м командованием, просят о помощи и не получают ее.
Не ограничившись этим, Сталин самым тщательным образом ознакомился с ситуацией в Варшаве. 16 августа он сообщал Черчиллю:
«1. После беседы с г. Миколайчиком я распорядился, чтобы командование Красной Армии интенсивно сбрасывало вооружение в район Варшавы. Был также сброшен парашютист-связной, который, как докладывает командование, не добился цели, так как был убит немцами.
В дальнейшем, ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет безрассудную ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт. При создавшемся положении советское командование пришло к выводу, что оно должно отмежеваться от варшавской авантюры, так как оно не может нести ни прямой, ни косвенной ответственности за варшавскую акцию».
А в Варшаве шли бои, и повстанцам необходимо было помочь. Во время одного из разговоров с Рокоссовским Сталин приказал:
– Еще раз внимательно рассмотреть вопрос о варшавской операции. Следует, пока идет подготовка, организовать доставку вооружения повстанцам…
Наши армии под Варшавой не могли продвинуться, а союзники требовали помощи во что бы то ни стало. Получив послание Сталина от 16 августа, Черчилль уговорил Рузвельта подписать послание Сталину от 20 августа, в котором утверждалось, что реакция мировой общественности будет неблагоприятной, «если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты».
В ответе от 22 августа Сталин писал: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвати власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию…»
Установив контакты с восставшими, советское командование организовало помощь оружием и боеприпасами: каждую ночь По-2 с небольшой высоты точно сбрасывали их в районы, занятые повстанцами.
Трагическое восстание шло к концу. Фашистские войска к 23 сентября сумели уничтожить плацдармы Войска Польского за Вислой, 28 сентября гитлеровцы предприняли в Варшаве общее наступление, повстанцы оказались в крайне тяжелом положении и 30 сентября капитулировали.
Советское командование не отказывалось от мысли разгромить варшавскую группировку, однако вскоре выяснилось, что продолжение наступательных действий на этом направлении бесперспективно. К такому выводу пришел Г. К. Жуков, побывавший в начале октября 1944 года на этом участке фронта. Вскоре его и К. К. Рокоссовского вызвали в Ставку. В кабинете Сталина находились В. М. Молотов, Г. М. Маленков и А. И. Антонов. Сталин поздоровался и велел докладывать.
«Я развернул карту и начал докладывать, – вспоминал Жуков. – Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-нибудь недоволен.
– Товарищ Жуков, – перебил меня В. М. Молотов, – вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?
– Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, – возразил я. – Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.
– Вы поддерживаете мнение Жукова? – спросил И. В. Сталин, обращаясь к В. К. Рокоссовскому.
– Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.
– Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, – сказал Верховный. – Ну а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?
– Трудно сказать, товарищ Сталин, – ответил К. К. Рокоссовский. – Противник также может усилить это направление.
– А вы как думаете? – обращаясь ко мне, спросил Верховный.
– Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, – снова повторил я. – А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь – Познань. Сил для этого сейчас на фронте нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на Берлинском направлении.
– Идите и еще раз проверьте ваши предложения, – остановил меня И. В. Сталин».
Когда спустя непродолжительное время Жукова и Рокоссовского вновь пригласили в кабинет, решение уже было принято.
– Мы решили согласиться на переход наших войск к обороне на этом участке, – сказал Сталин. – Дальнейшие планы будем обсуждать позже. Вы свободны.
Вступление советских войск на территорию Болгарии, Югославии и Венгрии окончательно опрокидывало англо– американские планы, связанные с Балканами. Наступление союзных войск в Италии развивалось крайне медленно, до Балкан было далековато. «Балканская стратегия» Черчилля терпела крах, и премьер-министр Великобритании поспешил в Москву, чтобы провести с Советским правительством консультации о политике в странах Восточной и Юго-Восточной Европы.
В Москве к визиту готовились тщательно. Как только в конце сентября стало известно о намерении Черчилля приехать, Сталин поручил работникам Генштаба подготовить расчеты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке:
– Скоро, вероятно, они пригодятся…
Но переговоры начались не с военных дел. Когда в десять вечера 9 октября Черчилль и Иден встретились со Сталиным и Молотовым, разговор сразу же зашел о Польше. По предложению Черчилля вновь решили пригласить в Москву представителей эмигрантского правительства и Польского комитета национального освобождения. Представители эти приехали, и 13 октября советские и английские руководители встретились с ними. 16 октября имела место встреча Миколайчика и Берута. Сталин принял Миколайчика и отдельно, очень долго и терпеливо с ним беседовал. Позднее он признался Черчиллю, что он, Сталин, и Молотов – единственные люди в Советском правительстве, которые считают необходимым «нянчиться» с эмигрантским польским правительством.
Переговоры ни к чему не привели: Миколайчик и его коллеги отказывались от демократических преобразований в Польше, настаивали на предоставлении им в новом правительстве подавляющего большинства и, главное, не желали признавать «линию Керзона» в качестве советско-польской границы, требовали передачи под свою власть литовского Вильнюса и украинского Львова! В этих притязаниях Миколайчик получил, хоть и не открытую, поддержку Черчилля. Никакого соглашения по польскому вопросу достигнуто не было. Позднее, в ноябре, польское эмигрантское правительство категорически отвергло предложения, сделанные на переговорах в Москве, и Миколайчик ушел в отставку.
На заседании 14 октября рассматривались военные дела. Союзники информировали Советское правительство о военных действиях в Европе и на Дальнем Востоке. Затем Антонов сделал доклад. По воспоминаниям Штеменко, Черчилль и Сталин сидели в креслах друг против друга и нещадно дымили: один сигарой, другой – трубкой. Доклад был кратким и, по утверждению самого Черчилля, откровенным. Время от времени Сталин вмешивался, подчеркивал то или иное обстоятельство. В конце доклада он заверил союзника, что немцам не удастся перебросить на запад ни одной дивизии.
Черчилль внимательно рассматривал разложенные на столе карты. Задал только один вопрос: сколько войск у немцев против Эйзенхауэра?
Окончив доклад, Антонов и Штеменко удалились и стали ждать в приемной, чтобы положить на подпись Верховному неотложные документы. Вскоре Черчилль ушел, генштабисты возвратились в кабинет. Когда дела были закончены, Сталин вызвал Поскребышева и распорядился:
– Виски и сигары, подаренные мне премьер-министром, передайте военным. – И добавил, обращаясь к Антонову и Штеменко: – Попробуйте, наверное, это неплохо…
14 октября английский премьер-министр отправился в Большой театр и был тепло встречен публикой. Овация стала бурной, когда в ложе появился Сталин – впервые за годы войны. Черчиллю очень понравились выступления артистов балета и оперы, Ансамбля песни и пляски Красной Армии.
На следующий день, 15 октября, Черчилль в переговорах не участвовал: у него поднялась температура. Обсуждался вопрос о вступлении в войну на Дальнем Востоке Советского Союза. Сталин твердо обещал сделать это через три-четыре месяца после окончания войны в Европе, чем очень обрадовал союзников.
В целом атмосфера на переговорах оставалась дружеской. Даже в своих мемуарах, проникнутых духом «холодной войны», Черчилль писал: «Нет сомнения, что в нашем узком кругу мы разговаривали с простотой, свободой и сердечностью, никогда ранее не достигаемыми в отношениях между нашими странами». Сталин даже посетил обед в британском посольстве 11 октября, что было событием невиданным. Беседа продолжалась до рассвета.
2 декабря 1944 года в Москву прибыл председатель временного правительства Французской республики генерал Шарль де Голль. На протяжении всей войны Советское правительство, в отличие от правительств США и Великобритании, очень благосклонно относилось к Французскому комитету национального освобождения, возглавляемому де Голлем, немало способствовало возрождению Франции как великой державы.
Как пишет один из биографов де Голля, генерал всегда во время ответственных переговоров предпочитал говорить как можно меньше, предоставляя эту привилегию партнеру. Запись его переговоров со Сталиным свидетельствует, что в тот раз генерал говорил несравненно больше, чем его собеседник. Вот отрывок из беседы 2 декабря:
«После небольшой паузы де Голль говорит, что Франция пережила немецкое вторжение в 1870–1871 годах, в 1914–1918 годах и в 1940 году. Отсюда проистекают почти все внешнеполитические и даже внутриполитические трудности во Франции. Французы теперь хорошо поняли, что единственным средством открыть себе путь в лучшее будущее является тесное сотрудничество с другими державами.