ть Польшу за счет Германии на западе».
Много времени «большая тройка» уделила созданию международной организации безопасности. Здесь Сталин спорил также больше с Черчиллем, но по временам острые разногласия возникали у него и с американским президентом – зародыши будущих и уже достаточно близких конфликтов можно обнаружить почти по всем пунктам программы конференции. Разумеется, за исключением дальневосточных: правительство США по-прежнему было заинтересовано во вступлении Советского Союза в войну с Японией.
Кроме официальных встреч, конечно, происходили и неофициальные, давались завтраки и обеды, и на них, как правило, обсуждались серьезные дипломатические дела. Даже тосты, в обилии произносимые на этих обедах, с должной аккуратностью записывались и впоследствии анализировались. Упомянем об одном тосте – Сталин произнес его на обеде, который давала советская делегация. Говоря о знаменательном союзе трех держав, Сталин подчеркнул, что нетрудно было сохранять единство во время войны, поскольку существовала единая, ясная каждому цель – сокрушить общего врага. Более трудная задача встанет после войны, когда различие интересов будет толкать союзников к разобщению. Сталин выразил уверенность, что при желании нынешний союз сможет выдержать и это испытание и что долг глав трех держав добиться того, чтобы наши контакты в мирное время были столь же тесными, как и в военное.
К быстрейшему взятию Берлина Советское Верховное Главнокомандование побуждали кроме совершенно естественного желания побыстрее окончить войну и чисто политические мотивы: союзники явно нацелились на захват столицы Германии, хотя согласно ялтинским соглашениям Берлин относился к зоне оккупации советских войск. Особенно хотелось овладеть Берлином Черчиллю. 1 апреля 1945 года он живописал американскому президенту следующую «страшную» картину: «Русские армий, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем?»
Г. К. Жуков вспоминал, что впервые о Берлинской операции он разговаривал с Верховным Главнокомандующим 7 или 8 марта 1945 года. Сталин был нездоров и принял командующего 1-м Белорусским фронтом на даче. Они гуляли по мартовскому подмосковному лесу, снег блестел на солнце, было тихо, война казалась далекой и нереальной. Сталин выглядел усталым, и, видимо, настроение у него было несколько необычным: он стал рассказывать Жукову о своем, теперь уже далеком, детстве. Жуков спросил, нет ли новых известий о судьбе Якова? Только через сотню шагов приглушенным голосом отец ответил:
– Не выбраться ему из плена…
Продолжались боевые действия и на территории Восточной Пруссии. В первые дни были отдельные факты нарушения норм поведения. Необходимо было пресечь это.
19 января 1945 года народный комиссар обороны отдал приказ, в котором требовал не допускать случаев грубого отношения к немецкому населению. Красная Армия, говорилось в приказе, ведет войну не против немецкого народа, она взялась за оружие, чтобы разгромить агрессора и уничтожить в Германии фашизм и милитаризм, принесшие так много несчастья соседям Германии да и самому немецкому народу. В отличие от гитлеровских захватчиков, сеявших смерть и разрушения на оккупированной земле, воины Красной Армии должны вести себя с достоинством и честью. Приказ требовал от командиров и политработников довести эти положения до сознания каждого бойца, и это было сделано.
Приходилось поправлять и отдельных пропагандистов и журналистов, слишком рьяно проповедовавших ненависть к немцам и всему немецкому, а не только к фашизму и его носителям. Так, И. Эренбург на протяжении войны опубликовал немалое число статей о кровавых преступлениях фашизма. Но когда наши войска вступили на территорию Германии, в некоторых его статьях стали проскальзывать ошибочные утверждения, ориентировавшие советских воинов на безоговорочную ненависть ко всем немцам и всему немецкому. Центральный Комитет партии немедленно исправил эту ошибку журналиста: в «Правде» 14 апреля 1945 года была помещена статья «Тов. Эренбург упрощает», где предельно ясно, четко и обстоятельно были еще раз разъяснены основы политики Советского Союза в отношении Германии и немецкого народа. Ведь «гитлеры приходят и уходят, а народ германский остается».
В пятом часу утра 1 мая 1945 года на даче Сталина зазвонил ’телефон. Дежурный поднял трубку:
– Движения нет…
– Говорит маршал Жуков. Дело срочное, прошу разбудить товарища Сталина.
Дело и впрямь было срочное: на командный пункт 8-й гвардейской (в прошлом 62-й) армии явился начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал Кребс. Он принес письмо Геббельса, в котором сообщалось о самоубийстве Гитлера и предлагалось начать мирные переговоры.
Сталин подошел к телефону быстро. Выслушал доклад.
– Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живьем! Где труп Гитлера?
– Генерал Кребс сообщил, что труп сожжен.
– Передайте Соколовскому: никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с кем из гитлеровцев не вести. Мне до утра не звоните, хочу отдохнуть – у нас сегодня Первомайский парад…
2 мая Берлин капитулировал. Но боевые действия на других участках не прекращались, и Советское Верховное Главнокомандование стремилось уничтожить все сопротивлявшиеся группировки врага.
Беспокоила Ставку и неясность версии о смерти Гитлера – останков его пока не было найдено. В ночь на 4 мая в Ставке обсуждался этот вопрос. Телеграмма Жукова оставляла возможность для сомнений. Сталин сказал тогда работникам Генштаба:
– Жуков тоже сомневается в смерти Гитлера… От фашистов можно ждать всякого. Надо тщательно проверить!
Проверка длилась долго. Найденные обгоревшие трупы Гитлера и Евы Браун опознать было невозможно, пришлось организовать авторитетную экспертизу, которая опознала трупы. И все же у Сталина оставалось сомнение: он был убежден в коварстве Гитлера, к тому же самому ему была чужда мысль о самоубийстве…
Война завершалась. 7 мая в Реймсе союзники заключили одностороннее соглашение с правительством Деница. Это произвело очень неприятное впечатление на членов Советского правительства, и оно договорилось с союзниками считать процедуру в Реймсе предварительной капитуляцией. По свидетельству С. М. Штеменко, при обсуждении этого решения в Ставке Сталин говорил:
– Договор, подписанный союзниками в Реймсе, нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия: в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов…
Сталин связался с Жуковым и сообщил ему, что завтра, 8 мая, в Берлин прибудут представители Верховного командования союзных войск и представители немецкого главного командования.
– Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы, – сказал Сталин…
В ноль часов сорок три минуты 9 мая 1945 года в Карлхорсте немецкая делегация покинула зал после подписания акта о безоговорочной капитуляции…
Утром 9 мая И. В. Сталин обратился к советскому народу:
«Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию…»
С тех пор День Победы – один из величайших праздников нашего народа.
Советская страна с ликованием встретила окончание войны, она готова была чествовать и награждать своих героев, в четырехлетней кровавой схватке отстоявших свободу и независимость нашей Родины. В эти послевоенные недели получал заслуженные награды и Верховный Главнокомандующий. 26 июня Президиум Верховного Совета СССР наградил его вторым орденом «Победа» и присвоил ему звание Героя Советского Союза. 27 июня Верховному Главнокомандующему Вооруженными Силами СССР было присвоено высшее воинское звание – Генералиссимус Советского Союза.
Читателям, конечно, известно о Параде Победы 24 июня 1945 года, о торжественном марше фронтовых победителей, о вражеских знаменах, летевших к подножию Мавзолея. Но почему-то вышло так, что гораздо менее известен прием в Кремле за месяц до этого, 24 мая, в честь командующих войсками Красной Армии. Завершая наш рассказ о Великой Отечественной войне, хочется вспомнить об этом приеме.
К 8 часам вечера Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца был заполнен. Здесь вместе с военными находились члены правительства и Центрального Комитета партии, деятели народного хозяйства, науки, культуры, литературы и искусства.
Первый тост (его, как и все остальные, произносил Молотов) был поднят за здоровье красноармейцев, моряков, офицеров, генералов и адмиралов. Второй – за партию и ее Центральный Комитет…
Прием длился долго, и тостов произнесено было немало. В перерывах между тостами перед гостями выступали прославленные артисты. Чем дальше, тем шумнее становилось в зале. И вдруг – мертвая тишина: с бокалом в руке поднялся Сталин.
– Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего, русского народа…
На эти слова зал ответил криками «ура!» и бурей оваций.
– Я пью, – продолжал Сталин, – прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение…