1 ноября генерала Жукова вызвали в Ставку. После обсуждения обстановки на фронте Верховный Главнокомандующий спросил:
– У ГКО есть намерение провести в Москве, как всегда, торжественное заседание по случаю годовщины Октября и парад войск. Как вы полагаете, обстановка на фронте позволит нам это сделать?
Жуков был твердым человеком, и такая уверенность (положение все же оставалось грозным) ему нравилась. Он ответил:
– В ближайшие дни немцам не до наступления. Они понесли серьезные потери, вынуждены перегруппировывать и пополнять войска, их тылы отстали. Нет, в ближайшие дни они не смогут наступать.
Видимо, Сталин и рассчитывал на такой ответ, так как еще за несколько дней до беседы с Жуковым, 28 октября, вызвал к себе командующего Московской зоной обороны генерала П. А. Артемьева, командующего ВВС генерала П.Ф. Жигарева и командующего ВВС МВО полковника Н. А. Сбытова. Присутствовали члены Политбюро.
– Через десять дней годовщина Октября, – сказал он. И задал ошарашивающий вопрос: – Парад войск будем проводить?
Почти каждый день эти люди бывали у Верховного, они знали о тяжести положения, до этого даже и не думали о возможности парада.
– Проводить или нет парад седьмого ноября в Москве? – настаивал Сталин.
Молчание становилось тягостным, и Сталин спросил резко:
– В третий раз спрашиваю вас, следует ли нам устраивать парад в Москве?
Генерал Артемьев, сославшись на обстановку, высказал сомнение в целесообразности проведения парада, да и участвовать в нем могла только пехота: артиллерия – на позициях, а танков в гарнизоне нет.
– А вот ГКО считает необходимым провести парад, он будет иметь огромное значение, моральное воздействие на наших людей. Артиллерию и танки найдем.
Тут же ГКО принял соответствующее решение. О подготовке парада и его цели до исхода дня 6 ноября знать должны были единицы.
На следующий день подготовка началась. Участникам ее говорили, что в середине ноября в районе Крымского моста предполагается провести небольшой смотр.
Дня за три до ноябрьских праздников руководителей партийных и советских органов Москвы пригласили к Сталину.
– Где вы собираетесь проводить заседание Моссовета?
Выяснилось, что московские городские власти еще не думали об этом. Собрание решено было все же провести. Сталин спросил:
– Москвичи не будут возражать, если докладчиком на этом собрании буду я?
Возражений не было.
Подготовка доклада было общим делом Политбюро ЦК ВКП(б). На одном из заседаний Политбюро обсуждалось содержание доклада.
Московским организациям пришлось основательно потрудиться, готовя в подземном помещении станции метро «Маяковская» зал на две тысячи мест, да так, чтобы об этом заранее никто не знал. Пригласительные билеты раздавались за два-три часа до начала заседания. Несмотря на то что с вечера фашистские самолеты пытались прорваться к городу и на улицах шла стрельба, никто не опоздал.
К платформе тихо подошел поезд метрополитена: приехали члены ГКО. И через несколько минут вся страна, затаив дыхание, слушала радио: «Говорит Москва! Передаем торжественное заседание Московского Совета…»
Уже сам этот факт имел огромное мобилизующее значение: несмотря ни на что, вопреки всему в Москве – торжественное собрание! Ликование охватило советских людей. Они сражались и трудились во имя победы, они верили в нее даже в эти тяжелые месяцы войны. И слова доклада укрепляли эту веру.
Доклад был сдержан и объективен. Сталин охарактеризовал ход войны, говорил о потерях Советского Союза в людях и территории и в то же время подчеркнул срыв плана «молниеносной войны» – «блицкрига».
Подробно остановился Сталин на идеологии нацизма, на тех чудовищных злодеяниях, которые захватчики принесли на нашу землю.
– И эти люди, – говорил он, – лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации…
Немного погодя, будто у него перехватило дыхание, и после паузы продолжил:
– Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат.
С утра 7 ноября густые хлопья снега затянули белесой полосой улицы Москвы, снег шел на протяжении всего парада, он покрывал танки, орудия и машины, облепил плечи и спины застывших в торжественном молчании бойцов и командиров. Затаив дыхание слушали они – и вся страна – знакомый глуховатый голос человека, говорившего с трибуны Мавзолея:
– Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентного труда, братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы немецких захватчиков!
…Чувствовалось, что Сталин взволнован, что он до глубины души осознает торжественность и неповторимость этого парада в преддверии смертельной схватки с врагом. Обращаясь к людям, которым прямо с площади предстояло идти в бой, он продолжал:
– Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая…
На мгновение Сталин остановился, глубоко вдохнул воздух, голос его стал еще глуше и еще тверже:
– Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
В самые тяжкие месяцы войны в выступлениях И. Сталина был сделан очевидный поворот в сторону русско-патриотических ценностей. Итогом этой идейной перестройки в армейской среде стал приказ начальника Главпура Л. Мехлиса от 10 декабря 1941 года, где лозунг (на газетах, листовках и т. п.) «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» предписывалось заменить на «Смерть немецким оккупантам!» (сам документ был опубликован только через полвека, но и тогда узнали о том все).
Гитлеровское командование, вынужденное к началу ноября приостановить наступление своих войск под Москвой, вовсе не думало отказываться от завершения операции «Тайфун». Будучи невероятно самоуверенными, а потому и слепыми, не способными к реальной оценке обстановки, гитлеровские генералы все еще не могли избавиться от ощущения: осталось сделать всего лишь одно, последнее усилие – и Москва будет у ног завоевателей. Успех пьянил их, кружил головы и лишал рассудка.
Создав в первой половине ноября 1941 года две ударные группировки, фашистское командование 15–16 ноября бросило их в наступление, намереваясь обойти Москву с севера через Клин – Солнечногорск и с юга через Тулу – Каширу. Советское командование использовало выигранное время для дальнейшего усиления войск западного направления и укрепления оборонительных рубежей. Вновь на подмосковных полях развернулось кровопролитное сражение, и вновь гитлеровцам не удалось добиться решающего успеха. Фронт советских войск выгибался дугой, трещал, но держался.
Ситуация все же оставалась крайне напряженной. Командующий Западным фронтом вспоминал, как в тревожный момент ему позвонил Сталин:
– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю нас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
– Москву, безусловно, удержим, – отвечал Жуков. – Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность, – Верховный Главнокомандующий теперь был еще спокойнее. – Договоритесь с Генштабом, куда сосредоточить две резервные армии. В конце ноября они будут готовы. Но танков пока мы вам дать не можем…
А рубежи эти были так близки от столицы! Станция Крюково – в сорока километрах от Ленинградского вокзала Москвы. До нее докатился вал гитлеровских танков в ноябре 1941 года, докатился, чтобы разбиться о стойкость советских солдат и застыть грудами железного лома. В Крюкове и возле него на протяжении двух недель кипели яростные бои. Здесь же был командный пункт знаменитой 16-й армии К. К. Рокоссовского.
…Вдруг позвонил Верховный Главнокомандующий. Рокоссовский приготовился к худшему: его войска вновь вынуждены были отступить – незначительно, но все же отступили…
– Генерал-лейтенант Рокоссовский слушает, – начал он разговор.
Послышался спокойный, ровный голос Сталина:
– Доложите, пожалуйста, какова обстановка на Истринском рубеже?
Командарм, стараясь, чтобы доклад был и кратким, и исчерпывающе полным, стал докладывать, что хотя войска и отступили, но он намерен предпринять контратаки.
Сталин прервал его:
– О ваших мероприятиях говорить не надо. – И по тону Рокоссовский почувствовал, что Сталин хочет подчеркнуть свое доверие, что он звонит не с целью сделать выговор. – Вам тяжело?
– Да, товарищ Сталин, очень тяжело. Очень…
Сталин немного помолчал:
– Я понимаю. Прошу вас продержаться еще некоторое время, мы вам поможем…
На этом разговор закончился. В ту пору внимание Сталина значило очень много для людей, которым оно уделялось. К тому же на следующее утро в 16-ю армию поступила обещанная помощь: полк «катюш», два полка противотанковой артиллерии, четыре роты солдат с ПТР, три батальона танков.
Героические защитники Москвы сделали свое дело. Подвижные танковые группировки противника на флангах Западного фронта были истощены, обескровлены и оказались вынужденными остановиться в двух выступах, глубоко вдавшихся в расположение советских войск.
30 ноября Военный совет Западного фронта прислал в Генштаб план контрнаступления.
Поздно вечером 4 декабря Сталин позвонил командующему Западным фронтом:
– Чем надо еще помочь фронту, кроме того, что уже выделено?
Жукову следовало бы просить многого, но он знал: возможности ограничены даже и у Ставки:
– Крайне необходимо получить поддержку авиации Резерва Верховного Главнокомандования. Кроме того, танков мало, без них невозможно будет быстро развивать наступление. Еще бы сотни две танков…