В двенадцатом часу дня 16 октября на квартире у Сталина в Кремле собрались члены Политбюро и наркомы – те из них, кто не мог или не успел завершить всех дел. В глаза всем бросилось, что в шкафах нет книг: видимо, их упаковали для эвакуации. Сталин, одетый буднично, был спокоен, расхаживал по квартире, курил. Когда все собрались, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Как дела в Москве?
Долгое молчание. Затем А. И. Шахурин рискнул ответить:
– Я был утром на заводах наркомата. На одном удивились, увидев меня: почему не улетел? На другом рабочие возмущались тем, что не всем выдали деньги: сказали, что деньги увез директор, на самом же деле их просто не хватило в Госбанке.
Сталин не проявил ни удивления, ни гнева – вероятно, он ждал нечто подобное и сообщаемые Шахуриным факты не были для него новостью.
– Где Зверев? – спросил он Молотова.
– В Казани.
– Немедленно самолетом привезти деньги!
Из беседы выяснилось, что порядок в городе нарушен: трамваи не ходят, метро закрыто, магазины, в том числе и булочные, – тоже.
– Почему дела обстоят так? – спросил Сталин А. С. Щербакова и, не дождавшись ответа, опять заходил по комнате, из конца в конец. Наконец, он остановился:
– Это еще ничего, я думал, будет хуже. – И приказал Щербакову: – Немедленно наладить работу трамвая и метро, открыть булочные, магазины, столовые, лечебные учреждения с тем персоналом, который имеется в городе. Вам надо выступить по радио, объяснить ситуацию, призвать к спокойствию, стойкости…
Еще несколько минут – и все разошлись.
В этот же день наркоматы и их руководители покинули город. В Куйбышев выехали партийные и государственные учреждения, весь дипломатический корпус. В Москве оставались ГКО, Ставка и минимально необходимый для оперативного руководства страной и армией партийный, правительственный и военный аппарат.
17 октября по московской городской радиосети выступил А. С. Щербаков. Он сообщил москвичам о грозной обстановке, сложившейся под Москвой, опроверг слухи о готовящейся сдаче ее врагу.
– За Москву, – заявил А. С. Щербаков, – будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови… – И сообщил факт, имевший огромное значение для того момента: Сталин в Москве.
16 октября в Москве в связи с начавшейся эвакуацией на один день началось нечто вроде паники. По дорогам, уходившим на восток, устремился поток легковых и грузовых машин, перевозивших не только оборудование важнейших заводов, но и личное имущество некоторых чиновных граждан. Этот эпизод сильно оброс безответственными росказнями разного рода сомнительных «очевидцев». Сплетничали даже, что сам Сталин то ли собирался уехать, то ли даже на некоторое время уехал из столицы…
И вот несколько лет назад появились скромные, но зато совершенно точные воспоминания одного из тогдашних охранников Кремля А. Т. Рыбина. В его бесхитростных словах проступает сама история тех тяжких дней:
«В прессе (имеется в виду – в литературе. – С. С.) сообщалось, что Сталин пытался 19 октября 1941 г. покинуть Москву и выехать в Куйбышев. Так, по крайней мере, пишет Петр Проскурин в романе «Имя твое». Я был свидетелем противоположного. Спецпоезд за Абельмановской заставой на территории дровяного склада охраняли (имена). Сталин там не появлялся.
Самолет «Дуглас», предназначенный для Сталина, под управлением летчика В. Грачева стоял на Центральном аэродроме. Его охрану несли мои подчиненные (имена). Сталин сказал: «Остаюсь с русским народом в Москве. Пока я в Москве, враг не пройдет…» То же ответил Сталину Г. К. Жуков из Перхушкова по прямому проводу из своего штаба… Так что мы, очевидцы, однозначно опровергаем П. Проскурина…»
В прифронтовой столице аппарат Правительства, разумеется, не мог должным образом работать, поэтому в октябре 1941 года был переведен в Куйбышев (Самару) со всеми своими наркоматами. Туда же перебрался и дипломатический корпус. Там же заканчивала среднюю школу дочь Сталина Светлана. Сам же он всю войну оставался в Кремле, выехав ненадолго лишь на фронт и на Тегеранскую конференцию, о чем будет рассказано в своем месте.
Однако недавно выяснилась любопытная подробность. В Куйбышеве для Верховного Главнокомандующего был на всякий случай (немцы наступали!) приготовлен бункер с системой управления. Вот как описывал его журналист (все там оставалось, как и было, в здании бывшего обкома КПСС):
«Сначала мы спустились вниз по крутой винтовой лестнице на четырнадцать метров. На этом уровне расположены многочисленные механизмы жизнеобеспечения подземелья. Затем спустились еще на двадцать три метра, протопав, таким образом, 192 ступеньки и пройдя несколько жилых этажей, где располагались помещения Сталина на сто пятьдесят человек.
Такой глубины, на которой находился сталинский бункер, не было ни у кого. Гитлеровский бункер под Винницей ушел под землю на двенадцать метров, а в Берлине на шестнадцать, убежище Черчилля в Лондоне располагалось на глубине второго этажа, сталинский бункер побил все рекорды и ушел вглубь на тридцать семь метров.
Мы вошли в комнату отдыха Сталина. Она квадратная, площадь 36 кв. метров, пол выложен паркетом, у задней стены – солидный письменный стол под зеленым сукном. На столе – черный телефон и настольная лампа с матовым стеклянным абажуром. Справа от стола широкий кожаный диван – мебель довоенного советского образца. На стенах портреты А. Суворова и М. Кутузова.
Ни одного стула, кроме как для хозяина письменного стола, нет. На всех четырех стенах задернуты голубыми шелковыми шторками окна. Это имитация: создается впечатление, что за окнами брезжит рассвет и вот-вот утренний свет заполнит высокую (4,5 м) комнату со сводчатым потолком. Дышится легко, свободно. С потолка льется мягкий электрический свет от свисающей люстры с пятью стеклянными белыми матовыми абажурами».
Как видим, сталинская строгая и скромная деловитость была четко выражена и здесь. Музей бы тут основать в память великих исторических событий! Но нет, самарские «демократические» власти планируют сосать в подземелье то ли казино со стриптизом, то ли стриптиз-зал с казино. Что ж, у каждого свой вкус…
16 октября полковника М. Е. Катукова вызвали в штаб 50-й армии для разговора по ВЧ с Верховным Главнокомандующим. До этого 4-я танковая бригада Катукова отличилась в боях с танками Гудериана под Мценском, нанесла им непоправимый урон.
– Здравствуйте, товарищ Катуков, – услышал полковник. – Скажите, ваша бригада боеспособна?
– Вполне, товарищ Сталин.
– Тогда вам немедленно надлежит грузиться в эшелоны и прибыть в район Кубинки. Вам предстоит защищать Минское шоссе.
Катуков доложил, что целесообразнее бригаде идти на новое место своим ходом.
– Как же с моторесурсом? Расстояние пройти надо порядочное, – засомневался Сталин.
– Километров триста пятьдесят – триста шестьдесят одолеем, товарищ Сталин. Для боевых действий моторесурс тоже останется.
– Двигайтесь своим ходом, – разрешил Верховный Главнокомандующий.
Бригада в срок достигла Кубинки. Но отсюда ее сразу же перебросили в район Чисмены, что в шестидесяти километрах от Москвы по Волоколамскому шоссе. На этот раз Катуков предлагал идти по шоссейным дорогам через Москву, но представитель командования фронта настоял на движении напрямик, по проселочным дорогам. Грязь в ту осень была такова, что даже Т-34 вязли, садились днищами на междуколейные бугры. В результате бригада опоздала в район сосредоточения. Вышло так, что комбрига за это собрались было отдать под суд. Слава богу, заступился Сталин…
Советские войска стояли насмерть и все же не могли остановить врага. Утром 18 октября противник ворвался в Малоярославец. В этот же день фашистские танки заняли Можайск.
Москва готовилась к обороне; улицы были перегорожены баррикадами и противотанковыми надолбами.
Вечером 19 октября в пустынном, затемненном Кремле началось заседание ГКО. Присутствовали руководящие московские партийные и советские работники, командование МВО. Выслушав сообщения А. С. Щербакова, В. П. Пронина и П. А. Артемьева о ликвидации последствий паники и неорганизованной эвакуации населения, а также их предложения о введении в городе осадного положения, Сталин без всяких вводных слов подошел к столу:
– Положение на фронте всем известно. Так будем защищать Москву?
До заседания Сталин советовался на этот счет с командующим Западным фронтом и получил в ответ твердое «Да!». Теперь он обращался к каждому из присутствующих и слышал то же самое. Опросив всех, Сталин повернулся к Маленкову:
– Пишите постановление ГКО. – Сам же продолжал ходить по кабинету и разговаривать с членами ГКО.
Маленков писал долго, останавливался, думал, зачеркивал. Сталин начал проявлять нетерпение, несколько раз подходил, смотрел через плечо. Наконец велел читать. Но проект Маленкова мало напоминал документ, пригодный для того сурового момента. Сказав Маленкову несколько неприятных слов, Сталин забрал у него листки бумаги, передал их Щербакову и сказал:
– Записывайте!
Утром 20 октября в Москве были расклеены броские афиши. Тот же текст постановления ГКО был напечатан и по всех газетах:
«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову…
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение…
2. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте…»
Страна напрягала все силы, чтобы остановить врага. В еще большей степени это требовалось от защитников Москвы. Во второй половине октября продолжались ожесточенные бои на всех направлениях, и к концу этого месяца наступление гитлеровских войск в полосе Западного фронта захлебнулось. Фашистский «Тайфун», натолкнувшись на волю советских людей, затухал…