Такое решение вызвало у Верховного Главнокомандующего вопрос:
– Почему вы распыляете силы фронта? Не лучше ли объединить их в один мощный кулак, протаранить этим кулаком оборону противника? Прорывать оборону нужно в одном месте.
– Если мы будем прорывать оборону на двух участках, товарищ Сталин, мы достигнем существенных преимуществ.
– Каких же?
– Во-первых, нанося удар на двух участках, мы сразу вводим в дело большие силы, далее мы лишаем противника возможности маневрировать резервами, которых у него и так немного. И, наконец, если мы достигнем успеха хотя бы на одном участке, это поставит врага в тяжелое положение. Войскам фронта будет обеспечен успех.
– Мне кажется, – настаивал Сталин, – что удар надо наносить один, и с плацдарма на Днепре, на участке 3-й армии. Вот что, подумайте, а потом доложите Ставке свои соображения.
В соседней комнате Рокоссовский еще раз обдумал предложение и утвердился в мысли: он будет настаивать на своем. Командующий Белорусским фронтом был принципиальным и твердым человеком; не раз в жизни эта твердость спасала его в критических ситуациях.
Входя в кабинет Сталина, Рокоссовский, как и всегда, сохранял спокойствие.
– Вы продумали решение, товарищ Рокоссовский?
– Так точно, товарищ Сталин.
– Так что же, будем наносить один удар или два удара? – Сталин прищурился. В кабинете было тихо.
– Я считаю, товарищ Сталин, что два удара наносить целесообразней.
– Значит, вы не изменили своего мнения?
– Да, я настаиваю на осуществлении моего решения.
– Почему вас не устраивает удар с плацдарма за Днепром? Вы же распыляете силы!
– Распыление сил произойдет, товарищ Сталин, я с этим согласен. Но на это надо пойти, учитывая местность Белоруссии, болота и леса, а также расположение вражеских войск. Что же касается плацдарма 3-й армии за Днепром, то оперативная емкость этого направления мала, местность там крайне тяжелая и с севера нависает сильная вражеская группировка, чего нельзя не учитывать.
– Идите, подумайте еще, – приказал Верховный Главнокомандующий, – мне кажется, что вы напрасно упрямитесь.
Вновь Рокоссовский остается один, вновь сопоставляет все «за» и «против». Когда его пригласили в кабинет, он постарался как можно убедительнее изложить свои доводы в пользу нанесения двух ударов. Комфронта кончил говорить, и наступила пауза. Сталин, молча стоя у стола, раскуривал трубку, затем подошел к Рокоссовскому:
– Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это гарантия успеха. Ваше решение утверждается, товарищ Рокоссовский…
Летняя кампания Красной Армии началась 10 июня наступлением Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Тем временем истекали последние дни подготовки к операции «Багратион». Командование фронтами и представители Ставки многократно отработали планы операций. Смущало одно: железные дороги не справлялись с подвозом необходимого фронту. Жуков и Василевский несколько раз сообщали об этом в Москву. Решено было перенести начало операции на 23 июня.
Враг по-прежнему сопротивлялся ожесточенно, но остановить советских солдат был не в силах. И вот спустя три года с начала войны по дорогам Белоруссии бесславно, в панике отступали войска разгромленных оккупантов. Символично, что именно здесь, в Белоруссии, свершалось возмездие за поражения 1941 года. Враг бежал, бросая технику, но уйти от возмездия не мог. В нескольких местах наши войска окружили гитлеровцев, а восточнее Минска в кольце оказалась стопятитысячная группировка противника. Часть наших войск, с помощью белорусских партизан до бивала немцев в лесах и болотах.
Вставал вопрос: как лучше использовать этот успех и превратить операцию в Белоруссии в победоносное наступление по всему фронту? Об этом и шла речь на совещании 8 июля 1944 года, подробности которого известны из воспоминаний Г. К. Жукова.
На совещании (оно происходило на даче Сталина) присутствовали члены Политбюро, ГКО и Ставки. После всестороннего обсуждения присутствующие сошлись во мнении: армия Германии истощена и не имеет значительных людских и материальных ресурсов. В то же время наша армия такими ресурсами располагала и могла рассчитывать к тому же на существенное пополнение людьми с освобожденных советских территорий. Открытие второго фронта неизбежно заставляло гитлеровское командование перебросить часть своих и без того ограниченных сил на запад. Ясно было, Германия потерпит поражение в войне, речь могла идти теперь только о сроках крушения «третьего рейха». На что же могли надеяться руководители Германии в такой безнадежной ситуации?
Жуков вспоминал:
«На этот вопрос Верховный ответил так:
– На то же, на что надеется азартный игрок, ставя на карту последнюю монету. Вся надежда гитлеровцев была на англичан и американцев. Гитлер, решаясь на войну с Советским Союзом, считал империалистические круги Великобритании и США своими идейными единомышленниками. И не без основания: они сделали все, чтобы направить военные действия вермахта против Советского Союза.
– Гитлер, вероятно, сделает попытку пойти любой ценой на сепаратное соглашение с американскими и английскими правительственными кругами, – добавил Молотов.
– Это верно, – сказал И. В. Сталин, – но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с Гитлером. Свои политические интересы в Германии они будут стремиться обеспечить, не вступая на путь сговора с гитлеровцами, которые потеряли всякое доверие своего народа, а изыскивая возможности образования в Германии послушного им правительства.
Затем Верховный спросил меня:
– Могут ли наши войска начать освобождение Польши и безостановочно дойти до Вислы, и на каком участке можно будет ввести в дело 1-ю Польскую армию, которая уже приобрела все необходимые качества?
– Наши войска не только могут дойти до Вислы, – доложил я, – но и должны захватить хорошие плацдармы за ней, чтобы обеспечить дальнейшие наступательные операции на Берлинском стратегическом направлении. Что касается 1-й Польской армии, то ее надо нацеливать на Варшаву».
Сталин подвел итоги совещания:
– Немцы будут драться за Восточную Пруссию до конца, и мы можем там застрять. Надо скорее очистить от них Украину и восточную часть Польши. Это очень важно с политической точки зрения…
В Тегеране «большая тройка» в принципе договорилась, что советско-польская граница будет установлена по «линии Керзона». Но с этим ни в коей мере не желало соглашаться польское эмигрантское правительство С. Миколайчика: оно по-прежнему претендовало на украинские и белорусские земли и 5 января 1944 года опубликовало заявление, в котором выдвигалось наглое (иначе его и назвать трудно) требование об установлении польской администрации на этих территориях немедленно после освобождения их Красной Армией!
18 июля пришли в движение войска 1-го Белорусского фронта, в состав которого входила и 1-я Польская армия. Уже через два дня войска Рокоссовского пересекли Западный Буг. Освобождение Польши началось.
На заседании в Ставке 27–29 июля была рассмотрена обстановка на советско-германском фронте в целом и на отдельных направлениях. Положение на фронте было благоприятным для советской армии – в этом сходились все участники совещания (Сталин, Жуков, Василевский, Антонов). Особенно детально обсудили положение на подступах к Восточной Пруссии и на западном направлении. Ворваться на землю врага в Восточную Пруссию – было бы очень заманчиво, но успех наступления с ходу здесь был маловероятен, требовалась тщательная подготовка прорыва мощной обороны. Напротив, на западном направлении крупных успехов можно было ожидать в ближайшие дни.
Поэтому было решено, что 1-й Белорусский фронт дол жен без остановки развивать наступление в общем направлении на Варшаву и не позже 5–8 августа овладеть ее предместьем на восточном берегу Вислы – Прагой, захватив также плацдармы за рекой. Даже в той, исключительно благоприятной обстановке советское командование не сочло возможным сразу же овладевать Варшавой. И это понятно: Ставка не имела крупных резервов для усиления войск 1-го Белорусского. Упорные и кровопролитные бои шли как на севере – в Прибалтике и на подступах к Восточной Пруссии, так и на юге – в полосе 1-го Украинского фронта.
…Рокоссовский вспоминал: о восстании в городе ему стало известно утром 2 августа. С высокой заводской трубы наблюдал он за горящей Варшавой – городом своей юности. Никакой связи с восставшими в ближайшие дни не удалось установить и, что гораздо хуже, Рокоссовский не мог помочь повстанцам: его фронт не располагал для того силами.
5 августа Сталин писал Черчиллю:
«Ваше послание о Варшаве получил. Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия. К такому выводу можно прийти хотя бы на том основании, что поляки-эмигранты уже приписали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Крайовой армии и даже объявили об этом по радио. Но это, конечно, не соответствует действительности ни в какой мере. Крайова армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию «Герман Геринг».
Тем не менее советское командование намеревалось организовать новую наступательную операцию по освобождению Варшавы. Жуков и Рокоссовский представили в Генштаб свои соображения, и на их основе был выработан план фронтовой операции.
К сожалению, в этом наступлении 1-й Белорусский фронт мог рассчитывать только на свои силы. Ставка не имела в то время крупных резервов, а развернувшиеся в Прибалтике, на Западной Украине и в Прикарпатье наступательные операции поглощали все ресурсы.
Между тем на Западе буржуазная пресса, в особенности польская эмигрантская, развернула кампанию, обвиняя советское командование в нежелании помочь восставшим. При этом буржуазная пресса не стеснялась утверждать, что повстанцы находятся в контакте с советски