Минул май, прошел июнь, настали первые июльские дни – вермахт не начинал наступления. Ныне мы знаем: враг хотел подготовиться как можно лучше, Гитлер требовал отправить на Восток как можно больше «тигров» – с ними сверхтяжелыми танками он связывал главные свои надежды. Советское Верховное Главнокомандование ждало событий со дня на день. Дважды, 8 и 20 мая, Генштаб с разрешения Верховного посылал в войска предупреждения о возможной близости вражеского наступления. Когда же эти сроки прошли, у Верховного Главнокомандующего начали появляться сомнения: а не делает ли он ошибки, отдавая инициативу врагу, что, если, как это уже бывало, наши войска не выдержат массированного танкового удара? А вдруг противник и не думает наступать?
Словом, Верховный был неспокоен. Представители Ставки – Жуков и Василевский – все время находились в войсках, проверяли их готовность к отражению удара врага, устраняли недостатки. В ночь на 2 июля Генштаб получил новые, и достоверные, сведения о намерениях врага. В войска полетела директива за подписями Сталина и Василевского:
«По имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3–6 июля. Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного вскрытия его намерений.
2. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника…»
После этого ожидание стало непереносимым: начнут или нет? В ночь на 5 июля в штабе Центрального фронта стало известно от только что захваченного пленного, что в три часа утра – начало. Рокоссовский и Жуков решили в два часа тридцать минут предпринять запланированную артиллерийскую контрподготовку. Рокоссовский пошел отдавать распоряжения, а Жуков соединился с Москвой. Сталин сообщил, что только что разговаривал с Василевским (начальник Генштаба находился у Ватутина на Воронежском фронте), одобрил принятое решение.
– Я буду ждать ваших сообщений, – закончил он разговор.
Жуков чувствовал, что Верховный так же напряжен, как и он сам.
В два часа двадцать минут гром орудий донесся до штаба Центрального фронта, находившегося в двадцати километрах от передовой, – это наша артиллерия открыла огонь. В два тридцать позвонил Верховный:
– Ну, как, начали?
– Так точно, – отвечал Жуков.
– Как они себя ведут?
– Пытались отвечать отдельными батареями, но вскоре перестали.
– Хорошо, я еще позвоню.
Он звонил еще и еще – видимо, в эту ночь Верховный Главнокомандующий не спал.
Несмотря на то что фашистские войска подготовили мощный удар, за день им удалось лишь на узком участке вклиниться в оборону войск Центрального фронта на глубину шесть – восемь километров – и только! В ночь на 6 июля Рокоссовский доложил в Ставку о положении и очень обрадовался, когда Сталин обещал передать ему из резерва 27-ю армию. Но утром Рокоссовский получил другое распоряжение: 27-ю армию, не задерживая, направить на Воронежский фронт.
– Рассчитывайте только на свои силы, – услышал Рокоссовский. – Имейте в виду, что у вашего левого соседа положение нелегкое, враг может там прорвать фронт и выйти в тыл к вам. Тогда на вас возлагается оборона Курска…
К 12 июля наступление вермахта выдохлось. В этот день в районе Прохоровки, в тридцати километрах от Белгорода, произошло величайшее танковое сражение Второй мировой войны: здесь, на узкой полосе всхолмленной, изрезанной оврагами равнины, зажатой с одной стороны рекой Псел, а с другой – железнодорожной насыпью, сошлись в титанической схватке 1200 танков и САУ 4-й немецкой и 5-й гвардейской танковых армий. Обе стороны понесли большие потери и отошли на исходные позиции. Далее враг не продвинулся. Операция «Цитадель» провалилась.
В конце июля 1943 года советские войска наступали на фронте протяженностью в четыреста километров. Лишь за счет предельного напряжения сил немецко-фашистскому командованию удавалось сохранять целостность фронта. Начало августа знаменовалось упорными боями за Орел. 3 августа Воронежский и Степной фронты согласно плану операции «Полководец Румянцев» начали наступление на южном фасе Курской дуги, в районе Белгорода. В то же время Ставка готовила наступление на Смоленском направлении – операцию «Суворов». 3 августа Верховный Главнокомандующий выехал на фронт.
Из Москвы выехали в поезде, состоявшем из нескольких товарных вагонов и платформ и салон-вагона, закамуфлированного под основной состав. 3 августа в районе Юхнова на КП Западного фронта командующий фронтом В. Д. Соколовский доложил обстановку. Была рассмотрена подготовка к операции, особенно тщательно обсуждались задачи армий, артиллерии и танков.
Командующего Калининским фронтом А. И. Еременко Сталин принимал в селе Хорошево под Ржевом в небольшом домике. Выслушав доклад, он стал расспрашивать о противнике, о снабжении войск продовольствием и боеприпасами. Зашла речь о предстоящем наступлении. Сталин сказал:
– Вот, товарищ Еременко, вы сдали врагу Смоленск, вам надо его и освобождать…
После этого Сталин и Еременко на машинах отправились на станцию Мелехове, где ждал поезд. За обедом Верховный Главнокомандующий пил «Цинандали» и много шутил. Еременко впервые видел его таким.
Прощаясь, Еременко спросил, можно ли сообщить войскам о приезде Верховного Главнокомандующего на фронт.
– Да, конечно, – был ответ.
Это был единственный визит Сталина на фронт в годы Великой Отечественной войны…
Вечером того же дня Антонова и Штеменко вызвали к Сталину. Присутствовали и другие члены Ставки.
– Знаете ли вы военную историю? – обратился Верховный к генералам.
Вопрос был неожиданным, и генералы не успели ответить, как Сталин продолжал:
– Если бы вы ее читали, то знали бы, что издавна, когда войска побеждали, в честь полководцев и войск били во все колокола. Надо и нам отмечать победы более ощутимо. Мы решили, – он кивнул на сидевших за столом членов Ставки, – давать в честь отличившихся войск и командиров артиллерийские салюты…
В тот вечер Москва салютовала освободителям Орла и Белгорода двенадцатью залпами из ста двадцати орудий. С той поры стало традицией – отмечать победы салютами. Они гремели все чаще и чаще – советские войска гнали захватчиков восвояси, на запад.
Советская разведка в годы войны чрезвычайно успешно действовала в Германии. В руководстве разведки возник план устранения Геринга (это было относительно не сложно, на него был «выход» через известную Ольгу Чехову), но главное – на самого Гитлера. Сталину докладывали о том, в 1943 году он принял решение: Герингом не заниматься, не стоил тот усилий, а от покушения на Гитлера отказаться. Западные спецслужбы, напротив, исподволь готовили такой акт.
Сталин смотрел далеко: устранение «фюрера» позволит германской верхушке вступить в сепаратные переговоры с Западом. Тут Сталин оказался, безусловно прав. Немецкие генералы-заговорщики, ведомые английской разведкой, стремились убить Гитлера именно потому, чтобы односторонне капитулировать на Западе и бросить все силы против Советского Союза. Ясно, что это лишило бы нашу державу многих плодов победы.
Длительное время Советское правительство не получало информации от союзников о намерениях в отношении Италии. С конца июля такая информация стала поступать, и обнаружилось, что она неполна, неточна. 22 августа в послании Рузвельту и Черчиллю, указав на это обстоятельство, Сталин подчеркивал: «До сих пор дело обстояло так, что США и Англия сговариваются, а СССР получал информацию о результатах сговора двух держав в качестве третьего пассивного наблюдающего. Должен Вам сказать, что терпеть дальше такое положение невозможно».
То, что союзники не выполнили своего обещания открыть второй фронт в 1943 году, не могло не отразиться на взаимоотношениях СССР с западными державами. Не улучшила эти взаимоотношения и приостановка до ноября арктических конвоев с грузами для СССР. Но сокрушительный разгром вермахта на Курской дуге заставил правящие круги Запада изменить свою политику.
Для согласования планов дальнейшего ведения войны в Москве с 19 по 30 октября 1943 года собралась конференция министров иностранных дел. Были рассмотрены очень важные вопросы. К примеру, первым пунктом повестки дня по предложению советской делегации было «Рассмотрение мероприятий по сокращению сроков войны против Германии и ее союзников в Европе».
Государственный секретарь США, человек преклонного возраста, впервые в жизни летел на самолете, и встреча началась с рассказа Хэлла о своих впечатлениях. Поговорили на отвлеченные темы – о погоде, о видах на урожай – в СССР они были неважными. Зашла речь о способах посева пшеницы, и Хэлл рассказал, что на его родине, в штате Теннесси, пшеницу сеют на глубину шести вершков. Это удивило Сталина. Затем Хэлл вспомнил о вязке плотов на реках в Теннесси, и Сталин, в свою очередь, стал рассказывать, что в Грузии плоты в прошлом вязали с помощью виноградной лозы…
Когда перешли к деловой части, выяснилось, что американский дипломат в первую очередь хочет выполнить поручение президента – договориться с главой Советского правительства о личной встрече «большой тройки». Переписка по этому поводу велась уже не одну неделю, но предлагаемые места встречи не устраивали то Сталина, то Рузвельта (Черчилль готов был ехать или лететь куда угодно).
Сталин еще раз объяснил Хэллу, что он хорошо понимает необходимость такой встречи, но не может оставить Москву в момент, когда идут столь важные и кровопролитные сражения, и он – Верховный Главнокомандующий – должен ими руководить.
– Сейчас, – говорил Сталин, – представляется весьма редкая возможность, появившаяся, пожалуй, впервые за пятьдесят лет: нанести серьезное поражение германским армиям. Немцы располагают незначительными резервами, в то время как Красная Армия имеет достаточно резервов для операций на протяжении целого года. Понятно, что Советский Союз не может каждые десять лет вести войну с немцами. Поэтому чрезвычайно важно воспользоваться открывающимися сейчас возможностями и преимуществами и решить кардинально эту задачу – избавиться на длительное время от германской угрозы. Что касается встречи трех, то необходимо все как следует взвесить и переговорить с коллегами.