! – И повесил трубку.
К 10 октября положение продолжало ухудшаться. Противник захватил Сычевку, Гжатск, приблизился к Калуге, бои шли у Брянска и Мценска…
12 октября ГКО вновь рассматривал план обороны Москвы. Свидетели, побывавшие на заседании, сообщают, что все его участники, в том числе и Сталин, выглядели усталыми и напряженными. Насколько грозным было положение, можно судить по тому, что речь шла о строительстве городского оборонительного рубежа. Он должен был включать три полосы: по Окружной железной дороге, по Садовому кольцу и по Бульварному кольцу. Сроки устанавливались до предела жесткие.
Москва напоминала тогда пружину, сжатую до отказа. И положение, которое могло показаться безнадежным, начало меняться. За одну неделю благодаря энергичным мерам ГКО и Ставки был воссоздан фронт обороны. Он не был еще достаточно организован и сплочен, но его войска могли вступать и без промедления вступали в решительную борьбу с врагом. Возглавляли войска опытные командиры. Имена их навечно вошли в историю нашей страны. На Волоколамском направлении оборонялась воссозданная 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. На Можайском насмерть стояла 5-я армия (командовал ею Д. Лелюшенко, после его ранения командующим стал генерал-майор Л. А. Говоров). На Нарофоминском направлении действовала 33-я армия генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова. В Малоярославце заняла оборону 43-я армия генерал-майора К. Д. Голубева, на Калужском направлении 49-я армия генерал-лейтенанта И. Г. Захаркина.
Но опасность оставалась. Правда, фашистским войскам больше не удавались прорывы, советские войска не позволяли себя обходить, но все же они вынуждены были отступать.
Утром 13 октября собрался партийный актив Москвы. На повестке дня – один вопрос: «О текущем, моменте». Секретарь ЦК и МГК ВКП(б) А. С. Щербаков, охарактеризовав обстановку, сказал:
– Не будем закрывать глаза – над Москвой нависла угроза…
Есть свидетельство очевидца, дважды побывавшего у Сталина в этот день, 13 октября. Генерал армии Тюленев, раненный в сентябре на Южном фронте, несколько раз просил направить его в армию, хотя далеко еще не излечился. Просьбы не остались без внимания, и Тюленева вызвали в Кремль.
Первая беседа был краткой – Сталин торопился. Прежде всего он осведомился о здоровье генерала. Тот ожидал этого вопроса и заверил, что чувствует себя хорошо. Последовал новый вопрос:
– Можете ли вы немедленно выехать на Урал?
«В тыл! Прощай, фронт!» – мелькнуло в голове у Тюленева.
Сталин же продолжал:
– Вам поручается специальное и крайне важное задание ГКО. Важное и срочное! – подчеркнул он.
В час ночи 14 октября Тюленев вновь, уже на даче Сталина, докладывал членам ГКО свои соображения о причинах поражений наших войск на Южном фронте. Выслушали генерала внимательно. Затем Сталин заговорил о цели предстоящей Тюленеву поездки на Урал:
– Положение на фронте критическое, итог зависит от того, насколько быстро и эффективно мы подготовим резервы. Вам, товарищ Тюленев, и поручается срочно отправиться на Урал, чтобы формировать и обучать там резервные дивизии. В первую очередь учите их ближнему бою, особенно – борьбе с танками. Командный состав должен отработать вопросы управления боем…
Тут же, на даче, Тюленеву был выдан мандат за подписью Председателя ГКО.
В 11 часов утра 15 октября наркомов вызвали в Кремль. В зале заседаний Совнаркома не было на этот раз, как обычно перед заседаниями, ни шума, ни шуток: все сосредоточены, угрюмо-суровы. Вошел Молотов и, не садясь на место, объявил:
– Сегодня же наркомы должны выехать из Москвы в места, указанные для перебазирования их наркоматов.
Ранее такие места были определены в городах Заволжья, Урала, Средней Азии и Сибири. В Москве оставались оперативные группы наркоматов – по двадцать – тридцать человек. Кто-то из наркомов спросил Молотова:
– Как быть, если наркомат еще не перебазировался? Ведь не хватает вагонов.
– Все равно выехать сегодня, – отвечал Молотов, – а эвакуацию наркомата поручите одному из своих заместителей.
С тем и разошлись.
В этот и последующие дни над Москвой в разных местах стоял густой дым, и ветер нес клубы пепла: в котельных жгли архивы, доставленные из учреждений. Весть о выезде наркоматов со скоростью молнии распространилась по Москве и, что скрывать, вызвала в отдельных местах и сумятицу, и даже панику.